Владимир Платоненко — современный российский анархистский поэт. Вот что он рассказывает о своём творчестве: «Первые свои стихи, которые я считаю уже достаточно хорошими для того, чтобы их показывать, были написаны мной в 1978 году. Это, пожалуй, единственная абсолютно точная датировка в моем творчестве – по поводу остальных стихов я в лучшем случае могу сказать, что они написаны до или после такого-то года. Может быть это неправильно, но я никогда не помечал свои поэтические произведения датой – сначала просто не сообразил, а потом решил, что уже нет смысла. Затее еще в том же 1978, а, может быть, чуть позже я разбил их на несколько групп или, как я сам говорил, циклов: «политические», шуточные, посвященные войне и т. д. – разбил довольно условно, однако это разбиение с небольшими, может быть, изменениями сохранилось и по сей день.
Свою поэзию я с самого начала делил на стиховую и песенную. Традиционно считается, что песни отличаются от стихов лишь тем, что первые уже положены на музыку, а последние – еще нет, и что из любого стиха можно сделать песню, однако я не согласен с таким определением. Как не любой пехотинец взгромоздившись на лошадь станет настоящим кавалеристом, так и не любой стих, положенный на музыку станет песней. Есть стихотворные тексты, которые предназначены для того, чтобы их пели, есть такие, которые предназначены для мелодекламации, то есть чтения под музыку, и есть тексты, которые предназначены для того, чтобы их читали безо всякой мелодии, безо всякой музыки – любая мелодия, любая музыка им только вредит. Именно такие тексты я и называю стихами. Если текст сочинен как текст для пения или хотя бы даже для мелодекламации, если он нуждается в музыке, если он выигрывает от нее, я отношу его к песням.»
Ниже стихи.
….Стихов у Владимира гораздо больше. Вы сможете ознакомиться с ними по ссылкам:
Несостоявшаяся сделка
«Видно доля такая» –
вот и все, что скажу.
Ну, а ты что мне скажешь,
товарищ буржуй?
Ты все понял в два счета,
переводчика без –
я пришел за работой,
продаваться тебе.
Что башкою качаешь,
на меня посмотрев?
Ты прекрасно же знаешь,
в какой я дыре.
Кто другой мне едва ли
сразу скажет: «Возьму!» –
сколько раз отшивали
хрен поймешь, почему.
Потому в каждом слове,
в каждом звуке его
ты мне ставишь условья,
от которых хоть вой.
Ты спалить просто в адском
меня хочешь труде.
А куда мне деваться,
если больше нигде
ни за грош, ни за кукиш
не хотят меня брать?
Только ты меня купишь
прямо щас, на ура.
По местам все расставив,
ты глядишь на меня –
мне лишь только осталось
все условья принять.
Ждешь, когда я как окунь
попадусь на твой крюк.
Но прищуренным оком
на тебя я смотрю.
Я насквозь тебя вижу.
Прямо в душу гляжу.
Может мне и не выжить,
если «нет» я скажу.
Но пускай же отсохнет
без меня твой живот.
Все равно ведь подохну,
если плюхнусь в него.
Ты напрасно доволен –
я не сдался пока.
Лучше сдохнуть на воле,
чем в буржуйских кишках.
Может мне и не выжить,
но не тебе меня съесть.
Как я вас всех ненавижу
за то, что вы есть!
«Заводов трубы –
как трупы,»
Заводов трубы –
как трупы,
черны и мертвы
до боли.
Когда-нибудь эти трубы
завяжутся
как тромбоны
и будут реветь и плакать,
оплакивать наши души,
когда на высоких плахах
мы ляжем
как на подушках.
Кто, шпоры в бока вонзая,
нас к сроку успеть торопит,
когда в тесноте вокзалов
мы ищем
свои дороги?
А кто-то лежит
на нарах,
а кто-то – богат
и светел…
А нам-то, чего нам надо?
Попробуй
на то ответить!
Пусть наша дорога тоньше,
чем мост над горящим адом,
но мы же – такие точно,
как те,
что проходят рядом.
Мы б пиво на праздник пили
и лбами не бились в камень,
но скуплено наше пиво
на рынках
оптовиками.
А время берет измором
того, кто случайно выжил.
Стучит в наковальню молот.
И месяц –
от крови рыжий.
И нет никому простора –
закован весь мир
в заборы.
Напрасно
земляне стонут
как раненый кит от боли.
Но труб почерневший камень
еще не сдавил нам горло.
Быть может, наш крик не канет,
а выльется
в звуки горна.
И выйдут на бой,
кто понял
простейшую мысль,
что надо,
чтоб ринг превратился в поле,
ножами
вспороть канаты.
На площадь, где ветер веет,
еще ни один не вышел.
Но я продолжаю
верить,
что что-то
еще увижу.
А время как дождь
стекает,
течет
атмосферу через
и капает вниз
стихами,
дождем
прожигая
череп.
Осенне-курьерское
Красивым сказкам давно не верю я –
за то, чтоб мне не подохнуть с голоду,
шагами время с пространством меряя,
я прорезаю кварталы города.
Тумана брызги летят в лицо мое,
чтоб я сырел до потери разума,
и выхлопными в кольцо свинцовое
меня моторы забрали газами.
Гудят ступни, с башмаками слитые,
ходьбой измученные как танцами.
И если б г богу пришел с молитвой я,
то бог, наверно, расхохотался бы.
Так в дождь франтихи напрасно молятся,
чтоб им вода не мочила кофточки –
в ответ им ангелы с неба мочатся,
у края тучи присев на корточки.
И дальше будут дожди ли, вьюги ли –
кому какое дело до этого?
Вертеться, словно флажку на флюгере,
судьбой навечно мне заповедано
и в каждый офис опять письмецо нести.
Нести за деньги, кстати, не царские,
ведь, если мне заплатить по совести,
откуда взять им счета швейцарские?
А город серый, мокрее мокрого.
Машин моторы орут в истерике.
И мысль стучит по мозгам как молотом –
быть может, все же не все потеряно?
Весь этот мир это мы же создали,
все кто на этих скотов горбатится.
Чего ж буржуи сдыхают со смеху,
когда от них мы хотим избавиться?
Ведь если все мы, сегодня нищие,
однажды встанем с такими мыслями,
ведь мы же можем ударить тыщами,
свой путь телами буржуев выстеля.
И мы тогда поглядим на лица их,
когда совсем не охранной службою
войдем мы к ним без погон с петлицами,
зато с надежным вполне оружием.
Мной это будет сто раз повторено.
Что понял я, будет всеми понято.
И нам ковать предстоит историю,
чтоб искры веером стлались по небу.
Что бог да ангелы? Не для нас они.
Мы на земле свой рай оборудуем.
Пусть жрутся рябчики с ананасами –
мы чистим новых «Аврор» орудия.
Еще нормальной жизни отведают,
Кто щас гоняем с утра до вечера.
Я знаю – я доживу до этого
Или хоть сдохну по-человечески.
Стихи о пятерых уволенных
Дожди
всю дорогу вымыли,
и дело
уж скоро к вечеру.
Зарплату опять не выдали.
Паршиво,
а делать нечего.
Попрешь против высшей воли ли?
Начальство, оно зубастое.
Вчера пятерых
уволили
за то, что грозили
“бастою”.
Ты помнишь,
средою прошлою
вели разговор с тобой они.
И так получаем гроши, мол,
а тут еще
с перебоями.
Когда б ты не знал, чем кончится,
ты б тоже орал, чтоб выдали.
Но очень тебе
не хочется
шестым оказаться
выгнанным.
Секунд
колыханья
мерные
уходят
в провалы
черные.
А мимо идут в бессмертие
вчерашние
обреченные.
Их сила –
в том, что поспорили.
Как пчелы,
мерли, но жалили.
Им место найдет
история
своими между
скрижалями.
Осеннее небо белое
дождями уныло звякает.
А что
впятером поделаешь,
раз больше никто не вякает?
А были б они спокойнее,
начальник бы их не выбросил.
Хотя, со своей покорностью
ты тоже
деньги не выпросил.
Гудит в голове, как в зуммере,
давно ты успел отчаяться.
Но силы нет
на безумие.
Безумье
плохо кончается.
И снова ты в брюхе города
гниешь со своими бедами…
Ты тоже
умрешь от голода,
но только умрешь неведомый.
А город
из камня
высечен.
А тучи
дождями
валятся.
И сотни в домах,
и тысячи
таких же, как ты, скрываются.
Мильоны привыкших пятиться,
терпеть, чего бы ни стоило…
И пятеро,
только пятеро
вчера
прорвались
в историю.
Пятерку
не трудно высчитать.
Десяток
пройдет и кончится.
А улицы бредят тыщами!
А им миллионов хочется!
А город играет нервами,
и хлещут дожди опять его…
На улицу вышли
первые,
которых пока что
пятеро.
Послание революционерам
Учите
лучше
историю!
Увидите,
что
творилось,
в тех прошлого
днях,
которые
в котлах
веков
растворились,
и как
вырастали,
тронуты
бесчувственной
волей
прогресса,
Железные
ребра
Кромвеля
в железные
ребра
рельсов.
Моторы
гудят
отчаянно.
Сбивают
они
шаги мне.
Мне слышатся
в их
урчании
слова
пуританских
гимнов.
Щетинясь
пиками-
зубьями,
дрались
за богатства
идею…
От них
началось
безумие
растущих
и жрущих
денег.
И глупо
собою
жертвовать,
бросаясь
в огненный
ветер,
покуда нам
луч
прожектора
звездой
путеводной
светит,
покуда
бьющимся
грезятся
в кипящем
огне
восстаний
крутых
эскалаторов
лестницы,
везущие
в рай
из стали.
Учитесь,
порядок
не путая,
сначала
с собою
драться!
Скажите
программам
компьютерным,
что им,
а не нам
быть в рабстве!
Иначе
из телевизоров,
дурея
от вида
крови,
на помощь
буржуям
вылезет
железный
полковник
Кромвель.
И будут
весь мир
затаваривать,
штампуя
оковы
рабьи,
варящие
ради
варева
и жрущие
ради
жранья.
И новых
дензнаков
оттиски
полезут,
так,
что, хоть рвать их,
один чорт –
банкам
и офисам
земного
шара
не хватит.
Учите
лучше
историю!
Узнайте,
не ставя
прочерк,
кто слово
сказал,
которое
затмило
слова
всех прочих.
Чтоб прошлых
веков
болезнями
хворать
не пришлось
нам вечно.
Чтоб рельсов
ребра
железные
не врезались
в человечьи.
Стихи о моих врагах
Они говорят всю правду,
пока у них денег нету
Они получают гранты,
они издают газеты.
И горло смочивши в пиве,
орут безо всякой меры.
Они – бунтари лихие,
такая у них карьера.
В таком необычном стиле
ведут они свой путь к злату.
Они себя раскрутили,
и этим они богаты.
И ветер им в парус дует.
И жизнь им дорогу стелет.
Один попадает в Думу,
другой издает бестселлер…
Их жизненный путь успешен.
Их имидж к победам движет.
У них хорошо подвешен
тот орган, которым лижут.
Смотрите же, рот разинув,
как ловко влились в систему
хозяева магазинов
для молодняка и богемы.
Они живут-поживают,
глядят на меня, как на зверя.
Они глубоко презирают
того, кто в слова свои верит.
И зубы в насмешке скалят,
когда им в глаза гляжу я,
вчерашние радикалы,
сегодняшние буржуи.
Меня не измерить ими,
и тут ничего не сделать.
Они создают свой имидж,
а я борюсь за идею.
Я взгляды свои не продал,
не вымел, как кучу сора.
Но час мой еще не пробил.
Пробьет ли – вопрос особый.
А им людей на рекламу
ловить, как на муху рыбу.
Они получили славу.
Они получают прибыль.
Они никогда не тонут,
всегда подстроясь под ветер.
И нам быть врагами дотоле,
доколе мы есть на свете
Ленинистам
Вас веками плодилось дóхрена,
Как микробов холеры и ящура.
Да когда же вы все издохните,
диктатуру мою сулящие?
Сколько раз мы под ваше пение
поворачивали не в ту сторону,
и своими черными перьями
нас потом накрывали вороны.
Погасало свободы зарево.
«Не достичь, — кричали вы, — большего!»
И шагали мы строем заново
продавать свою силу рабочую.
Я устал от вас, призывающих,
в ваше стойло всем топать маршево,
от того, что по классу товарищи
принимают меня за вашего.
Но, глазами сверкая, как блюдцами,
вы опять к нам в лидеры валите…
Это ж нам свершать революцию!
Так чего ж вы рты раззеваете?
Эх, какое было б веселие
(я, наверно, аж нализался бы),
если б всех вас как грязь весеннюю
ливнем смыло в канализацию!
Но реалии есть реалии.
Вас еще не повымел мусорщик.
И придется нам, пролетариям
еще здорово с вами намучиться.
Только точка еще не поставлена.
Толька фраза еще не досказана.
Предстоит еще нам, пролетариям
правоту свою в битве доказывать.
И, чтоб вы мозги нам не пачкали,
чтобы снова нас не обжулили
мы еще вас повесим пачками
на одних фонарях с буржуями.
И тогда наконец историю
мы в своем повернем направлении.
Не останется тех, которые
будут нам отдавать повеления.
И без вашего указания
мы добудем и хлеб и равенство…
Этот мир — наших рук создание.
Значит с новым мы тоже управимся.