Михаил Магид
МЕЖДУ ДИКТАТУРОЙ И ХАОСОМ
«…А вождь наконец-то покидал насиженную Россию. Его статуи увозили за город на военных грузовиках,но на смену приходила только серая страшноватость, в которой душа советского типа быстро догнивала и проваливалась внутрь самой себя. Газеты уверяли,что в этой страшноватости давно живет весь мир и от того в нем так много вещей и денег, а понять это мешает только советская ментальность».
Виктор Пелевин.
«В Чечне происходит возрождение российской армии… От успеха антитеррористической операции зависит судьба реформ.»
Анатолий Чубайс.
Существует известное изречение, гласящее, что «о вкусах не спорят». И в самом деле, вести спор о принципах дело неблагодарное. Но, может быть, благородное. Мне больше по вкусу другое утверждение, принадлежащее Фридриху Ницше, с точки зрения которого как раз о вкусах прежде всего и следует спорить. Споры о системах ценностей чаще всего заканчиваются ничем, а порой (и увы не так уж редко) дело доходит до кровопролитий. Но в тех редких случаях, когда спорящие стороны стремятся к пониманию (а не к конфронтации ради своих амбиций), им все же удается приблизиться к истине.
Прежде всего стоит пояснить: мы вовсе не утверждаем, что меньшего зла не существует. Нет, напротив, меньшее зло существует, только не стоит забывать, что зло есть зло. Существуют, вроде бы, очевидные вещи: предоставьте человеку выбор между пребыванием в Южной либо в Северной Корее и он наверняка выберет Южную, так как там (не смотря на все язвы буржуазного общества) все-таки можно жить (в отличии от Северной Кореи). Правда найдутся и те, кто выберет Север и хотя таких будет немного – они станут напоминанием о том, что человек — существо сложное и неоднозначное, что в жизни при сложении двух двоек не всегда получается твердая четверка и что человеческие представления о хорошем и плохом очень разные. А на аргумент, что все сторонники северокорейского варианта – сумасшедшие, найдется контраргумент: а что такое норма?
Но все же, большинство людей сделает выбор в пользу Юга. В каком-то смысле, это будет правильно, все-таки в предпочтении Севера есть что-то болезненное, патологическое и, мы бы сказали, суицидальное. Проблема в другом. Она в том, что никто не сможет дать гарантии, что южнокорейский режим не превратится в один прекрасный день в тоталитарную диктатуру. Вот что получается: мы делаем осознанный выбор в пользу того, что мы считаем меньшим злом, но при этом мы добровольно соглашаемся с господствующим положением южнокорейских корпораций и государственной бюрократии. Но что произойдет, если корпорации и государство решат обойтись с нами так круто, что даже северокорейский большевизм покажется нам сравнительно добрым и гуманным? Ведь, согласившись с меньшим злом, мы поставили себя в положение добровольного рабства и общественная ситуация не в большей степени зависит теперь от нашей воли, чем природные явления. Приняв меньшее зло, мы добровольно предпочли определенный тип отчуждения, который, по-свойму, по-кровожадному, выглядел (в тот момент) наиболее привлекательно. Ах, если бы на всех злодеях висели таблички с надписью «ЗЛОДЕЙ»! Но увы: внешность бывает обманчива, а кроме того, в этом мире нет и не может быть ничего статичного, раз и навсегда определенного.
Демократическое государство, так же как и тоталитарный режим, это всего лишь механизм, используемый олигархией и бюрократией в определенное время ради достижения определенных целей. Представительная демократия это не самоуправление, ведь ее механизм не предусматривает ни принятия основных решений общими собраниями обычных людей, ни право прямого отзыва представителей в любой момент, по желанию избирателей, ни императивного мандата (т.е. прямого наказа, обязательного для исполнения делегатом общего собрания). Представительная демократия дает право кучке людей определять судьбы миллионов, по принципу меньшего (а иногда и большего) зла. Это машина, создающая иллюзию участия масс в управлении обществом. Это орудие контроля и интеграции, втягивающее широкие массы трудового населения в процесс принятия решений об их же собственной эксплуатации. “Для определения степени человеческой свободы решающим фактором является не богатство выбора, предоставленного индивиду, – говорил Герберт Маркузе – но то, что может быть выбрано и что действительно им выбирается. Свободные выборы господ не отменяют противоположности господ и рабов”.
Проблема так же и в том, что большинство людей даже такой выбор (выбор меньшего зла) не делает осозанно, так как предпочитает следовать сложившимся в обществе представлениям о правильном и неправильном, принимать мир таким, какой он есть в настоящий момент времени, и не слишком много рефлексировать по поводу заранее неразрешимых вопросов о смысле бытия. Увы большинство людей живет, руководствуясь весьма конформистскими психологическими установками. А на тот случай, если люди все-таки начнут спорить о смысле бытия, существуют манипулятивные технологии – СМИ. Там знают ответы на все вопросы и в лучшем виде объяснят тебе как надо жить и во что надо верить. Эта виртуальная реальность СМИ жестко «герметизирует культурный универсум», как сказал бы Маркузе.
Вот так выглядит либеральный рай, который рекомендован человечеству как панацея, как универсальное лекарство от всех болезней (включая и фашизм). Но не выглядят ли пугающими его тотальность, его «герметизм», его всепоглощающее потребительство, его презрение к искусству, к этике, к науке, к религии, к философии, – каковые рассматриваются не как способы творческого самораскрытия, не как способы постижения мира, а всего лишь как средства для извлечения прибыли? Нет, жизнь не может долго оставаться скованной жестскими рамками, тем более такими рамками, ей душно в них, она будет стремится их разорвать, отбросить и она пойдет дальше в своем стремлении к совершенству и саморазвитию.
***
Акты саморазвития, прорывы всяческих плотин, сковывающих русло жизни никогда не бывают безболезненными. И первым же следствием разрушения традиционных буржуазных ценностей может стать впадание в еще большее варварство. Но… Кто сможет остановить этот процесс? Традиционный фашизм – это само воплощение варварства, но он обладает одним неоспоримым преимуществом перед либерализмом – он честен в самом главном вопросе современности, он открыто противопоставляет идею ничем неограниченного господства и доминации либерально-демократическому лицемерию и двоемыслию. Увы, сегодня нет в обществе прочной основы для того, что бы противостоять такому злу. Но и защищать либеральный строй от нападок сторонников тоталитарных систем – дело заранее проигранное. Фашизм, если, конечно, он сумеет консолидироваться, стать серьезным фактором общественной жизни – хищная, упругая, агрессивная сила. Что могут противопоставить ей либералы? Права человека, которые «заканчиваются там, где начинаются права другого человека» – права эгоиста, живущего за счет других и в вечной борьбе с другими, права, за которыми скрываются жажда власти и обладания? Но вполне возможно, что фашизм как раз и предлагает способ для окончательной, финальной реализации таких прав и он в этом вопросе куда более последователен, чем либерализм. Рост ультраправого влияния – это, в сущности, болезненная реакция на многокультурный характер современного социума и на неспособность либерализма решить данную проблему, предложив идею синтеза либо взаимодействия различных этнокультурных сообществ. Какое там взаимодействие, когда все против всех, в вечной конкуренции за работу, деньги, товары, ресурсы, за место под солнцем?
Мы не утверждаем, что либерализм тождественен фашизму. Оставляя индивиду какое-то пространство для реализации его свободы, либеральный строй, конечно, поступает гуманно. Но он несет в себе неразрешимое внутреннее противоречие. Это противоречие между апологией прав личности и пафосом рыночной игры всех против всех (включая и конкуренцию между государствами). Такая игра неизбежно оборачивается логикой доминации и… прощай свобода! Фашизм в этом вопросе выступает как более последовательная идеологическая система, делая однозначный выбор в пользу принципа господства. Вот почему нельзя разделить либерализм и фашизм китайской стеной. Вот почему либеральный строй неустойчив и всегда будет порождать из себя диктатуры.
***
Что остается в запасе у либерализма, что он может предложить людям? Цивилизацию памперсов и тампексов? Дряблую, насквозь прогнившую парламентскую систему, которая давным давно утратила веру в себя? Я уже не говорю о прямых следствиях реализации на одной отдельно взятой планете либеральной утопии: ужасающей бедности нескольких миллиардов человек, угрозе глобальной экологической катастрофы.
Возможно (хотя это и не факт) либерализм был закономерным и даже естественным этапом человеческой истории. Но как бы то ни было, сегодня он не в состоянии ответить ни на один из глобальных вопросов современности. А эти вопросы-вызовы никуда не исчезнут, напротив они будут становится со временем все острее. Например подчинение природы (как и человека) задачам индустриально-рыночного производства, перекладывание на природу издержек этого самого производства в виде вредных химикатов, радиактивных отходов и т.д. ведет к необратимым изменениям в окружающей среде и делает ее попросту непригодной для обитания человека. Об этом говорят серьезные научные прогнозы (Римский клуб), которые пока еще никто не опроверг. Вряд ли возможно остановить процесс разрушения природы, оставаясь в рамках капиталистической системы, так как ее основным императивом является не поддержание баланса между производством и окружающей средой, а экономическая прибыль и индустриальная экспансия – непрерывная борьба за рынки сбыта, за потребителей, непрерывное расширение производства и потока товаров, выбрасываемых на рынки. Индустриально-капиталистическая машина не может остановиться (если только она не будет полностью разрушена) ибо ее основополагающий принцип – «расти или умри» — в лучшем случае она может лишь (на какое-то время) замедлить ход под давлением различных протестных инициатив. Преследуя исключительно свою индивидуальную выгоду, — говорит современный западный философ Андре Горц, каждый отдельный индивид неотвратимо приближает общую катастрофу. Атомарное общество оказывается неспособным к саморегулированию и нуждается в стоящем над ним контролирующем и гармонизирующем институте – государстве. Но законы рынка неумолимы и по мере того, как государственное регулирование ослабевает (как это происходит сегодня, в рамках политики неолиберализма) во всех сферах общественного организма набирают силу центробежные процессы — обостряется борьба между индивидами, корпорациями, этническими общинами. Жизнь превращается в неуправляемый хаос. Угроза распада самих основ человеческого существования диктует жестские решения. Поэтому рано или поздно разрушение общества и природы вызовет необходимость новой диктатуры (возможно, в форме экофашизма). Государству придется вмешаться в атомизированную хаотичную реальность, чтобы спасти жизнь от всеобщей гибели. Логическим итогом этих процессов станет оруэлловский кошмар полностью дезинтегрированного, тотально растворившегося общества, в котором все саморегулирующиеся социальные связи будут заменены функциональными связями между запрограммированными и подкармливаемыми индивидами. Эти индивиды будут запрограммированы теми же зрелищами и развлечениями, для участия в которых их призывают. При этом, совсем необязательно такой порядок вещей будет опираться на рассовые предрассудки (скорее всего нет, ибо такая система потребует жестского централизованного регулирования всех сфер общественной жизни в масштабах планеты), может быть он изобретет для себя какую-нибудь новую систему взглядов. (Например, для этой цели подходят идеи «Пангеи» – мистицизмы, отрицающие за личностью право на самостоятельное развитие и существование, утверждающие принцип «коллективного муравейника», либо даже низводящие человека на роль «паразита на теле Матери-Земли». Вообще, не стоит считать единственной серьезной угрозой роду человеческому именно расовые теории. Многие отвратительные идеологические системы, в том числе национально ориентированные (например, итальянский фашизм, сионизм, баасизм), вовсе не концентрировали внимание на проблемах расы).
Интересно, как либералы собираются объяснять миллиардам нищих, голодных людей преимущества своей системы взглядов. Или их убедят в том, что когда-нибудь все они будут жить «как на Западе»? Не выйдет. Во-первых, не будут в обозримом будущем, это всем понятно и не нуждается в объяснениях, а что там будет через 100 лет – никого не интересует, по крайней мере в рамках самой же либерально-рыночной идеологии, которая предлагает жить сегодняшним днем. Во-вторых сомнительно, что рынок вообще способен обеспечить всех богатством, или, хотя бы дать всем возможность жить в человеческих условиях. Рыночные реформы в аграрном секторе стран Третьего мира, разрушение самообеспечиваемых сельских общин, плюс проникновение ТНК на рынки закрытых в прошлом экономик уже привели к появлению сотен миллионов новых бедняков, ютящихся на задворках мегаполисов. Никто, включая и адептов неолиберализма, не сможет отрицать, что рыночные реформы повсюду в мире ведут к чудовищной поляризации бедности и богатства. По мнению современного итальянского политолога Йоханесса Аньйоли «возникла новая социальная группа — вытесненных на обочину, маргинализированных. Миллиарды людей по всему миру выпадают из нормального процесса производства. И это порождает потенциал конфликтов, заставляющий сомневаться в том, можно ли ими управлять средствами современной политики. Уже существуют признаки появления разломов, которые больше невозможно сгладить старыми средствами гармонизирующей политики» (а отсюда опасность возрождения большевизма, достаточно посмотреть на такие страны как Колумбия или Перу, где развиваются тоталитарные большевистские группировки типа «ФАРК» или «Сендеро Луминоссо»). Парадокс, однако, заключается в том, что даже если рынок и предоставит когда-нибудь миллиардом отверженных возможность реализовать «американскую мечту», то это приведет к катастрофе. «Британии для достижения её могущества понадобились ресурсы половины планеты, — говорил Махатма Ганди. — Сколько планет потребуется такой стране, как Индия?»
Либералы любят поговорить о правах человека и о свободе. Именно она, с их точки зрения, является бесценным подарком человечеству, только она создает условия для развития личности и этим обстоятельством все оправдывается. Нельзя сказать, что это ложь. Но и правдой такие утверждения тоже назвать нельзя. Внешняя свобода человека невозможна без внутренней, однако верно и обратное. Нельзя подчиняться правилам купли-продажи, пресмыкаться перед множеством негодяев в поисках куска хлеба, лгать и приспосабливаться к унизительным обстоятельствам, писать статьи в официальные газеты, тиражируя ложь и глупости и думать, что все это пройдет безнаказанно для твоей личности. Не пройдет. Опять таки, либералы скажут, что так было всегда. Но дело в том, что еще никогда и нигде в предшествующие эпохи человек не рассматривался (и не рассматривал себя сам) исключительно как объект купли-продажи. В том и состоит уникальность либерального строя – он все сводит к торговой марке. Рынок – это не просто некий нейтральный инструмент, посредством которого решаются экономические вопросы, это система по самой своей природе стремящаяся к тотальности, к непрерывному расширению (недаром апологет рынка Фридрих фон Хайек, обясняя что такое капитализм, вводит понятие «расширенного порядка»). Более того, следование экономической рациональности неибежно приводит к концентрации богатств (а значит и власти над людьми) в руках немногих, к созданию колоссальных производственных, торговых и финансовых пирамид, вообще низводящих человека на роль муравья. Элиты, контролирующие эти пирамиды, осуществляют и контроль над обществом в целом, формируя общественное мнение посредством СМИ. В таких условиях свобода сводится к выбору между заранее «одобренными» и кастрированными возможностями, превращаясь в нечто иллюзорное, ускользающее. Те из либералов, кто имеет хотя бы минимум честности, готовы это признать. Аргумент, который они приводят в качестве ответа: так как элиты конкурируют между собою, то они, тем самым, создают пространство для индивидуальной свободы и критики. Аргумент более чем жалкий – ведь элиты могут быть согласны между собой в некоторых важных вопросах, и, прежде всего, в вопросе сохранения status quo. Кроме того, выбор о котором здесь идет речь – это, в конечном счете, выбор между разными продуктами политического и экономического маркетинга или, выражаясь современным языком, между разными формами виртуальной реальности, т.е. лжи. Конечно, можно сказать, что конкуренция СМИ иногда позволяет людям узнать хотя бы часть правды. Как, например, в случае с репортажами бывшей телекомпании НТВ о чеченской войне. Но, во-первых, еще неизвестно, что хуже — прямая ложь, которую легче распознать, или полуправда, а во-вторых очевидно, что ретивость НТВ объяснялась отсутствием каких-то договоренностей между ее шефом, мультимиллионером Гусинским, и президентским аппаратом. Как же тонка и непрочна была нить, позволявшая нам хоть как-то получать информацию о происходящем в Чечне!
В качестве возражений порой приводятся аргументы следующего характера: развитие техники как раз способствует преодалению серьезнейших затруднений, стоящих перед обществом. Так, например, утверждают, что прогнозы Римского клуба не учитывают возможность создания новых более эффективных и, в то же время, экологически чистых производственных технологий. И в области контроля над информацией – интернет и иные подобные системы коммуникаций позволят преодалеть монополию официальных СМИ. Что же, хорошо бы если так. Но, во-первых, пока ситуация развивается иначе: в области экологии никаких существенных улучшений (на уровне тенденций) не наблюдается, если они и есть, то только в некоторых развитых странах, которые просто перенесли «грязные» производства в страны развивающиеся. Аналогично и широкое распространение интернета в такой стране, как США отнюдь не избавило ее народ от манипулятивного информационного контроля (яркое тому подтверждение — позиция большинства американцев по событиям в Югославии). Этого не произошло хотя бы потому, что в мире интернета действуют такие же мощные рекламные и информационные структуры, как и в традиционных СМИ, а носители альтернативного мировозрения — так же маргинальны, как и в реальной жизни.
Во-вторых, мы не верим в возможность радикального избавления от несправедливости и отчуждения путем одних только технологических изменений. Если таковые изменения и произойдут, то проблемы не исчезнут, а, скорее всего, перейдут в иную плоскость. Может быть, в один прекрасный день на смену виртуальной реальности (если она и в самом деле перестанет служить интересам сильных мира сего) придут какие-нибудь совсем уж запредельные гадости наподобие генной инженерии или психотронного оружия. Сомнительно и то, что человечеству удастся когда-нибудь разрешить экологические проблемы, сохраняя при этом потребительский взгляд на мир. Такая логика — логика обладания — неизбежно приведет к разрушению как объекта обладания так и его субъекта (это явление блестяще проанализировал в своих работах Эрих Фромм).
Свобода в современном мире слишком иллюзорна, что бы действительно способствовать развитию личности. Если она все еще не равна нулю, то, несомненно, стремится к нему с возрастающей скоростью. Технический прогресс услужливо предлагает корпорациям и государственной бюрократии все новые средства контроля и подчинения. Здесь явственно проступает еще одно из фундаментальнейших противоречий нынешней цивилизации — всеми (кроме, пожалуй, «философов оптимизма» – новоявленных докторов Опиров) признаный разрыв между ростом технологических возможностей человечества и его низким уровнем культурного развития. Что может быть хуже варвара, вооруженного нейтронными бомбами, компьютерами и генной инженерией?
Современное общественное устройство, безмерно и бездумно поощряя технический прогресс, одновременно репродуцирует не цивилизованность, а варварство. Нам скажут, что каждый волен заниматься тем, к чему у него есть призвание, что это, в конце концов, вопрос личный, а не общественный, и что никто не запрещает в условиях либерализма ходить в театры, читать книги, даже рисовать картины и, делая все это, соблюдать права человека. Опять полуправда! Как можно жить в обществе потребления и програмирующего контроля и быть от него свободным?
Если же личность найдет в себе силы каким-то образом противостоять всему этому безобразию, оставаясь в гордом одиночестве, то может быть ей и удастся удивить мир каким-нибудь новым открытием или откровением. Но многие ли сегодня обладают такой силой? И почему современная Россия так бедна талантами, так убога, так бесцветна даже по сравнению с эпохой застоя, не говоря уже об эпохе начала XX го века? Почему приходит в упадок искусство, почему религия окончательно превратилась во что-то мракобесное и невероятно пошлое, почему всюду преобладает релятивистский взгляд на вещи, почему везде господствует серость, пустота? Почему нарушилось общение между людьми, почему все мы переживаем такой кризис взаимного доверия? И, наконец, может ли общество выглядеть иначе, если его здоровой основой является бескрайний, всепоглощающий цинизм? (Может быть, не случайность, что наиболее читаемым литературным произведением второй половины 90 х стал роман о пустоте).
Природа, как известно, пустоты не терпит. Культурный выкум стремятся заполнить сегодня многочисленные религиозные секты, многие из которых откровенно тоталитарны, основанны на почитании своих лидеров как живых богов и притендуют на тотальный охват своей идеологией всех сфер общественной жизни. Они (как и вообще тоталитарные группировки) предлагают людям имено то, что либерализм им дать не может: веру, стройную систему координат, коллективную идентичность, чувство локтя. Некоторые из таких сект уже сегодня располагают значительными финансовыми и политическими возможностями. Может быть, именно они сумеют предложить действенную и, конечно, ужасную альтернативу впавшему в старческий маразм либерализму.
Говоря о тоталитаризме, обычно обращают внимание на то, что такие системы основаны на тотальном поглощении общества и личности государством. Однако, это – лишь внешняя оболочка тоталитаризма. Внутренний стержень тоталитаризма – это феномен общественного и, пожалуй, индивидуального сознания, который израильский специалист Яаков Овед называет «активной несвободой». В отличие от классических авторитарных диктатур, основанных на принципе «пассивной несвободы» — запрета «делать что-либо конкретное», тоталитаризм утверждает «активную несвободу», т.е. он стремится подвести личность или коллектив к такому состоянию, при котором они бы «делали только-то, что можно». Данный феномен является результатом индоктринации масс определенной идеологией, в следствие чего они становятся добровольными и, зачастую, активными соучастниками политики и преступлений режима. Но это было бы невозможно, если бы тоталитаризм не предоставлял людям определенную психологическую компенсацию.
***
“Свобода личности кончается там, где начинается свобода других…” – говорят либералы. Но почему кончается? Кто они, эти другие? Ответ либерализма заключен именно в этом “кончается”. Другие — твои конкуренты, а значит, враги! Такие человеческие взаимоотношения, как дружба, любовь, сотрудничество – становятся в условиях либерализма невозможны, им на смену приходят торговые сделки, либо кровопролитные конфликты. Но мыслимо ли такое? Как такое вынести? То, что либералы называют свободой, есть скорее сомнительное право на пожизненное одиночное заключение. Длительное пребывание в этом состоянии может быть даже тягостнее для человека, чем жизнь в условиях коллективистской иерархии. Не случайно большинство людей, будучи заперто в одиночку, через какое-то время сходит с ума. Люди не являются теми разрозненными атомами, каковыми их пытается представить либеральная школа мысли. В реальности они связаны между собой тысячами связей, экономически, культурно, психологически и т.д. Отдельно от других “Я” не существует. Без со-бытия, соприсутствия других нет меня. Конечно и либеральная система не может отменить этот феномен. Но эта система ориентированна односторонне, она развивает в людях лишь один способ общения, игнорируя и подавляя все прочие способы. Таким образом, деформируется, уродуется восприятие и “других” и мира, как такового.
Вопрос заключается в том, сможет ли цивилизация выжить и не превратиться при этом в стадо обезьян. Мы не утверждаем, что анархизм представляет собой единственную возможную альтернативу кошмарным сценариям будущего. Может быть и нет, но другие альтернативы нам неизвестны. Анархизм (либертарный коммунизм) представляет собой пока еще неиспользованную, неиспробованную возможность преодалеть иерархию и отчуждение, органически соединяя индивидуальную свободу и коммунитарную солидарность. Это радикальная идея, но основанная не на почитании вождей, а напротив, на принципах прямой ассамблеарной демократии. Это идея гармоническая, аппелирующая не к “мистике” крови и почвы, а к принципу братства людей – к третьему, наиболее игнорируемому элементу известной революционной формулы. Это идея, отрицающая релятивизм и предлагающая людям… нет не истину, но поиск истины.
Много лет назад, в далекие 30 е, японские анархо-коммунисты призывали крестьянские общины отказаться от уплаты налогов или иных форм признания государства и перейти к либертарной системе производства и потребления. Они признавали, что, по крайней мере вначале, результатом может стать либертарный коммунизм, основанный на крайней бедности, но они были убеждены в том, что даже на ранних этапах преобразования общества проявятся преимущества коммунитарной солидарности, которые компенсируют экономические лишения. Возможно, эта мысль глубже, чем кажется на первый взгляд. Она отражает представление о том, что свободное общество возможно только, как общество неэкономическое. Конечно, это не значит, что люди откажутся от материального производства и потребления, (и мы, в отличии от японских анархо-коммунистов вовсе не призываем здесь к аскетизму) но это значит, что такие вопросы будут играть для них лишь второстепенную роль. Разве люди приходят в этот мир для того, чтобы накапливать богатство? Нет, есть более важные вопросы, для разрешения которых только лишь и стоит жить. Более того, иначе и не получается, потому что от этих вопросов невозможно уклониться, они поставлены самой жизнью. Либерализм обязан своему появлению на свет грандиозной и во многом трагической попытке найти ответ на некоторые из них. Либерализм, прервав бесконечную череду самовоспризводящихся коллективистских иерархий, высвободил на какое-то время из оков этих иерархий творческий потенциал человеческой личности. Но он не справился с задачей, не смог создать условия для свободы, равенства и братства, породил новые иерархии и, в конце концов, натолкнулся на естественные барьеры. Теперь он покоится на конформистском фундаменте, оправдываясь тем, что ничего заведомо лучшего чем этот строй люди все равно не придумали, а в качестве компенсации (или взятки?) предлагает колбасный рай. Сам факт использования такого аргумента, как главного оправдания своего существования, свидетельствует о глубочайшем кризисе и изжитости этой общественной системы.
Сегодня либерализм объявляет себя венцом истории. Древние культуры – Греция и Рим, Крит и Вавилон, Индия, Япония и Китай; революции и кровопролитные войны; таинство зарождающихся религий и крестовые походы; периоды мощного творческого подъема и темные века; — вся человеческая история во всем ее ужасе и великолепии была по логике либералов предназначена только для того, что бы в конце ХХ го столетия несколько сотен миллионов обывателей могли вкушать сто сортов колбасы, смотреть по видео порнофильмы и раз в 4 года опускать в урны какие-то бумажки, называя это “нашей демократией.”
Либерализм, устами своих представителей, утверждает, что страсть к разрушению и эгоизм являются неотъемлемыми (хотя и не единственными) чертами человека. А раз так, то рынок – есть, своего рода, естественное состояние человечества, а государство необходимо как инструмент, основанный на “воле к власти”, как система сдержек и противовесов, как гарант безопастности и свободы. Этот взгляд, восходящий к представлению об изначальной испорченности человеческой природы, к идее “первородного греха”, понятой протестантизмом (в отличие от представителей высокой христианской мысли, таких как Мейстер Экхарт) как “презумпция виновности”, может быть подвергнут сомнению. Во всяком случае, соотношение солидарности и эгоизма в истории человечества никогда не было константой. У жителя небольшого античного полиса, у работника средневековой самоуправляющейся цеховой корпорации, или у члена русской (индийской, китайской) крестьянской общины были совершенно другие проблемы. То были общества в гораздо большей степени основанные на солидарности, нежели современный строй, хотя, конечно, это отнюдь не устраняло проблем, связанных с иерархией или подавлением личности. Но важно то, что эти люди, в отличие от нас, ясно понимали, что такое солидарность и руководствовались иными, менее эгоистическими жизненными принципами. То были общества, знавшие стяжательство и жадность, но не знавшие продуктивистских протестантских мифов (этого подлинного фундамента либеральных представлений о человеке), в соответствии с которыми “экономическая эффективность” является критерием, по которому оценивают человека. Либеральный капитализм, превратив общество за последние 100-200 лет в совокупность разрозненных борющихся атомов, превратив человека в простой придаток рынка и беспредельно фетишизировав при этом вполне оправданное стремление людей к достойному уровню материального багосостояния, еще смеет утверждать, что “люди всегда были такими по своей природе”. А между тем, само дальнейшее существование рыночного строя угрожает разрушить природу, общество, человеческую психику и в конечном счете — мир.
Вопросы об истине и справедливости снова и снова встают перед обществом, снова и снова люди будут задавать их себе и друг другу. Из того, что на Земле чего-то не было, вовсе не следует, что это нечто лишено возможности становления и созидания. Даже билогической жизни когда-то не было, что же из того? Идея самоорганизации – либертарная идея — упорно пробивается на свет, обнаруживая, осознавая себя в Парижской Коммуне и в Испанской революции, в студенческих и пролетарских движениях 60 х — 70 х, в венгерских рабочих советах 1956 го года и в польской «Солидарности. Порой она почти невидима за фасадами других, старых, ставших уже «традиционными» идей — коллективизмом сельской общины, марксизмом или католицизмом — но она живет в изначально здоровых импульсах, вдохновлявших испанских крестьян, французских студентов, польских рабочих. Живет и… угасает вместе с этими импульсами, проявляясь снова в других странах, в новых одеждах, в иных условиях.
Сила анархизма (либертарного коммунизма), как и его слабость, заключается в том, что он предлагает гораздо более радикальное решение, нежели последователи тоталитарных систем. Он не только подвергает критике сам принцип господства, на котором до сих пор основывалась цивилизация, но и ставит под сомнение жизненные стимулы, которыми люди руководствуются в повседневности, предлагая им взамен индивидуальную свободу, не скованную жестскими правилами войны всех против всех, гармоничную социальность, возможность творческой самореализации.
Увы, ничто в жизни не предопределено, нет никаких гарантий успеха. В конце концов люди могут сделать с собой все, что угодно. Например, совершить коллективный суицид. Можно и нужно, конечно, объяснять наркоману возможные последствия употребления героина, но сомнительно, что кто-либо сможет избавить его от наркотической зависимости, если только сам он этого не захочет. Кроме того, сегодняшнее анархистское движение в России вряд ли является чем-то большим, чем просто толпой неформалов. Но идеи не реализуются слишко быстро и может быть пройдет не одно поколение, прежде чем либертарный социализм (под каким бы именем он не выступал) станет тем, чем он должен стать – движением, воплощающим в себе идею гармонии и радикальной внесистемной опозиции. А если не станет, то будущее, может быть, окажется куда более мрачным, чем мы себе можем сегодня представить.
***
…Цель данной статьи вовсе не в том, чтобы запугивать читателя. И если кто-нибудь скажет — «как-то все само образуется» или «меня пугают, а мне не страшно» – мы не станем спорить. Только пусть он не удивляется тому, что на выборах в Австрии пришли к власти фашисты, что после десяти лет либерально-демократических реформ на территории России осуществляется крупнейший геноцид со времен Сталина, что оболваненные пропагандой люди готовы голосовать на выборах за господина Путина и вообще за кого угодно (лишь бы подобрались талантливые специалисты по P-R), что растет влияние тоталитарных сект, что в Японии взрываются ядерные установки, а в Европе спускают цианиды в Дунай. А, главное, пусть он не ищет связь между этими событиями. В конце концов, вселенная – есть ни что иное, как совокупность разрозненных фактов. Вообще, излишняя любознательность ни к чему. Все само рассосется…
Однако, если какие-то из упомянутых в данной статье возможностей все-же реализуются, то над этой землей будут витать мрачные мистицизмы, а индивидуальная свобода сожмется до пределов «временной автономной зоны» в туалете. Тогда, конечно, будут вспоминать об эпохе либерализма с ностальгической грустью, как сегодня вспоминают о брежневском застое. Но стоит ли сожалеть о том, что умерло и ушло безвозвратно?
