В связи с беспорядками в Греции анархизм многократно упоминался в СМИ последние месяцы. Да и на российском политическом безрыбье эта идеология довольно заметна.
Михаил Магид, один из немногих российских анархистских идеологов, рассказал о движении, в котором принимает участие.
— Какие требования выдвигают анархисты?
— Нужно сразу сказать, что главной целью анархистов является глобальная перестройка всего общества. Если же говорить о сиюминутных задачах, это раскрутка, раскачка и радикализация общественных движений. Это может быть что угодно — точечная застройка, протесты жителей против экологически вредных объектов, забастовки. Это могут быть практически любые протесты, в которых есть активность социальных низов. Мы призываем людей проводить собрания, где каждый имеет одинаковое право голоса, к непосредственному участию в решении своих проблем — не передоверяя это каким-либо неконтролируемым представителям или официальным структурам.
— На каких теоретиков прошлого и настоящего ориентируются анархисты?
— Пожалуй, на современных анархистов оказали влияние работы Бакунина и Кропоткина. Но кроме них, некоторые леворадикальные мыслители XX столетия — Фромм, Адорно, Дебор. Что касается анализа современного капитализма, то я обычно рекомендую читать работы двух современных исследователей: немца Карла-Хайнца Рота и польско-британского известнейшего социолога Зигмунта Баумана. Взгляды первого близки к анархизму.
— Можно ли сравнивать анархистские движения России и Греции?
— В Греции сейчас самое мощное анархистское движение Европы. В этой стране, по разным оценкам, от 10 до 20 тыс. анархистов при населении в 10 млн. В России же анархистов от нескольких сотен до пары тысяч. Наше движение несопоставимо слабее греческого. Хотя греки и вообще куда более политизированы, чем россияне.
Сходство же состоит в том, что и российские, и греческие анархисты — это в основном учащаяся молодежь, и многие меняют свои взгляды примерно в одно время с нахождением постоянной работы. Действия греческих анархистов после убийства полицейскими 15-летнего подростка стали детонатором для очень широких протестов против последствий кризиса для обычных людей. Анархистская революция в Греции не произошла только потому, что у анархистов слабое влияние на другие сектора общества, кроме молодежи.
Но, судя по последним доступным интервью с ними, они эту проблему осознают. Они начали формировать серьезные структуры — например, по всей Греции укрепилась организация «Антиавторитарное движение», анархистами создаются союзы наемных работников, они участвуют в акциях рабочих против официальных профсоюзов, в захватах их офисов, налаживают контакты с движениями мигрантов. В Греции действует 50 анархистских социальных центров, занимающихся координацией протестов, культурными мероприятиями, проектами для местных жителей.
Если говорить о России, где, еще раз подчеркну, общественные движения вообще развиты слабо, хорошо себя зарекомендовали анархо-антифа марши — против милицейского беспредела, против фашистских убийств. Они не санкционированы властями, их не пиарят по «Эху Москвы», зато они собирают по 300—400 человек, тогда как на суперраскрученный «Марш несогласных» последний раз не вышла и сотня. С другой стороны, участие в многочисленных социальных протестах, проходящих по стране, у российских анархистов пока плохо поставлено.
— Чем вызвано такое количество разрушений во время греческих протестов.
— Понятие «прямое действие», центральное для анархистской идеи, имеет несколько смыслов. Прежде всего это действие от первого лица, действие, совершаемое людьми по коллективному решению. Это действия за рамками любых государственных законов. И принципиальным является не нарушение законов во что бы то ни стало, а действия вопреки им, когда это нужно. Прямое действие формирует основу анархо-коммунистического общества: люди на своих собраниях принимают решения по управлению территориями, предприятиями. Люди преодолевают страх и учатся действовать вопреки правилам, навязываемым чиновниками и бизнесом.
В большинстве своем анархисты не являются пацифистами, но и осознают, что насилие не является благом. Насилие допустимо против тех, кто сам его применяет. Например, если полицейские и фашисты готовы убивать… Тут уж кто с мечом к нам придет… Греческие анархисты подчеркивали, что не нападали на кафе и магазины для обычных людей. Анархисты — не сумасшедшие, они такое делать не будут. Да, были атакованы полицейские участки, банки, отдельные бутики для богатых. Смысл этих действий — нанесение максимального материального ущерба Системе.
— Вы говорите о вреде для богатых, который пытались нанести ваши греческие товарищи. Но витрины банков и бутиков застрахованы. Зато ощутимо страдает муниципальный (читай «общественный») бюджет, который берет на себя затраты по уборке улиц, замене фонарей, потерям от коллапса общественного транспорта, мобилизации полицейских сил. В Греции, скажем, ни один миллиардер не пожаловался на сокращение доходов, зато тысячи самых простых людей говорили, что из-за беспорядков не могут добраться до работы, теряют деньги от сокращения туризма. Общественную елку и ту сожгли…
— Крупные страховые компании — это тоже часть элиты. И в данном случае убытки несут они. Кроме того, если операции по уничтожению офисов крупных банков и дорогих магазинов станут частыми — а в Греции было именно так, — то страховать свой бизнес им будет сложнее. Муниципалитет — это не общественное учреждение. Общественное учреждение — это, например, рабочее собрание, которое решает вопросы о стачке, взаимопомощи или управлении захваченным предприятием. А муниципалитет — там сидят обычные чиновники, которые присваивают себе деньги и управляют различными видами деятельности; они находятся в доле с крупным бизнесом.
Вот пусть теперь чиновники, банкиры и владельцы греческих бутиков оплатят дополнительные расходы из своего кармана. А не оплатят — так будет сожжено еще больше офисов, бутиков и банков. Наемные работники и другие категории лишенных политической и хозяйственной власти людей отстранены бизнесом и чиновниками от принятия решений. А значит, не обязаны брать на себя заботы власть имущих. В 90-е годы была рельсовая война, рабочие перекрывали железные дороги. Чиновники заявили, что в их ведомстве нет для них денег, поэтому рабочим не платят зарплату. А рабочие в ответ: а сколько денег у вашего Березовского и других? Вот пусть они и платят.
За всё должны платить элиты, коли они отстранили всех прочих людей от управления. А горящая елка в эпоху социального восстания — по-моему, отличный символ Нового года! Лучше, чем баррикады 1968-го! Посмотрите, что происходит в Прибалтике, где народ штурмует парламенты, в Исландии, во Франции… И обратите внимание на одну интересную деталь. Многие, ой как многие сегодня хвалят 1968 год. Он давно стал предметом моды, гламурным культовым событием… в изображении СМИ. Вполне серьезные, уважаемые журналы и авторы пишут, что это была настоящая эпоха освобождения. А почему? Потому что 1968-й для них безопасен, они живут сейчас. А жили бы они тогда, они бы кричали от ужаса и возмущались горящими бутиками и баррикадами… Хотя правда в том, что это действительно была эпоха освобождения.
Вот лозунг греческих анархистов: «Плюнь на 1968-й! Сражайся теперь!»
— Вы сами говорите, что большинство анархистов — учащаяся молодежь. Вы же — взрослый человек. Чувствуете ли вы ответственность за то, что благодаря вашей агитации молодые, еще не во всем для себя разобравшиеся люди втягиваются во многом опасную деятельность?
— Ответственность за сказанное должны чувствовать все и всегда. Разве нет?
А с какого момента человек становится взрослым? Вероятно, 18-летний парень или девушка — это вполне сформировавшиеся человеческие существа, которые могут выбирать из мира идей то, что сочтут нужным. Или мы должны замолчать, чтобы ТВ, медиа сохранили монополию на информацию и учили молодых людей исключительно потребительству, национализму и служению отечеству (когда за абстрактным отечеством скрываются те самые чиновники и бизнесмены, которые и управляют страной)? Допустим, мы так поступили, и что, та альтернатива, которую предлагают молодому человеку СМИ, разве она не опасна? А современный кризис, а криминальная бойня 90-х, а две войны в Чечне, затеянные правящими классами? На этих бойнях погибло в сотни раз больше людей, чем от всех действий анархистов в мире за последние 50 лет!
— Что думают анархисты о том, что в прошлом близкие им социальные эксперименты в большинстве своем потерпели поражение?
— Человеческая история началась не сегодня, и она еще далеко не окончена. Правда в том, что человек не есть статичное существо. Современный российский анархист П. Рябов в своей работе «Анархические письма» справедливо заметил: «Нет более фантастической утопии, чем попытка сохранить вещи такими, какие они есть». В самом деле, мир ведь меняется. То, что сегодня считается естественным, еще вчера казалось невозможным; завтра же оно покажется анахроничной глупостью.
Как ни парадоксально, анархо-коммунизм есть самое древнее и самое устойчивое состояние человеческого общества. Вероятно, на протяжении десятков тысяч лет люди превосходно обходились без собственности, без классов и без государственной бюрократии. Ранние человеческие бесклассовые общины были устроены на началах равенства и самоуправления. Мы, разумеется, не выступаем за то, чтобы вернуться к жизни древних охотников и собирателей. Просто мы твердо знаем, что иные отношения между людьми, отношения, основанные на взаимопомощи, возможны. Дальнейшее — дело техники.
Вы упомянули о социальных экспериментах, близких к анархизму, которые в прошлом терпели поражение. Однако в них участвовали миллионы самых обычных людей в разных странах и на разных континентах, независимо друг от друга. Значит, анархо-коммунизм коренится в человеческой истории, значит, это не какая-то случайная, оторванная от жизни идея. Это дает нам надежду. К тому же эти эксперименты, в отличие от большевизма, не распались из-за внутренних противоречий. Коммуны Арагона в Испании 1937 года и рабочие советы Будапешта в 1956-м успешно решали различные задачи управления. Они были разгромлены внешними силами. Их слабость была в том, что они охватили слишком незначительные территории. В случае экспериментов больших масштабов было бы больше шансов на выживание.
— Как финансируется движение? Есть ли люди, занимающиеся исключительно протестами и нигде не работающие?
— Конечно, таких людей нет. Анархизм отрицает работу менеджеров, вертикальный метод организации. Все анархисты где-то работают или учатся. Существуют небольшие организации, которые ведут определенную работу. Кроме того, есть множество неформальных групп, связанных общей дружбой и деятельностью. Если говорить о больших акциях, то координация осуществляется через такие группы, мобильную связь и интернет. Это сетевая структура. Финансируется деятельность за счет добровольных пожертвований тех, кто в деятельности сам и участвует.
— Как быть с тем, что заметная часть социальных рецептов, предлагаемых анархистами, подпадает под Уголовный кодекс? Как это сказывается на повседневной жизни анархистов?
— Бывает, что люди попадают под репрессии. Но вот что интересно. Российскому анархистскому движению очень далеко до греческого по степени радикализма. А между тем под репрессии в нашей стране попадают как раз анархисты, не совершившие никаких уголовно наказуемых деяний.