Мнение редакции сайта может не совпадать с мнением автора. Сноски примечаний редакции сайта обозначены символом (*)

Мифология современной политической системы

Ильин А.Н.

Самолегетимация – одна из основных задач практически любой политической системы. Легитимировать себя можно, условно говоря, двумя способами: 1) обеспечить принятие и реализацию выгодных обществу законов, 2) создать видимость обеспечения принятия и реализации выгодных обществу законов. Второй способ сегодня очень «хорошо» представлен российским правительством. Для конституирования такой видимости власть создает огромный идеологический мыльный пузырь, который, разрастаясь, охватывает значительную часть общественного организма и тем самым легитимирует властную деятельность в глазах широкой общественности. Причем, учитывая повальную подконтрольность средств массовой информации, альтернативные точки зрения, раскрывающие деяния истеблишмента и информирующие о настоящей ситуации в стране, просто не доходят до общественности. Эти альтернативы затмеваются идеологическим комплексом, созданным властью для одурманивания умов. Если господствует табу на критику власти как в газетах и журналах, так на радио и на телевидении, ни о каких альтернативах и речи быть не может¹.

Традиционно считается, что наука призвана искать истину. А вот идеология призвана создавать миф, с помощью которого осуществляется оправдание в глазах общественности действий заказавшей данный миф группы лиц. И зачастую в этом мифе присутствует отсылка к каким-то научным (или считающимися научными) постулатам. Тоталитарные режимы ради оправдания политики террора склонны апеллировать (в основном спекулятивно) к авторитетному мнению. Гитлер прикрывался ницшеанством; кроме того, в эпоху гитлеризма наука была призвана легитимировать нацизм созданием теорий о расовом превосходстве и т.д. Сталин обращался к марксистской философии, и весь социалистический дискурс – не только научный – был ей ангажирован, хотя истмат вряд ли имел много общего с ортодоксальным марксизмом и был призван оправдывать действия правительства, а не предвидеть будущее общественное развитие. Руководствоваться «чистым» марксизмом в делах реального управления страной было бы глупо, так как ситуация требует совмещения учения и учета общественных состояний и потребностей «здесь и сейчас», поэтому целесообразнее извратить учение и выхолостить из него все гуманное и доброе. Нынешняя власть просто апеллирует к (безличному) авторитету современников: «по мнению экономистов, принятые нами решения относительно дальнейшего развития страны наиболее оптимальны…». Но отсылка к некоему известному и общепризнанному источнику необязательно легитимирует фразу, содержащую эту отсылку; в некоторых случаях скорее наоборот, отсылка как подавление слушателя фальшивым авторитетом призвана скрывать нелегитимность фразы. Любую философскую систему, равно как и любого авторитета, можно использовать в качестве ширмы, идейной подпорки для того или иного режима.

Единоросский дискурс представляет собой политическую мифологему, которая выражается в фальсификации реального положения дел в стране (через СМИ) и собственных политических целей (через мифотворческие обещания). И самое страшное – люди верят этим профессиональным бормотателям бреда! Впрочем, люди им верили всегда. Достаточно вспомнить религиозный бред, которым церковники вуалировали свои зверские деяния во времена средневековья (и не только) – инквизиция во имя бога, костры ради благоденствия всего человечества. Наглядны также и советские лозунги, исходящие не только из уст генсека, но и простого агитатора заводской партийной организации – «союз нерушимых республик свободных», «к коммунизму идем» и прочее. А так как свято место пусто не бывает, теперь появился плацдарм для нового мифотворчества, для нового идеологического истеблишмента. Общественное мнение формируется посредством репрессивной инстанции авторов сообщений.

Понятие политического мифотворчества получило широкое распространение в философии постмодернизма. Политические идеологии наших обществ, как они сами себя обозначают, являются в точности мифами; их символическая действенность (доверие верующих, поддержка масс) совершенно не гарантирует их адекватность реальности, на объяснение которой они претендуют»², — пишет В. Декомб. Конечно, мысль Декомба отличается высокой степенью абстрактности, когда он говорит о политических идеологиях вообще, а не о какой-то конкретной идеологии, но, тем не менее, она не лишена содержания. Миф – высказывание, не соответствующее фактам, действительности. А так как язык является частью действительности, миф в большей степени соблюдает ритуал поддерживания видимости действительности. Особенно этот ритуал ненарушения имплицитного кода лжи и поддержания идеологического гомеостаза имеет место в тоталитарных обществах, где почти нет фактов, отдельных от идеологии, где народ, видя голого короля, соглашаются в том, что его платье прекрасно.

В.В. Гопко рассматривает политический миф как метод коррекции сознания масс, конечная цель которого – оказание воздействия на индивидуальную и общественную воли. Миф – это камуфляж интересов государства, преследующего своекорыстные цели. Миф дезориентирует разум и снижает волевые устремления общества, которые могут помешать реализации меркантильных целей «верхушки»³. Политики вообще любят демонстрировать нашему вниманию некие факты (по крайней мере то, что они сами называют фактами), которые укрепляют веру масс в общественную полезность их помыслов. Однако «непререкаемых политических истин не существует, у каждой политической силы есть «свои» факты, а из любого события она «делает» тот или иной факт в соответствии со своими политическими интересами»⁴. Да и СМИ под давлением политиков теперь активно «порождают» эти факты. «Наличие свободной прессы – один из важнейших элементов гражданского общества», — говорил Путин, а также неоднократно гарантировал свободу слова и развитие демократического государства: «свобода слова была и останется незыблемой ценностью российской демократии. Это наша принципиальная позиция». Однако ни о какой свободе слова говорить не приходится, поскольку практически все теле и радиоканалы множат область сообщений, исходящих от власти, но абсолютно не тиражируют ту информационный область, которая исходит от оппозиции. Оппозиции не дают микрофона, митинги разгоняют, а на их инициаторов заводят уголовные дела под всякими надуманными обвинениями. Некоторые журналисты, публиковавшие крайне критические (и на мой взгляд, вполне правдивые) материалы по отношению к власти, были просто убиты. Где свобода слова? Где демократия? Если реальные действия Путина, направленные в сторону «развития» демократии, являются действиями узурпатора, то его слова, противоречащие действиям, являются словами лицемера.

А массы, воспринимая всяческие политические бредни, свято начинают им верить, забывая о границе между свободой своего мнения и навязываемых с телеэкранов «истин». Собственно, эти «истины» и лишают нас идеологической свободы; косвенно и незаметно. Мифы становятся событием, скрывая отсутствие События. Причем люди верят не только потому, что в поле их зрения не попадают альтернативные источники – скрываемые и запрещаемые за то, что пишут правду. Чисто психологически рядовому обывателю намного проще создать вокруг себя атмосферу комфорта, которая будет опираться на миф о том, что в стране все хорошо. Жить спокойно в своей конуре – один из основополагающих принципов современного мещанского, обывательского и крайне атомизированного социума. Это проще, безопасней и уютней. В данном случае миф получает статус микрокосма, микроклимата, дома. В таком мифе привлекательной становится его красота, а не правдивость; о его истинности вопроса вообще не ставится. Главное, что он создает возможность принимать желаемое за действительное.

Идеология создается, идеология навязывается, но эта идеология не обладает смыслом, у нее нет референта. Идеология – это учение об идеях, с помощью которого можно установить твердые основы для политики, этики и т.д.; это универсальная наука об идеях⁵. И наверняка деятельность господствующей «партии» можно определить, обращаясь ко второму определению идеологии, где она выступает наукой, и к тому же универсальной. Теперь идеология может претендовать на статус сверхнаучной истинности и достоверности. Почему «сверхнаучной»? Направление постпозитивизма в лице преимущественно Карла Поппера обосновало невозможность приведения полного и исчерпывающего доказательства какой-либо научной теории; доказать нельзя ничего. Но истинность идеологии, особенно идеологии единороссов (не без сарказма сказано) обосновать можно (чем и занимаются СМИ), следовательно, она находится за рамками науки, в сфере более высокой, в области сверхнауки. Правдивое утверждение – то, лживость которого не представляется возможным доказать. Стало быть, все мы, будучи абсолютно уверенными в непогрешимости навязываемой нам сейчас идеологии, должны безо всякой критики, сомнений и плохих помыслов идти вперед, высоко держа над собой единоросские флаги. Остается только верить в непогрешимость государственной машины.

Г.Г. Почепцов⁶ приводит следующую схему коммуникативного воздействия на массы: когнитивное поле – информационное поле – реальное поле. Когнитивное поле представляет собой воззрения и убеждения народа, которые начинают постепенно меняться под определенным воздействием (выдвижение доминирующей идеи лидерами). После трансформации когнитивного поля происходит изменение информационного поля (тиражирование этой идеи посредством СМИ). А на последнем этапе мы наблюдаем конкретную реализацию изменений этих двух полей в реальности (поведенческое воплощение идеи). Таким образом, сначала происходит выдвижение гласящей о позитивной политике «Единой России» идеи, которой должен следовать народ, чему сопутствует качественное сокрытие антиидей, способных дискредитировать данную идею. Это достигается с помощью ограничения возможностей СМИ, которые должны выражать определенную точку зрения, воздерживаясь от других [противоположных данной] форм интерпретации. Затем идея начинает максимально широко тиражироваться, заполняя все информационное пространство. В итоге зачинатели всего хитроумного процесса пожинают плоды своей работы, глядя на народ, активно вступающий в их ряды и голосующий за «кого надо». И все кажется на первый взгляд законным и укладывающимся в рамки морали, кроме одного – сокрытия антиидей, которые по своему содержанию намного более объективны (и истинны), чем сама идея, представляющая замаскированную внутриличностную инъекцию, медиа-инъекцию.

Сейчас, когда правящая элита именует свою авторитарную политику высоким словом «демократия», она тем самым лишает данное слово высокого статуса, и термин перестает быть тем, чем он являлся ранее. У понятия трансформируется значение, и теперь оно, это значение, можно спокойно отождествить со значением понятия «тоталитаризм» или «авторитаризм». (Правда, ранее, когда демократами называли Ельцина и Чубайса, этот термин автоматически очернили, создав в массовом сознании примерно следующий принцип «демократы – это обязательно воры»). В итоге такая риторика сближает значения понятий тоталитаризма и демократии. Только хитрость заключается в том, что масса об этом не знает. Она не особо-то знает первоначальные значения данных понятий, но ей и невдомек, что когда «партия» пользуется методами первого, а называет свою политическую деятельность вторым, она эти значения отождествляет, проводит между ними знак равенства, превращает их в синонимичные понятия. Но, самое главное, она никогда не говорит об этом, никогда не обозначает данную деятельность в словах, а предпочитает пользоваться терминологией второго понятия. Это и есть политика молчания, точнее сокрытия истины. Это политика замалчивания своей сущности, и эта сущность находится под щитом мнимого отстаивания справедливости и свободы (голоса, слова, печати и т.д.). Это политика лжи. «Каждому гарантируется свобода мысли и слова»⁷, — написано в Конституции (ст. 29), но эта гарантия есть лишь в теории; на практике же мы видим обратное. «Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них», — повествует та же статья основного закона РФ, но таковое принуждение не только активно практикуется, но и вполне легитимируется власть держащими. Достаточно вспомнить, как единороссы под угрозой увольнения принуждали сотрудников больниц, школ, социально-реабилитационных центров, местных администраций и других бюджетных учреждений вступать в свою корпорацию. В данной статье Конституции также говорится о гарантии свободы массовой информации и запрещении цензуры, что в том числе выполняется во многих аспектах вплоть до наоборот. Да и вообще, конституционализм как система сдержек и противовесов надломлен…

Информационный спам, которым единороссы бомбардируют общественность, незамедлительно съедается последней. Съедается безо всякой критики, безо всякого осмысления, безо всякой фильтрации, как нечто заданное априори, как не требующая доказательств аксиома. Этот спам просто интроецируется в соответствии с простым, антикогнитивным принципом «жуй, жуй – глотай». Но ведь мы не едим яйца вместе со скорлупой, не отправляем в свой желудок курицу вместе с костями. А вот спам охотно поглощаем вместе со всем несъедобным. Точнее, сам этот спам несъедобен – он и есть скорлупа и кости настоящей коммуникации, настоящей информации. Скорлупа и кости… и ничего более того. В этом можно убедиться, обратив внимание не только на телевизионные обещания власть предержащих, но и на пресловутую антикризисную программу, в которой много здравых и достойных осуществления идей, вот только… Ни одна из них реализована не была! Между словами и действиями власти лежит такая же пропасть, как и та, которая обнаруживается в материально-социальном смысле между правящим олигархическим аппаратом и обычным людом.

В один прекрасный солнечный день ко мне, прогуливающемуся по улице, подошла девушка, проводящая социологический опрос (по крайней мере она назвала это социологическим опросом). Первое, что она спросила, было следующее: «скажите пожалуйста, почему вам нравится политика партии «Единая Россия»?». Удивительная формулировка, не правда ли? Обратите внимание на то, как сформулирован вопрос – он просто изначально не предполагает критического ответа в адрес единороссов, и вместе с тем ответ подсказывается вопросом, пресуппозируется. На языке НЛП такая лингвистическая конструкция называется «выбор без выбора». С таким же успехом можно спросить: «за что вы любите шоколад Alpen Gold?», где совсем неважен ответ, а важно постулирование факта того, что вы его любите (звучит как изначальная заданность, не подлежащая никакому сомнению, как априорное утверждение, как факт).

После того, как я выразил свое недовольство политикой единороссов, интервьюерша сказала, что не может внести мой ответ в список, так как он, в сущности, является ответом, для которого там просто нет места. Под самим вопросом размещались три варианта ответа, но каждый из них представлял собой аргумент, рекламирующий деятельность «партии». Естественно, ни один из них я выбрать не мог, поскольку ни с одним не был согласен. Нетрудно догадаться, что инициатором этого опроса были представители «Единой России», а само это мероприятие носило совсем не исследовательский характер (оно не преследовало цели зафиксировать количество симпатизирующей этой корпорации лиц), а рекламный, где ответы предопределены, зарегистрированы и легитимированы определенным политическим кодом, любая декодировка которого неприемлема. Система «вопрос/ответ», провоцирование «мнения», стимулирование галочки, поставленной под «нужным» ответом – одна из репрессивных мер, которая на первый взгляд не представляется репрессивной. Просто радостная игра в обратную связь, в коммуникацию, во всеобщую вовлеченность…, но лишь игра. Игра, где ультиматум сменяется симуляцией заботы, где твердость предписаний и приказов сменяется мягкостью намеков на них. Ее репрессия заключена в не-репрессивности (как бы парадоксально это ни звучало), в добродушном стимулировании, в вызове улыбки, в нескрываемой вежливости, и вместе с тем в аннигиляции выбора, в предоставлении квазивыбора, предполагающего и предлагающего два-три-четыре…-N ответов, каждый из которых является «нужным», но при этом список не исчерпывает все возможные ответы на подобные вопросы. Другие ответы помещаются за пределами рациональности, они не «нужны», они маргинальны и не достойны артикуляции, они просто вычеркнуты из списка не только артикулируемых, но и мыслимых ответов; они не ответы, а фразы (или крики) антидискурса, бреда. Сказать, что мне не нравится политика единороссов – все равно что говорить бред.

«Скажите пожалуйста, почему вам нравится политика партии «Единая Россия»?» — разве такие нагло-манипуляционные формулировки вопросов могут присутствовать, например, в научных исследованиях? Конечно, нет. Они не призваны активировать в реципиенте механизмы ответа по стереотипу. «Исследования», проводимые СМИ, — в данном случае исследования мнения самих СМИ, ангажированных властью. А методы статистики, с помощью которых выявляется общественное мнение, служат инструментом формирования этого мнения. Потом – стоит добавить – люди из газет и телевидения с нескрываемым удивлением узнают о собственной политической позиции. Вот такое абсурдное шоу. В нашей авторитарной стране опросы общественного мнения не отражают общественное мнение, а формируют его. Проправительственные «социологи» выясняют общественное мнение, но этого мнения не было бы, если бы они его не выясняли. Сама процедура опроса, сам факт зондирования порождает мнение.

Пусть господа (не сказать что уважаемые) единороссы хоть немножко считаются с населением, с интеллектом граждан. Понятно, что большинство этого населения – бездумная толпа(*) (в наличии которой адепты «Единой России» заинтересованы), но все же… Нельзя ведь таким низким манипуляционным средством искать сторонников. Ведь это до глупости пошло и до пошлости глупо – использовать такие формулировки в надежде на их эффективность при зомбировании масс. Методы, подобные описанному, рассчитаны на дебилов и прочих богом обиженных в умственном смысле.

Журналистики в стране нет, «объективность» судебной системы под каблуком власти. Кто может судить саму власть? Никто! Абсолютно никто. Когда в 2003-м году Путин заявил, что в результате операции в «Норд-Осте» ни один заложник не пострадал, что газ был безвредным, возмущенные бывшие заложники и их родственники подали на Путина в суд, но российские суды не приняли иска. О чем это говорит? Несмотря на то, что представители власти призывают подавать иски в суд в случае уличения какого-либо высокопоставленного лица в преступлениях, суды открещиваются от этих исков. Уличать чиновников в преступности – все равно что уличать власть в преступности. И как можно ее судить, если суды парализованы этой властью? В 30-е годы абсурдно было подавать иск на Сталина или Берию, а сейчас абсурдно судить единороссов. В Интернете находим множество страниц, где опубликованы материалы о преступлениях чиновников или сотрудников милиции – преступлениях, санкционированных режимом⁸. Иногда авторы подобных материалов адресуют просьбы разобраться президенту и премьер-министру, не подозревая, что последние не только не заинтересованы в проведении следствия, а скорее наоборот, заинтересованы в его отсутствии. Авторы не понимают, что резонанса не будет. В лучшем случае он будет нулевым, а в худшим он обернется против них же. В modern Russia честный человек, жалующийся на нечестного, рискует навлечь обвинения на самого себя. Наша власть совершила много преступлений. Если мы уберем из списка ее античеловеческих деяний самые известные и самые тяжелые (например, приказ об уничтожении террористов вместе с заложниками в Беслане), этот список не особо укоротится. Вот такой получается парадокс: тех, кто ворует вагонами, не судят, поскольку они принадлежат к клану, которым позволено творить все что угодно. А голодный, укравший в магазине булку хлеба, рискует несколько лет провести в тюрьме(**).

Самое расхожее обвинение, которое любят нынче «лепить» оппозиционерам, основано на статье об экстремизме. Юридически считается, что экстремизм (политический) – это в первую очередь попытка свержения конституционного строя. А властный строй и конституционный – в наше время вещи во многом отличные друг от друга, если не прямо одно другому противоречащие. Но власть, не признающая эту противоречивость, попирающая Конституцию, обвиняет в экстремизме и в попрании Конституции тех, кто попирает власть. Система запрещает высказывание вслух вполне конституционных убеждений, что явно противоречит правам человека, но при этом данный запрет функционирует под знаменем защиты человеческих прав (как и многие другие запреты и санкции). Экстремистом в наше тяжелое время скорее назовут законопослушного гражданина, которому свойственна активная гражданская позиция. Экстремист и провокатор в современной учиняемой властью терроросреде – это смелый гражданин, публично отстаивающий Конституционные права. Здесь проявляются такие же двойные стандарты, как и при толковании термина «политкорректность». Термины трактуются по-разному – в основном в угоду трактующему субъекту. Политики специально запутывают или вовсе выхолащивают значение терминов, создают терминологические двусмысленности, что впоследствии формирует легитимную основу для преследования тех, кто якобы не вписывается в дискурсивный порядок – «экстремистов» и всяких «неполиткорректных»… Это слова-амебы – прозрачные слова, утратившие свое единственное значение, свои корни. Они означают нечто почти противоположное своему истинному значению. Они, потеряв связь с вещами, вставляются в любой контекст и в своей совокупности разрушают смысл речи и запутывают мировоззрение. Когда власти кого-то обвиняют в неполиткорректности и экстремизме, чаще всего используют порочащее ложное имя, а когда самих себя называют демократами, вооружаются защитным ложным именем. Но как в том, так и в другом случае это ложные имена.

Поразительно то, как Сурков увязал акции, посвященные защите 31-й статьи, с нацистскими погромами. «А что, опять нужна какая-то революция? Опять какой-то развал всего и вся? Чтобы у нас всегда и везде было 11 декабря на Манежной? Это ведь как бы «либеральная» публика упорно вводит в моду несанкционированные акции, а нацисты и жлобы этой моде следуют. 11-ое происходит от 31-го»⁹. Эти слова – высшее проявление софистики и подмены социальных фактов абсолютно неуместной интерпретацией. Нацисты и жлобы и раньше, до появления традиции отстаивать данную статью, еще в ельцинскую эпоху, выступали с погромами. Достаточно вспомнить ажиотаж конца девяностых вокруг скинхедов, когда всю страну заставили выучить дату рождения Гитлера (потом резко, как по команде, прекратилось освещение в СМИ деятельности наци-скинов). Так что попытка увязать данные митинги с нацистскими погромами абсолютно необоснованна. А если она была бы обоснованной, причины усматривать нужно было бы не в самих акциях «либеральной публики» – пусть даже несанкционированных, – а в том, почему эти акции имеют место. То есть, в действиях правительства, направленных на погребение конституционных прав; нет тирании – нет и акций протеста. Проявленное Сурковым словесное ловкачество в попытке выставить крайними людей, которым небезразлична судьба своей родины и своих прав, – есть лишь выставленные напоказ мерзость и лицемерие.

К сожалению, подобное ловкачество присуще далеко не только Суркову, но и многим проправительственным подленьким журналистам, которые если не замалчивают информацию о тех или иных событиях, то намеренно ее искажают, представляя власть в выгодном свете, а оппозицию в качестве подающих плохой пример пьяных дегенератов (как это было, например, после студенческого марша 1995 г.). И благодаря информационному барьеру общественность остается в неведении относительно настоящего положения вещей. А если общественность ничего не знает о происходящем, да еще если демонстранты дискредитированы якобы пьяными дебошами, вряд ли она встанет на их сторону. Соответственно, требования бунтующей оппозиции можно и не выполнять. Недовольные бунтуют, СМИ молчат или сознательно лгут, а власть как тот самый Васька, который слушает да ест, защищенный ОМОНом, милицией, военными и трусливо-продажными журналюгами.

По убеждению выступавшего в Госдуме господина Крашенинникова, специальные законы по борьбе с экстремизмом и терроризмом были приняты во всех демократических странах сразу после Второй Мировой Войны. Однако А. Тарасов приводит весьма показательный список стран, в которых принимались специальные законы по борьбе с экстремизмом и терроризмом: Италия при Муссолини, Германия при Гитлере, франкистская Испания, Греция «черных полковников», стресснеровский Парагвай, Южная Корея при диктатуре, пиночетовская Чили, Гаити при «Папе Доке» и «Бэби Доке», Аргентина, Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Уругвай и Бразилия при военных диктатурах, расистские ЮАР и Южная Родезия¹⁰. И мы туда же… Наше правительство со времен перестройки любит апеллировать к опыту «цивилизованных» стран и призывать брать с них пример, вот только ни одна из привезенных от «цивилизации» реформ не оказалась общественно полезной. Не является полезной и то, что сегодня принято называть модернизацией, о которой вещают день и ночь. В стране с сырьевой экономикой и разгулом коррупции не может быть никакой модернизации, но аудитория СМИ об этом не знает, поскольку система масс-медиа преподносит совершенно другую трактовку политико-экономической ситуации в России и решений истеблишмента.

В сегодняшней России все наизнанку. Неудивительно, что ценности личных достижений (прежде всего трудолюбие и высокая квалификация) давно уже не являются преобладающими в общественном сознании. Реальность показывает, что этих ценностей явно недостаточно для достижения высокого карьерного роста, обретения социального положения и материального достатка. Мало того, факторы связей и знакомств, а также раболепного послушания, обладают, как правило, большей функциональностью, чем трудолюбие и высокая квалификация. И пока так обстоит дело, ни о какой модернизации и ни о каком высокоэффективном производстве и речи идти не может. Чтобы людей заставить хорошо работать, необходимо им доказать, что хорошая работа приведет к личному успеху. Чтобы сформировать у людей ценность высокого образования, необходимо им доказать, что образование что-то решает. Поляризация, блат и неисправность социального лифта (отсутствие возможности честному труженику из народа подняться «вверх») доказывают совершенно обратное. Плюс ко всему без реанимирования общественной ценности и престижности учителей, врачей и других социально-незащищенных профессиональных групп святотатственно говорить о модернизации. Но именно такая модернизация власти не нужна. Она испытывает потребность, наоборот, в антимодернизации, в набивании собственных карманов не путем возрождения производства, а путем разбазаривания ресурсов – в основном нефтяных. Только называется этот процесс по-другому, а точнее, совершенно по-другому: то, что на деле связано в первую очередь с проеданием ресурсов, на словах связывают с осовремениванием и прогрессом.

Политически ангажированные масс-медиа создают огромный пласт гиперреальности, внутри которого от реального остается лишь малая часть. Под видом просвещенческих программ популяризируются правительственные проекты, куда вкладываются огромные финансы. Журналисты описывают социальную важность нанотехнологий и других разработок, которые власть не обошла своим вниманием, и это описание подается в духе научного просветительства общественности, хотя на самом деле преследуется рекламная цель – объяснение, оправдание, восхваление действий правительства. При этом те научные сферы, которые не интересуют власть, если не критикуются, то и не освещаются настолько широко. Да и возникает вопрос относительно того, насколько наноразработки интересуют власть. И если интересуют, то чем же поддерживается сей интерес – вряд ли простой и чистой заботой о населении и о стране. Вполне возможно, что под ширмой модернизации и финансирования нанотехнологий скрывается махровый процесс выведения финансов из бюджета. Представим себе чубайсовскую «Роснано», на бумаге состоящую из десятков или даже сотен лабораторий, в которых проводятся дорогостоящие эксперименты для прорыва страны вперед в области нанотехники, а не на бумаге в «Роснано» функционирует одна-две лаборатории, которым достается мизерный процент средств от тех финансов, которые выделяются «Роснано». Остальные средства попадают невесть куда, но только не в обеспечение модернизационного процесса. Я не знаю достоверно, так ли это, но, глядя на масштаб коррупции и беспредела, смею предположить, что такой сценарий событий более чем просто возможен в компании типа «Роснано».

Верхушка много говорит о модернизации, о своем стремлении вывести Россию «вперед», но на самом деле вместо модернизации есть «модернизационно ориентированная» риторика. Конечно, строятся нефтепроводы, проходящие через другие страны, но это скорее не проявление модернизации, а просто еще один бизнес-проект, в ходе которого национальные природные ресурсы экспортируются за рубеж, а на долю внутреннего потребления остается небольшое количество нефти. В правящих кругах существует влиятельное сырьевое лобби, имеющее акции в сырьевых компаниях, которому модернизация не нужна. Поэтому согласимся с М.К. Горшковым в том, что главным тормозом модернизационного прорыва является государственный аппарат в лице прежде всего коррумпированной части чиновников¹¹. «… нам предлагается проект имитационной модернизации, при сохранении той модели властно-административных отношений, которая характеризуется ригидностью, высокой коррупционностью, сужением демократических практик»¹². Вместо модернизационных проектов у нас есть воровские.

Модернизация – очередной миф, созданный для успокоения народа, формирования идеи, согласно которой страна в скором времени продвинется «вперед» и все мы заживем счастливо (а при социализме все уже были счастливыми, счастье было всеобщей обязанностью, и быть несчастливым человек не мог, ибо права такого не предоставлялось). Наш народ изучение подобных мифологем давно прошел, но, видимо, плохо сдал экзамен, поскольку продолжает верить обещаниям. Или же он, перестав верить, проявляет конформность хотя бы потому, что власть обеспечивает его существование и процветание сейчас. Власть, плохо исполняющая свои обязанности перед народом, держится благодаря функционированию в массовом сознании надежд на светлое будущее. Пока (терпеливый) народ верит и ждет, он послушен. Классу собственников, контролирующих власть, не особо-то нужна модернизация страны (науки, экономики и т.д.), да и никакая модернизация невозможна в условиях тотальной коррупции. Если им выгодно состояние экономической неэффективности, то вряд ли оно сменится состоянием эффективности. Но им нужна модернизация своей системы, ее укрепление, ради чего они готовы идти на любые преступления.

Вызывает иронию концепт «консервативная модернизация», сформулированный партией власти. Модернизация не может быть консервативной, так как она на то и модернизация, что ведет вперед, а не к консервации. Концепт «консервативная модернизация» скорее относится к той категории бессмысленных понятий, к какой принадлежит, например, понятие «круглый квадрат» или тоже выдуманный единороссами перл «суверенная демократия», посредством которого они, как бы говоря языком демократии, скрывают свое серьезное отклонение от демократического курса. Как «суверенная демократия», так и «однополярный мир» — языковые диверсии, подрывающие логическое мышление. И хотя единороссы связывают консерватизм с достигнутой ими политической стабильностью, на самом деле этот аргумент является тем же мифом, что и демократия, о которой вещают с высоких трибун. Стабильность есть, но она выгодна лишь тем, кто ее устанавливал.

Кстати, поскольку идея демократии в сознании населения себя дискредитировала деятельностью Ельцина, Чубайса, Березовского, Гусинского и прочих (симуляционность демократии дискредитировала саму идею демократии), современная власть с осторожностью подходит к использованию понятия «демократия». Называя себя демократами, они не перегибают палку и не кричат об этом на каждом углу, поскольку понятие не вызывает у людей доверия. Но если бы оно не было дискредитированным в коллективном сознании, я думаю, правительство не постеснялось бы направо и налево именовать свой курс демократическим. Меньшинство, называющее себя демократами, присвоило себе право судить, кто является демосом (народом), а кто – толпой, с которой считаться не нужно. Собственно, почти все население страны выступает толпой. Модернизация (или то, что так называется) скорее всего тоже выгодно только ее инициаторам и никому более.

Так что давление, учиняемое властью, в качестве своего орудия использует не столько боевые инструменты, сколько идеологические, юридические и судебные. Хотя боевым тоже находится место. Чего стоят дубинки при разгонах митингов. Поразительно, что с помощью информационных воздействий власть, погрязшая в преступности, умудряется держать свой рейтинг! Поразительно, как успешно замалчивается информация об одних фактах, и выпячивается – о других! Поразительно, что социально-экономические явления, которые однозначно не заслуживают хоть сколько-нибудь положительных оценок, трактуются с высоких трибун и с экранов телевизоров как передовые, инновационные и жизненно необходимые! Черное становится белым, а белое – черным.

Один из основных критериев демократичности – прозрачность властных институтов и возможность народа принимать участие в управлении страной. Когда истеблишмент неподвластен, когда он не охраняет и не защищает общественные институты, дающие людям возможность наблюдать за деятельностью правительства и в случае необходимости проводить необходимые реформы, такое правление заслуживает названия «тоталитаризм». И не так уж важно, кому принадлежит власть. По-настоящему важно то, как ее осуществляют.(***)

Примечания

Примечания от коллектива МПСТ

(*) Мы не считаем для себя приемлемым использовать подобные эпитеты, несмотря на отчаяние, вызванное пассивностью масс

(**) Автор преувеличивает. За такое мелкое «воровство» «преступнику» грозит только штраф.

(***) Мы считаем принципиальным вопрос того, кому принадлежит власть. Наш коллектив выступает за подлинную власть общих собраний трудящихся.