Маргарет Тэтчер, лидер тори, премьер-министр Британии в 1979-1990 гг., стала первым политиком в истории послевоенной Европы, развернувшим широкое наступление на права трудящихся. Не случайно политику неолиберализма иногда называют “тэтчеризмом”. Ниже мы поговорим о самом первом выступлении трудящихся против данной политики, о грандиозной забастовке шахтеров в 1984-1985 гг.
Почему важны эти события? Как отмечает современный исследователь Шеймас Милн:
“Сегодня, спустя два с половиной десятилетия после забастовки шахтеров 1984–1985 годов, Британии все еще предстоит прийти к пониманию этого самого значительного классового конфликта послевоенного времени. Данное событие, ставшее переломным моментом в истории современной Великобритании, не имело аналогов в мире по продолжительности, охвату и последствиям. В ходе забастовки наиболее сильная и политизированная часть рабочего класса выступила против курса правительства тори, одержимого классовой ненавистью. Это положило начало уничтожению промышленных регионов и энергетического сектора страны. Забастовка охватила всю Великобританию, превратив шахтерские области в оккупированные территории” (1).
Но для того, чтобы понять смысл событий, о которых пойдет речь, понадобится вернуться в более ранние времена. Борьба, о которой идет речь, началась не вчера, закончится не завтра. Мы находимся внутри долгих циклов классового противостояния. Без их понимания не может быть понимания мира, в котором мы существуем.
Социальный консенсус
Эпоха после окончания Второй империалистической войны и до начала 1980-х – уникальное время. Правящий класс держав-победительниц устал от войн и революций. Он хотел мирного сосуществования с наемными работниками, смягчения конфликтов между трудом и капиталом. Революции 1917-1923 гг., Великая Депрессия и связанные с ней бунты, Испанская революция 1936-1939 гг. многому научили политиков и бизнесменов. К тому же, в 1945 г. рабочие Италии и Франции захватили множество фабрик, оставленных бывшими владельцами (последние опасались наказания за сотрудничество с фашистами), а в Германии трудящиеся ответили мощными стачками на попытки приватизации промышленности в конце 1940-х – начале 1950-х гг.
Кроме того, послевоенное противостояние с Советским Союзом, использовавшим социалистическую риторику, заставляло считаться с народными низами, восприимчивыми к левой пропаганде, требовало консолидировать общество перед лицом внешней угрозы.
И наконец, после Великой Депрессии конца 1920-х- 1930-х гг. надежд на “свободный рынок” оставалось мало. Меры государственного регулирования экономики, поощрения спроса, в том числе спроса низового населения (дабы способствовать развитию производства), госзаказ и субсидии промышленности – такая линия возобладала в некоторых странах еще до войны: и в гитлеровской Германии, и в США (в ходе “нового курса” Рузвельта), и во Франции, и в республиканской Испании. После войны данная политика продолжилась и обрела новое измерение.
Правители Западной Европы пошли на уступки работникам. Сформировался социальный консенсус, основанный на сотрудничестве трех сил. Труд (точнее, организованные в профсоюзы рабочие), капитал и государство заключили соглашение. Бизнес развивал промышленность, профсоюзы добивались улучшения положения работников, действуя обычно в рамках законов, а государство выступало в роли посредника. Национализировали предприятия коммунального сектора, транспорт, энергетику и многое другое: требовалось обеспечить население дешевыми услугами. Огромные средства вкладывались в образование, ставка делалась на использование дорогостоящей квалифицированной рабочей силы.
Экономика росла, как на дрожжах, технологии совершенствовались. Быстро рос европейский пролетариат (пролетариат здесь – не только рабочие фабрик, но и специалисты, учителя, врачи, словом, все неруководящие наемные работники). Наряду с численностью пролетариата росли его квалификация, грамотность и уверенность в себе.
Впрочем, классовый мир оказался временным, хрупким. Он и не мог быть иным. Он стал результатом уникального стечения обстоятельств и нес в самом себе семена распада.
Мировая революция 1968-1980 гг.
Неожиданно многомиллионный рабочий класс и студенчество континентальной Европы дали бой капиталу и государству. Франция, Италия, Греция, Португалия – повсюду, начиная с 1968 г., вспыхивают очаги сопротивления. Оккупированные фабрики и площади, стачки с экономическими требованиями, каких Европа еще не знала, требования установления власти рабочих советов или студенческих собраний, или диктатуры пролетариата… Даже в сравнительно стабильной Германии появилось движение экологических гражданских инициатив, бросившее вызов атомной промышленности, собиравшее сотни тысяч активистов на митинги протеста и акции неповиновения. Рабочие и студенческие протесты перекинулись на Польшу и Иран, отозвались грандиозным рабочим восстанием в Аргентине (“Кордобасо”), бунтами негритянских радикалов из “Черных пантер”, противников Вьетнамской войны и конвейерных рабочих Детройта в США. Городские и сельские партизанские войны, вдохновляемые левыми радикалами, охватили ряд регионов Турции и Индии.
Европейская революция 1968-1980 гг. – революция низов, более не желавших быть низами. Восстание сытых, но не желающих терпеть над собою унизительную власть. По меткому замечанию американского социолога Георгия Дерлугьяна, – восстание против начальников всех мастей – в университете, на производстве, в государстве. Восстание за самоуправление, говоря другими словами. Один из крупнейших современных социальных исследователей Иммануэль Валлерстайн характеризует революционную волну, начавшуюся в 1968 г., как попытку создания новых общественных отношений на основе горизонтальных связей. А французский ультралевый Жиль Дове писал, что дух 1968-го лучше всего выражали французские ситуационисты с их идеей прямой рабочей демократии.
Правящий класс сумел спасти положение. Он согласился на новые экономические уступки и, одновременно, разрушил наиболее радикальные очаги сопротивления; впрочем, гражданская война в Италии (между правительством и леворадикальными группами, насчитывавшими тысячи рабочих и студенческих активистов, а также профессиональных боевиков-подпольщиков) продолжалась все 1970-е годы.
Но затем курс изменился. Бизнес требовал решительного контр-наступления. Он хотел вывести свои прибыли из-под растущего контроля низов, избавиться от чрезмерных, по его мнению, налогов, от соглашения о правах работников. Бизнес мечтал о возвращении к старым добрым временам, когда рабочие и пикнуть не смели под угрозой применения оружия. И, надо признать, в его действиях имелась своя логика.
Революция 1968-1980 гг. разрушила социальный консенсус. Мирное сосуществование труда и капитала закончилось, трудящиеся грозились уничтожить сами основания капиталистической системы, покушались на основы собственности и государства. “Мы требуем невозможного!” – кричали французские студенты. – “Мы захватываем, мы оккупируем!”. “Хотим всего!” – вторили им рабочие “Фиата”. Выяснилось, что политика чрезмерных уступок низам может быть даже более опасной в плане роста социально-революционных настроений, нежели массовая бедность. Социолог Пьер Бурдье отмечал, что уверенное экономическое положение – весьма полезная позиция в борьбе. Хорошо образованные, квалифицированные молодые рабочие и студенты – ядро восстания – уверенные в себе, не знавшие доселе социальных потрясений и от того не боявшиеся их, презирающие своих начальников, рассуждающие о взятии власти в стране, на фабрике и в университете, казались страшнее отчаявшейся бедноты, поднимающейся на радикальные, но, зачастую, бестолковые бунты. С рабочим классом Европы нужно было что-то делать.
Кроме того, элиты Запада перестали бояться СССР. Слишком велик был военно-технический и хозяйственно-экономический разрыв с Советским Союзом и стало, наконец, ясно, что разрыв непреодолим. Дряхлеющий монстр, управляемый впавшими в маразм стариками, вроде Брежнева и Черненко, совершенно уже не популярный даже среди низов западного общества и его левой интеллигенции, увязший в Афганской войне, не представлял никакой угрозы. Теперь можно было действовать.
Тэтчеризм
Наверное, не случайно, что полигоном неолиберализма и репрессивной антирабочей политики стала Англия – страна, в наименьшей степени затронутая революционными событиями 1960-х-1970-х гг. Здесь не следовало ожидать такого мощного сопротивления, как в Италии и Франции, переживших многомиллионные стачки и (в случае Италии) городскую партизанскую войну.
Общие контуры политики Тэтчер нам всем хорошо известны и понятны: приватизация государственных предприятий, в частности, коммунальных служб, транспорта и медицины, с последующими увольнениями и вздорожанием услуг, закрытие нерентабельных государственных предприятий, дерегулирование бизнеса, снижение налогов на крупные компании, переход от постоянной к неполной и временной занятости, сокращение социальных пособий для бедных и безработных.
Политика данного типа отвечает интересам крупнейших монополий, прибыли которых оплачиваются массовой безработицей и резкой социальной поляризацией, когда богатые богатеют все быстрее на фоне растущей бедности. Политика, опробованная в Чили генералом Пиночетом – фетишем российских либералов, – пришла в Европу благодаря Маргарет Тэтчер. Пиночету, для того, чтобы провести подобные реформы, потребовался военный переворот, массовые убийства и заключение тысяч людей в концлагеря. Тэтчер действовала мягче, но и ей требовалось сокрушить рабочий класс для реализации своих планов. А сделать это оказалось непросто.
В Англии свыше 13 миллионов человек состояли в профсоюзах. После Второй мировой войны рабочие добились таких уступок и ощущали себя столь уверенно, что даже правые политики редко решались бросить вызов трудящимся. В 1979 г. произошло более 4-х тысяч забастовок, в 1984 – около 1200. Тэчер понимала, что рабочему классу надо дать решительный бой, сломив его сопротивление. Это означало нанести удар по шахтёрам – самой решительной части враждебного класса.
Подготовка к классовой войне
К 1984 г. в угольной промышленности Англии было занято свыше 200 тысяч человек. Вместе с семьями рабочих число людей, зависевших от угольной отрасли, составляло не менее полумиллиона. Многие предприятия были национализированы и получали государственные субсидии. Некоторые решили закрыть, выбросив на улицу 20 тысяч горняков.
Правительство пыталось урезать шахтерские заработки еще в 1972 г., но шахты начали бессрочную забастовку. Стачка продолжалась два месяца, и правительство во главе с Эдвардом Хитом ушло в отставку. С тех пор с шахтерами предпочитали не связываться. До поры до времени.
Сущность конфликта между трудом и капиталом в том, что враг никогда не превращается в друга. Правящий класс заинтересован в сохранении своего привилегированного положения. Он обладает контролем над силовыми ведомствами, над финансами и пропагандой, над информационными потоками. Он лучше образован, лучше ориентируется в мире. Он может пойти на уступки. Но у врага долгая память, в отличие от работников, зачастую покорных пропаганде и неверно информированных об истинном положении дел.
Пока шахтеры Англии пребывали в уверенности, что уж они-то справятся с любыми наездами, Мэгги Тэчер тщательно готовилась к классовой войне. На случай длительной забастовки руководство Британии создало стратегические запасы угля, закупив топливо в СССР и Польше. Приняли специальный пакет законов. Так, правительство приняло в 1980 г. закон, регламентировавший пикеты: в частности, запрещалось пикетирование железных дорог и автотрасс. Требовалось определённое число участников, в противном случае пикет можно было запретить. Через два года приняли новый закон, в соответствии с которым участники экономических забастовок не имели права выдвигать политические требования. Запрещалось проводить забастовки солидарности, а также втягивать в забастовки работников смежных отраслей. Администрация получала право увольнять бастующих. На профсоюзы в случае незаконного прекращения работы налагались штрафы.
Вся эта история, между прочим, демонстрирует, насколько нелепо для бастующих полагаться на действующие правила. Чтобы разгромить сопротивление работников, правящий класс легко изменит законы, которые, к слову, сам же до этого и написал. Законы легко переписать, бумага все стерпит. Вопрос только в том, у кого в руках шариковая ручка… И здесь стоит вспомнить заявление министра финансов Британии Найджела Лоусона о том, что правительство готовилось к борьбе с шахтерами подобно тому, как оно готовилось некогда “отразить вторжение Гитлера в конце 1930-х”. Элиты Англии воспринимали происходящее как войну. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. А когда экономическая и законодательная база для борьбы были подготовлены, правительство перешло в наступление.
Забастовка
Итак, в 1984 г. правительство объявило о своем намерении закрыть часть шахт, уволить 20 тысяч рабочих. Вслед за тем началась борьба. Она стартовала 4 апреля и продолжалась около года. В ней участвовали более двух третей шахтеров, около 150 тысяч человек. Стачка охватила Шотландию, Уэльс и Кент. Это одна из самых крупных стачек в истории рабочего движения и самая долгая. Ее возглавил Национальный профсоюз шахтеров (НПШ) и его лидер Артур Скаргилл.
Надо сказать, что рабочие действовали весьма мужественно. Уступать никто не собирался. Причем, к шахтерам примкнули члены их семей, соседи и друзья, проживавшие с ними в одних кварталах. Вот как описывает события очевидец: “С той поры минуло уже 14 лет, но увиденного не забыть. Плотная толпа молодых мужчин в джинсах, рубахах, куртках и перегородившие шоссе полицейские в черной униформе, при галстуках, в фуражках или шлемах. Обе стороны держатся друг от друга на расстоянии в несколько метров, словно примериваясь к противнику перед схваткой. И вдруг толпа придвигается к одетым с иголочки бобби и пытается прорваться к воротам завода. Стражи порядка не уступают ни пяди, штатские продолжают давить, вспыхивают потасовки. Подобные столкновения автору этих строк неоднократно доводилось наблюдать в шахтерских районах законопослушной Британии в 1984 году. Шла стачка горняков, они пытались перекрыть доставку угля на электростанции, металлургические заводы и вынудить Маргарет Тэтчер отказаться от планов закрыть шахты, которые не окупали себя” (2).
Вот еще один из эпизодов классовой войны. “В июле полиция выдержала 10-часовое сражение у коксохимического завода недалеко от Шеффилда. На автомагистрали, ведущей к металлургическому заводу в Сканторпе, куда доставляли уголь, бастующие возвели даже не пикеты – настоящую Линию Маннергейма в миниатюре. В ход шли опрокинутые автомобили, вывороченные телеграфные столбы, деревья, металлические решетки. Против конной полиции натянули проволочные заграждения. Пикетчики были вооружены камнями, бутылками с зажигательной смесью, картофелинами, утыканными гвоздями… Противостояли “мирным” шахтерам простые полицейские. Впрочем, не совсем обыкновенные, а прошедшие спецподготовку, переведенные на казарменное положение и экипированные по всем правилам. Дубинки, слезоточивый газ, брандспойты с водой – на войне как на войне” (3).
Тэчер назвала шахтеров “внутренним врагом”, а происходящие события – “второй Фолклендской войной”. Однако, даже 150 тысяч забастовщиков мало для того, чтобы заставить решительное правительство 50-миллионной страны повернуть назад. Правительство, тщательно подготовившееся к борьбе и разработавшее превосходные планы дезорганизации движения.
Располагая запасами угля, руководство Англии могло снабжать топливом промышленность, так что экономика продолжала функционировать. Отряды полиции прорывали рабочие пикеты и деблокировали трассы, чтобы доставить уголь к месту назначения. Специальные законы обеспечили легитимность репрессий в глазах весомой части общества. Тысячи рабочих были арестованы. Обсуждался вопрос о применении армии, но до нее дело не дошло. Впрочем, “железная леди” не бросала слов на ветер, и к ее замечаниям о “внутреннем враге” и “второй Фолклендской войне” стоит отнестись со всей серьезностью.
Правительство прибегло к помощи штрейкбрехеров и спонсировало откровенно “желтый” Демократический союз шахтеров, стремясь внести раскол в ряды забастовщиков и склонить их к уступкам. В руководство профсоюза, по некоторым сведениям, был внедрен с целью саботажа сотрудник британской контрразведки, причем его действия оказались довольно успешными (4).
Но самым главным стал вопрос о деньгах. Стачечникам и их семьям требовались деньги, чтобы выжить в условиях необычайно длительной забастовки. Профсоюз располагал средствами на банковских счетах, а сверх того обратился за помощью к работникам всего мира, и помощь пришла (в частности, из СССР, хотя тут речь шла скорее о правительственной акции). В ответ руководство Англии заморозило счета профсоюза. А вы думали, что можно запросто держать деньги в банках и власти станут на это спокойно смотреть в разгар борьбы? Что в получении помощи нет ничего противозаконного? Ну-ну. Между тем, именно закрытие счетов, парализовавшее возможности профсоюзных выплат забастовщикам, подорвало стачку. На голодный желудок много не навоюешь. Правительство победило. Стачка закончилась в 1985-ом…
Не стоит думать, что борьба оказалась совсем бесполезной. Уволенные шахтеры получили пособие: по 30 тысяч фунтов стерлингов каждому. С учетом инфляции за последние 27 лет, очень приличная сумма. На нее можно было прожить несколько лет. Кроме того, уволенным предоставили курсы для изучения новых востребованных в экономике профессий. Да и то сказать – работы лишилось только 10% шахтеров….
Все так. Но хребет рабочим Англии сломали. С тех пор количество шахтеров снизилось до 11 тысяч. Работы постепенно лишилось абсолютное большинство горняков. Таким было “процветание угольной промышленности”, которое пообещала Тэчер. Многие шахтерские регионы погрузились в экономическую депрессию. То же самое произошло и в ряде других отраслей – бизнес просто вынес часть производств в Восточную Азию, подальше от бунтующего дорогостоящего европейского пролетариата. Но в Англии больше никто не решился на борьбу столь же напряженную, масштабную и длительную: поражение шахтеров стало уроком. Рабочий класс демонстративно высекли, поставили на место.
Постепенно неолиберальные реформы запустили и в других странах Европ – впрочем, там они шли медленнее, чем в Англии. Элиты убедились: с рабочими можно бороться. Огромная часть трудящихся Запада превратилась, по выражению социолога Дерлугьяна, во временно занятых или безработных, сидящих на пособие люмпенов или живущих в кредит представителей “среднего класса”; после кризиса 2008 г. с кредитами возникли серьезные проблемы.
Борьба шахтеров была, в каком-то смысле, борьбой всего пролетариата Англии или даже Европы. Когда проиграли шахтеры, проиграли все.
Буржуазная культурная гегемония
Правительство Тэтчер вело против забастовщиков пропагандистскую войну – к его услугам была система СМИ, как государственных, так и частных. “Шахтеры”, – объясняли Тэтчер и ее чиновники, – “живут за счет всех остальных англичан. Они получают государственные субсидии, имеют высокие заработки на нерентабельных шахтах. Они живут за счет рядовых налогоплательщиков”. И, надо признать, массивную часть британского общества правительство убедило в своей правоте.
Ничего не поделаешь, вторят ей либералы, рынок есть рынок. “С конца 50-х годов мировое производство все меньше нуждается в угле – в Англии его ежегодная добыча упала с 200 миллионов до 50 миллионов тонн, Америка умышленно добывает 2/3 возможного, Франция вообще планирует ликвидировать угледобывающую отрасль, довольствуясь импортом. Нефть и газ куда более удобные виды топлива. Одна средней мощности АЭС (построенная со строжайшим соблюдением техники безопасности, конечно) способна заменить труд 7 тысяч шахтеров. А новейшее угледобывающее оборудование сокращает число рабочих мест на 3/4. Например, в прогрессивной шахте “Солби”, что в Йоркшире, внедрили новую технику – и вместо 16 тысяч шахтеров наняли всего 4 тысячи”. (5)
В действительности, все далеко не так гладко. Запасы нефти и газа истощаются, некоторые исследования говорят о том, что уже пройден пик мировой добычи нефти – “пикойл”. Энергетическая зависимость стала кошмаром развитых стран: эксперты гадают, что произойдет с экономикой США или Англии при стоимости нефти в 150 или 200 долларов за баррель. Катастрофы на АЭС в Чернобыле и Фукусиме заставили серьезно пересмотреть отношение к атомной энергетике, японцы закрыли почти все свои станции. Да и запасы урана далеко не безграничны.
Но ведь дело не только в этом. Рыночная экономика не является абсолютной ценностью и люди не обязаны жить по ее правилам. Предположим, угольная промышленность постепенно уходит в прошлое. Пусть так, но почему работники, не имевшие никакого контроля над предприятиями, не управлявшие ими, скрупулезно выполнявшие свои обязанности, должны нести ответственность за переменчивые состояния глобальной экономики, теряя работу, профессию, благосостояние?
До тех пор, пока трудящиеся не возьмут производство и потребление в свои руки, пока не станут самостоятельно планировать их развитие в своих собственных интересах, внедрять те или иные технологии так, чтобы от этого никто не пострадал, их претензии к системе будут обоснованы. Мы не должны заимствовать идеологию и ценности врага, не должны играть по его правилам, а должны устанавливать свои собственные правила. Разрушение буржуазной культурной гегемонии не менее важно, чем выигранные стачки.
Профсоюзы или рабочие советы?
Мы уже писали о том, что только на 1984 г. пришлось 1200 стачек. В Англии накопилось к тому времени множество недовольных. Приватизация и рост безработицы вызвали раздражение. Кроме шахтеров в 1980-е годы бастовали транспортники, металлурги, работники типографий, многие другие. Если бы все недовольные объединили усилия и надавили на систему разом, парализовав работу транспорта, металлургических заводов, прессы и пр., возможно, система и не выдержала бы. Но так не случилось. Не было всеобщей стачки, не было у большинства английских работников решимости шахтеров, да и шахтерский профсоюз, в конце концов, отступил. Почему?
Строго говоря, у рабочего движения есть всего два пути.
Первый связан с прямым действием, с бескомпромиссной борьбой, организованной коллективно и не взирая на действующие законы. Эта жесткая конфронтация весьма опасна. Но именно она приводит к выходу движения за пределы буржуазных законов, приобретая силу пожара. Это путь прямого действия, путь советов – свободно избранных рабочими собраниями комитетов координации борьбы. Классовую войну (а мы уже видели, что правящие классы оценивают крупные дорогостоящие конфликты с работниками именно как войну), организованную таким способом, можно и проиграть, но в любом случае нельзя выигрывать, по крайней мере, невозможно одерживать стратегически важные победы, играя по правилам, навязанным врагом, по законам, им же самим и написанным, каковые законы он (враг), к тому же, имеет возможность изменить в любой момент.
Второй путь – путь легальной профсоюзной борьбы. Борьба по правилам врага, профсоюзная борьба, имеет свою логику. Чтобы добиться хоть каких-то уступок, работники вынуждены содержать целый штат юристов (обеспечивающих защиту прав трудящихся в судах), профессиональных переговорщиков; наконец, необходимо заручиться поддержкой части политиков и парламентских партий, чтобы обрести политическое влияние. Очень быстро над первичными профсоюзными организациями вырастает громадная надстройка управленцев, живущих бумажной работой, глубоко интегрированных в буржуазную экономическую и государственную систему, и вовсе не заинтересованных в революционных изменениях. Если даже наиболее решительные из них поддержат радикальные формы борьбы, подобно Артуру Скаргиллу, другие – основная масса управленцев – за ними никогда не пойдут: им это не нужно, не выгодно.
К тому же, советы обладают объединяющей силой: они, в силу самого своего положения, стремятся, как правило, создавать союзы со всеми, кто идет схожим путем: войну с капиталом не выиграть, если не объединиться. Профсоюзы – как правило, являются отраслевыми организациями, замкнутыми на свои частные проблемы и корпоративные интересы. Американский анархист, участвовавший в движении “Оккупируй Уолл-Стрит”, вспоминает, что профсоюзные участники оккупации испытывали большие трудности в общении с другими людьми, были почти полностью замкнуты на проблемы своих профсоюзов и отраслей. Со своей стороны, автор этих строк, наблюдая стачку железнодорожников несколько лет назад, стал свидетелем такой сцены на Курском вокзале в Москве: в то время как машинисты, одетые в ЖД-форму, сбились в кучку и митинговали, рабочие-уборщики, в оранжевых спецовках, стояли в другой кучке и с удивлением взирали на машинистов. Расстояние между ними было максимум метров сто, но никто друг к другу так и не подошел, а на вопрос, что происходит, рабочий-уборщик ответил: “Бастуют машинисты, к нам это никак не относится”.
Ничего удивительного в том, что шахтеры Англии оказались изолированы: сама профсоюзная отраслевая и профессиональная структура вела к этому.
Для того чтобы победить врага, если только мы заинтересованы в победе, нужны соответствующие инструменты. Такими инструментами являются советы, опирающиеся на систему рабочих собраний на местах и контролируемые этими собраниями. В противном случае работники обречены раз за разом повторять чужие поражения, вместо того, чтобы учиться на чужих ошибках. Но выбор предстоит совершить всему классу.
Примечание:
- http://saint-juste.narod.ru/Britain.html
- http://www.apollo-w.ru/articles/Kak_tetcer_odolela_vnutrennego.html
- http://www.b-mbp.ru/novo/Kak_umirala_ugolnay_promyslennost.html
- http://left.ru/2004/5/zabastovka104.html
- http://www.b-mbp.ru/novo/Kak_umirala_ugolnay_promyslennost.html
