Размышления о североамериканском движении «Захвати Wall Street!»
Питер Гелдерлос анализирует «захватное» движение, а также движение «возмущённых», распространившееся за последние недели (на момент перевода уже месяцы — прим.) по всему свету.
После храбрых восстаний Арабской Весны, следующим феноменом народного сопротивления, привлёкшим к себе внимание мировых СМИ, стало движение захвата площадей, распространявшееся по Испании, начиная с 15 мая. Позднее внимание переключилось на Грецию, а теперь к народным захватам по всей территории США, вдохновлённым протестами против Wall Street.
Функция СМИ состоит в том, чтобы интерпретировать события с точки зрения господствующего класса, а не в том, чтобы распространять опыт, который мог бы быть полезным для тех движений, которые произвели эти прорывы. В связи с этим, неудивительно, что медиа покрывают глухим молчанием стратегически важные аспекты жизни этих движений, имеющие место до и после самих массовых сходов.
В то время, как центральные площади испанских мегаполисов освобождены от захватов, в некоторых местах майское начинание продолжается со всей силой. Особенно в Барселоне борьба продолжает динамично нарастать. В ней принимает участие разнородная и широкая масса людей посредством еженедельных квартальных ассамблей, протестов, захватов больниц, перекрытий дорог, сопротивляясь выселениям должников и конфискации домов, а также устраивая демонстрации солидарности против постоянных репрессий.
В первую очередь квартальные ассамблеи создают прочную опору для продолжающейся борьбы. Примерно в 20 кварталах по всей Барселоне, раз в неделю, от двадцати до ста жителей собираются, чтобы обсудить свои проблемы, обсудить акции и новости. У всех ассамблей различные структуры, и участники каждой из них периодически собираются вместе для обмена информацией и координации между кварталами. Полдюжины кварталов обладали собственными ассамблеями и до 15-го мая, а пара из них, — даже до всеобщей забастовки в сентябре 2010 года, но участие в этих ассамблеях резко возросло именно после появления «площадного движения». Тогда же более дюжины кварталов сформировало свои ассамблеи.
Эти квартальные ассамблеи меняют лицо борьбы в Барселоне. Они преодолевают изоляцию и разъединённость различных существовавших доселе политических гетто. Они создают пространство для неформального диалога между поколениями, аккумулируя ресурсы для пропаганды и юридической поддержки и тем самым преодолевая изоляцию, которая является главной целью правительственных репрессий. Именно благодаря квартальным ассамблеям (по крайней мере отчасти) состоялась небывалая мобилизация около тысячи человек, занявших улицы и устроивших демонстрацию солидарности в тот же день, когда каталонская полиция начала аресты людей, идентифицированных как участники июньской блокады парламента (см. статью Волна арестов захлёстывает Барселону http://www.counterpunch.org/2011/10/10/crackdown-in-spain/). С того момента, как мы встретили своих соседей на уличной акции — мы более не одиноки. Правительство может попытаться бросить нас в тюрьмы или измотать нас, но оно не может нас изолировать.
Кроме того, квартальные ассамблеи самим актом собрания атакуют капиталистическую отчуждённость и закрытость общественных пространств. Каждая квартальная ассамблея является ещё и «захватом» площади, парка или угла улицы без разрешения властей, отвергает «легальность» и демонстрирует, что город принадлежит нам. Квартальные ассамблеи многократно блокировали главные магистрали в знак протеста (например, против закрытия больницы), или они решали (это почти фантастика!) провести своё собрание на оживлённом перекрёстке и просто перекрывали движение. На подходах к местам проведения основных акций протеста жители квартала встречались, чтобы пройти маршем весь путь до центра, перекрывая каждую улицу по пути, даже если их было всего 40 человек. Значительная «легитимность» квартальных ассамблей в глазах общества, которое рассматривает их как противовес каким-либо политическим фракциям и организациям, стала причиной, по которой полиции затруднительно пресекать их акции — ведь любые репрессии обернутся ещё большим притоком людей на уличные протесты. Временами квартальные ассамблеи бросали вызов власти правительства на улицах; когда полицейские просили их предъявить разрешение на шествие — они лишь смеялись в ответ.
Весьма поучительно, что захваты площадей, начавшиеся 15-го мая, дали желающим изменить мир уникальную возможность найти друг друга, укрепить свои силы и понимание, но похоже, что на каждом шагу нам придётся преодолевать препятствия, созданные особыми формами Движения 15 мая. Аналогично и в США, отправные точки акций Захвати Уолл-Стрит служат как своего рода кокон, который должен быть разломан, чтобы двигаться дальше. Некоторые особенности, которые помогли пойти на подъём нашей борьбе в Барселоне, могут быть полезны для людей в США, если они поразмыслят над ними и сравнят их с теми захватами, что продолжаются сейчас в Нью-Йорке и других городах.
Мудрость в опыте
Чем глубже исторические корни борьбы, тем больше её коллективное знание. Поначалу и СМИ и некоторые основные активисты попытались представить движение 15 мая как нечто новое. Однако на самом деле, подавляющему большинству из нас, тем, кто захватил Площадь Каталонии и создал это движение своим собственным участием, всю свою жизнь были знакомы разочарования и долгая история борьбы. В Барселоне эта история включает борьбу против урезания социальных расходов (две всеобщие забастовки и первомайский бунт, а также бессчётное множество более мелких акций), студенческое движение против приватизации образования, движение сквоттеров, анти-граничное движение, движение солидарности с иммигрантами, антивоенное и антиглобалистское движение в начале прошлого десятилетия, борьбу против джентрификации и Олимпийских игр в 90-е, сопротивление в тюрьмах и борьба отказников от воинской службы в 80-х, движения рабочей автономии и квартального самоуправления на излёте диктатуры и при переходе к демократии, подпольное сопротивление против Франко, гражданская война и, возвращаясь к началу века, анархистская борьба против капитализма.
Все эти движения входят в число выученных уроков, которые могут быть переданы в помощь будущей борьбе. Настолько часто повторяются ошибки, которые приводят к поражению революционных движений. Квартальные ассамблеи Барселоны служат как пространства, где люди из разных поколений могут поделиться своими взглядами, где те кто имеет опыт прошлой борьбы могут сделать этот опыт коллективным и превратить его в общественную собственность. В начале, организаторы движения 15 мая представили свою модель протеста как что-то ультра-современное, связанное с Твиттером сильнее, чем с богатой историей социальных движений страны. Эта модель многими в Барселоне была отвергнута, особенно людьми старшего поколения и теми, кто уже участвовал в прежнем движении. Люди предпочли создавать свою собственную традицию борьбы, используя в то же время преимущество новой ситуации и адаптируя определённые черты движения 15 мая для своих нужд.
Историческая память прошлых примеров бюрократизации, кооптации политиками «из народа» и умиротворения уже помогла существующему движению избежать многих ловушек. Несмотря на попытки централизации, квартальные ассамблеи остаются независимыми и децентрализованными, допуская более широкое, более свободное участие и это значит, что политики, которые пытаются пользоваться этими пространствами, находятся в невыгодном положении, потому что они не могут открыто действовать в ассамблеях, чтобы не быть исключёнными оттуда.
Память о борьбе, предшествовавшей глобальному экономическому краху, позволила людям выйти за пределы простого рефлекторного ответа сегодняшнему кризису и сформулировать глубокую критику системы, ответственной за их несчастье. На деле это означало переход народа от жалоб на отдельные законы или отдельные черты банковской системы, которые могут служить козлами отпущения для кризиса, к радикальной критике государственной власти и капитализма. Хотя движение разнородно и весьма непоследовательно, неоднократно оно открыто определяло себя как антикапиталистическое, таким образом, черпая энергию от мощной традиции борьбы, которая больше века ведётся по всей Европе.
США также являются страной с вдохновляющей историей народной борьбы. Но эта страна как никакая другая являет собой пример социальной амнезии. Кажется, что в известной степени акции Оккупируй Уолл Стрит проводятся скорее как дань моде, нежели чем что-либо ещё. Вызывает беспокойство та степень пренебрежительности, с которой они отзываются, или даже проводят параллели с борьбой прошлого, даже борьбой последних двадцати лет. Факт в том, что подлинная осведомлённость в истории США в дребезги разобьёт определённые краеугольные камни идентичности нового движения. Например, это заблуждение, что 99% населения (за исключением банкиров) принадлежит к одной большой счастливой семье — не оправдание для того, чтобы оставаться в неведении. Историческая амнезия американского общества должна быть преодолена ради того, чтобы бороться за перспективу, которая этому обществу нужна.
Глобальные связи питают локальные движения
Укоренённость в народе, свойственная квартальным ассамблеям, несёт в себе многие преимущества, которые позволили этим структурам стать важными инструментами в руках любого человека, при условии что, участвуя в этом, он признаёт ассамблею легитимной. Особенно те ассамблеи, у которых сохранились неформальные места встреч, вопреки частым попыткам «народных» политиков собрать их всех вместе в некую формальную структуру. Такие же дела и с теми ассамблеями, что выполняют свою изначальную функцию: дать возможность соседям собираться вместе и делиться своими историями, таким образом удовлетворяя базовую эмоциональную потребность в человеческом контакте, которая противостоит повседневному отчуждению. Именно из-за удовлетворения этой основной потребности многие люди продолжают в этом участвовать; и не только активисты, которые были митинговыми «наркоманами» ещё до 15 мая, но и «старики», которые уже давно перестали ходить на встречи, как и работники больниц и образования или юные студенты, которые до этого вообще не участвовали в собраниях.
Ассамблеи некоторых кварталов, особенно буржуйских, в которых было полно либералов и авторитарных социалистов, потеряли много участников, месяцами принимая решения о едином самоопределении, пытаясь посредством поиска консенсуса или голосования достичь вымученного и искусственного единства. Тем временем, более гибкие и эффективные ассамблеи решили, как это однажды случайно было чётко сформулировано: «мы не организация, мы квартал; у нас нет единства, у нас есть разнородность. Единственное, что у нас есть общего, это то что мы живём в одном квартале и мы пытаемся изменить ситуацию к лучшему».
Тот факт, что мы сфокусировались на квартале, в котором живём, оберегает нас от абстракций и посредничества политики, позволяет нам измерять наш успех не бессмысленными количественными показателями как то количество людей, которые вышли на наш протест, но самыми настоящими, всё более и более явными величинами, такими как степень того, как мы знаем друг друга, до какой степени мы больше не чужаки в своих собственных кварталах, и степень, до которой эти отношения знакомства преобразуются в отношения материальной и эмоциональной солидарности.
Город, на самом деле, это абстракция. В частном случае Барселоны, большинство кварталов были независимыми деревнями, которые были поглощены пожирающей жизни машиной—сперва основанной на промышленности, а теперь на туризме—это и есть Барселона. Идентичность деревни/квартала была утрачена по мере продвижения городской фантазии. Возвращение в кварталы позволяет нам восстановить человеческий масштаб и отдаляет нас от иллюзии политики, которая ставит все ударения и бросает все силы на так называемые высшие уровни организации. Если мы когда-либо вернём себе власть над нашими жизнями, это будет означать, что практически вся координация и принятие решений будет происходить на уровне, на котором возможно наше прямое участие: локальном уровне. Это выделение локального уровня значит, что в попытках создать координационный орган между различными квартальными ассамблеями—процесс изобилующий возможностями бюрократизации или захвата самозваными представителями, если история служит каким-то намёком—большинство ассамблей настояли на тщательной охране своей собственной автономии, поставив централизаторов в явно затруднительное положение.
Тем не менее, локализации этого движения безмерно помогли его международные контакты. Благодаря участию в этих ассамблеях иммигрантов, мы имеем доступ к опыту квартальных ассамблей Аргентины 2001 года, урокам студенческого движения Чили, или борьбе Мапуче, или модели разработанной за последние несколько лет Сетью Солидарности Сиэтла (Seattle Solidarity Network), мы назвали лишь несколько примеров. И по причине прямой связи и солидарности с борьбой зарубежом, когда пацифисты пытаются похитить историю Арабской Весны или восстания в Исландии чтобы захватить движение в Барселоне и направить его в сторону легализма и благовоспитанности, люди у которых есть друзья в Каире или Рейкявике могут напомнить всем, что в тех революциях сражались палками, камнями и «коктейлями Молотова», и что в любом случае пока слишком рано объявлять о победе.
Похоже, во многих городах США для движения захвата характерен определённый шовинизм, который по большей части черпает часть вдохновения из борьбы в других частях света, не усваивая каких-либо важных уроков. Идея о «возвращении Америки» есть испытанная и верная стратегия саморазгрома: создание фиктивного сообщества, которое на самом деле включает противоречащие интересы и противоречащие желания и неизбежно будет управляться его наиболее влиятельными элементами.
Фактически, даже не нужно смотреть на другие страны, чтобы найти проблему в популизме такого рода. Джордж Вашингтон и Джеймс Мэдисон принадлежали к числу богатейших жителей Североамериканских колоний. Они использовали сплачивающий патриотизм чтобы вогнать в неистовство фермеров и чернорабочих , заставить их сражаться и умирать за них, вышвырнуть 1%, представленный британскими господами, а потом, когда всё это было окончено, они написали Конституцию, которая сохранила их привилегии и власть, позже они разгромили несколько фермерских восстаний, которые возникли чтобы бороться с этой тихой контрреволюцией. Они и глазом не моргнули, вскоре после их привлекательной болтовни о «свободе», они проводили политику геноцида в отношении Коренных Американцев и порабощения похищенных африканцев.
Необходимо бросить вызов американской идентичности, как одному из старейших инструментов, приводящих средний и низший сегменты американского общества к предательству собственных интересов и помогающих придавливать тех, кто ещё ниже в иерархии. США вероятно не смогли бы создать величайшую пропасть в богатстве в так называемом развитом мире без соучастия в этом большей части населения. Именно под этим 1% много людей, надеющихся продвинуться, и они более чем счастливы делать вид, что они просто такие же как и все, если это позволяет им стрясти немного больше яблок с дерева.
Другая помеха, которую нужно преодолеть в США, это почти полное отсутствие укоренённости. Едва ли кто-то помнит откуда он, и большинство пространств создаётся с заранее заданным сроком «устаревания». Поэтому локальная идентичность едва ли имеет здесь сколь бы то ни было прочный фундамент, сохраняющийся от одного десятилетия к другому. Сам ландшафт непрерывно растворяется. В США люди рождаются в условиях отсутствия стабильной работы и вынужденной мобильности. В прошлом, в наиболее крайних случаях, бродяги вырабатывали свою собственную кочевую культуру, и эти бродяги были главной силой в трудовых конфликтах в США начала 20 века, составляли большую часть Индустриальных Рабочих Мира, например. Но даже их изолировали и заставили исчезнуть.
Отчуждение от места не может быть покорно принято как просто особенность американского общества. Это прямой результат капиталистической стратегии накопления и государственной стратегии угнетения. Сколько раз правительство США использовало насильственное внутреннее перемещение угнетённых групп как явную стратегию по контролю над обществом? Единственная страна, как я могу припомнить, которая делала так больше, это Китай (эта практика, что достаточно интересно, возникла в период ранних династий и прошла через «коммунистический» период).
Чтобы преодолеть серьёзные препятствия, вызванные отказом в пространстве, американским мятежникам и революционерам нужно изо всех сил держаться за их место действия, предотвращать его периодическую реконструкцию или джентрификацию (Джентрификация — процесс возрождения центральных частей целого ряда городов Запада. Джентрификация предполагает реконструкцию отдельных кварталов городов, интересных с исторической точки зрения, или обладающих преимуществами с точки зрения экологии, с последующим поселением здесь состоятельных людей.) и пускать корни. Идею «Американского» как однородного, объединяющего идеала и ксенофобского чувства уникальности требуется разрушить, в интересах местных культур и глобальной осознанности. Прогрессивного клише с наклейки на бампер о том, что надо «мыслить глобально» не достаточно. Люди также должны осознавать себя частью этой глобальной борьбы, способными повлиять на неё и ощущать её влияние.
Захват общественного пространства
Барселона — город с долгой историей народной жизни в общественных пространствах. Крис Элхэм, в «Анархизме в большом городе» описывает, как рабочие, помещённые в переполненные трущобы в конце 19 века превратили улицы в гостиные, создавая необходимый фундамент для неформальных сетей кварталов, которые дали силу последующим антикапиталистическим движениям. Эта уличная культура пережила десятилетия фашизма нетронутой, лишь для того, чтобы быть резко и эффективно подорванной демократическим режимом, начавшимся в конце 70-х. Олимпийские Игры ’92 обеспечили большой подъём коммерческой урбанизации, и постановления о гражданском поведении, принятые в Каталонии после консультации с бывшим мэром Нью Йорка Руди Джулиани, возможно, стали предпоследним гвоздём в гроб уличной культуры. Барселона быстро сближалась с американской моделью тотальной приватизации общественного пространства, которая не только мешает—но также и устанавливает новую городскую архитектуру для организации нашего бытия—всякому, кто не потребляет на ходу.
Квартальные ассамблеи дают этому процессу обратный ход, основываясь на памяти масс о привычном порядке вещей и архитектурных пережитках, таких как центральные площади в каждом квартале. Более современные кварталы, которые имеют огромное сходство с городскими пространствами в США и не имеют площадей, пользуются удачно расположенными парками.
Проводя свои собрания на улицах, без разрешения властей, квартальные ассамблеи подрывают власть правительств и коммерции над общественными пространствами и создают явные примеры самоорганизации. Даже когда в отдельной ассамблее участвуют только пятьдесят человек, тысячи видят, что она существует, и это меняет их восприятие нормальности и возможности. Это не маленькое достижение. Если бы кто-то должен был писать историю капитализма, огораживание общественных пространств в 20 веке заслужило бы столько же внимания, сколько заслужило огораживание общинных земель сотни лет назад, которое позволило капитализму вообще возникнуть.
США, опять-таки, находятся в этом отношении в невыгодных условиях. Тогда как все европейские города были изначально спроектированы для защиты и в определённый момент они должны были быть перепроектированы для того чтобы дать преимущество вероятному захватчику, позволяя таким образом армиям легко вновь захватить города—не только Париж, как-никак, у того была своя коммуна—города США изначально проектировались в соответствии с нуждами Капитала. Не случайно Капитал и полицейские силы для контроля над обществом испытывают схожие потребности.
Тем не менее, общественные пространства в США существуют, какими неудобными не были бы их формы, и ими нужно пользоваться для продвижения народной борьбы. Движение захвата, конечно, является пионером в этом отношении, хотя досадная привычка спрашивать разрешение на то, что предполагается как захват, в некоторых городах, ставит под угрозу какой либо возможный выигрыш.
Отказ от демократической идеологии
Во многих других городах ведущие активисты движения 15 мая преуспели в навязывании пацифистских, популистских и демократических рамок захватам площадей, то есть анархисты и другие радикалы были исключены, в то время как фашисты, в числе прочих, были включены. Но в Барселоне, благодаря, быть может, каталонскому духу независимости, захват сохранил автономный характер с самого начала, ликвидируя явную попытку претендующих на лидерство навязать узкую программу. Не случайно захват Барселоны сопровождался большей разнородностью и большей силой, чем большинство других городских оккупаций. И с тех пор новое движение в значительной степени вошло в более широкое, более старое и более разумное движение со значительно более глубокими корнями: а именно, антикапиталистическое движение.
В квартальных ассамблеях, тесно связанных с борьбой на рабочих местах, а также с сопротивлением приватизации и урезанию сферы здравоохранения и образования, путанные и популистские призывы к избирательной реформе уступили место более революционным взглядам. Даже коротенькая сцена с нашего собрания вечером в среду может дать представление о том, какое благотворное влияние эта радикализация оказывает на боевой дух:
Было примерно 70 человек: людей из нашего квартала и несколько из соседних, которые тоже пришли поучаствовать. В этот раз мы собрались не как обычно, на площади, а напротив соседней больницы, которую власти поставили перед выбором, закрыться или быть переданной в частное владение. Мы своевольно решили провести собрание ассамблеи на перекрёстке двух дорог, перекрыв движение, чтобы снизить шум, расчистить пространство для нашей встречи, но больше всего — просто потому, что нам так захотелось… чтобы показать, что город принадлежит нам. Сначала выступал молодой человек, говоривший о необходимости помнить о наших заключённых и людях, что предстанут перед судом за нападения на политиков во время блокады парламента, и не просто вспомнить о них сегодня, но помнить и поддерживать их хоть год, хоть больше — до тех пор, пока вообще кто-либо остаётся в тюрьмах. Все аплодировали. Затем слово взяла женщина на шестом десятке лет, она говорила о необходимости укреплять наши силы, бороться решительнее, выйти из-под контроля и сделать всё возможное, чтобы сокрушить эту систему. Люди громко её поддерживали. Следующий выступающий напомнил о необходимости вести комплексную борьбу, не зацикливаясь на какой-либо одной проблеме, даже такой важной как здравоохранение, поскольку на самом деле мы боремся с капитализмом. Другой — убеждал всех бойкотировать предстоящие выборы. Насколько мне известно, только один из всех этих людей был анархистом, но никакие политические различия не были заметны. Мы все были просто соседями, и каждое из этих заявлений нашло общее согласие.
На этих ассамблеях мы ищем возможности действовать самостоятельно. Что может быть нуднее, чем сидеть часа два на собрании, где нам рекомендуют придерживаться целого нагромождения правил, чтобы подписать одну-две петиции, а потом пойти на акцию протеста, при условии, что и там мы будем вести себя по правилам, а всё остальное предоставим решать специалистам? Если бы кто-нибудь стал причитать о необходимости придерживаться не-насилия или уважать законы, он был бы освистан или попросту проигнорирован как дурачок. А если бы кто-то заговорил о желательности переговоров с политиками или поддержки политической партии — его бы попросту выперли вон.
Суть дела в том, что квартальные ассамблеи открыты не для всех. Это не места для фашистов, политиков, журналистов (по крайней мере в некоторых кварталах), или для боссов. Они являются местами для выстраивания борьбы против капитализма, между теми из нас, кто рассержен и кто уважает принцип солидарности. По существу, они бросают вызов основам демократии, таким как равные права, свобода слова и общее участие. Как бы идеологи прямой демократии ни пытались скрыть конфликт между идеей о правах и идеалом свободы, нельзя избежать этого факта. Принципы демократии были набросанны элитами, заинтересованными в выступлении в качестве посредников в классовом конфликте, и допускают сохранение классового общества. Борьба, бросающая вызов основам этой системы, должна быть антидемократической.
Хотя альтернативные СМИ обычно получали ключевую информацию от самопровозглашённых лидеров движения 15 мая и описывали его, выражаясь словами этих лидеров, как движение за «настоящую демократию сейчас», заявления в ходе протестов и комментарии в ассамблеях не оставляли сомнения—по крайней мере в Барселоне, где движение самое сильное—что люди всё больше и больше отказываются от концепции демократии и движутся по направлению к растущему антикапиталистическому консенсусу. В движении всё ещё много демократической риторики, но каждый месяц кажется, что она идёт на убыль, и в наиболее активных, кипучих кварталах общей позицией является не поддержание демократии, а совместная оппозиция капитализму.
Тем временем, города, которые придерживались демократической идеологии, быстро исчерпали свою энергию. Это вполне ожидаемо. Движениям, которые надеются свести вместе фашистов и иммигрантов, которые надеются воодушевить людей составлением петиций к их правителям, которые просят нас уважать законы, созданные теми, кто правит нами, которые поддерживают монополию полиции на применение силы, которые настаивают на искуственном единстве, поддерживаемом бесконечными, процессуально сложными и легко манипулируемыми собраниями, вместо того, чтобы довериться смышлённости децентрализации и присущей людям способности к самоорганизации, предначертан провал.
Мы должны быть как можно более открытыми общению, чтобы преодолеть социальную изоляцию, но в то же время нам следует избегать популизма словно чумы. Нам не будет никакой пользы, если упрощая свой анализ, мы сделаем стратегические ошибки более вероятными. Популизм не только кнтрпродуктивен, он также может быть и опасен. На пике всемирной антикапиталистической борьбы в 1920-е годы, фашизм зародился в самом чреве революционного движения. Хотя фашизм идентифицируют как правую идеологию, он начал с антикапиталистической риторики, обвиняющей закулисную элитарную группу в том, что она грабит «нацию», и это нашло значительный отклик в рабочем движении. Буржуи вскоре стали поддерживать новое фашистское движение, давая ему защиту и ресурсы, используя это как эффективный способ нейтрализовать революционную борьбу. «Про-демократическое» движение упреждает наихудшее проявления фашизма, утверждая в своих рядах толерантность, но во многих местах оно уже добилось финансирования от прозорливых элит, которые перехватывают инициативу в растущем движении и направляют его в популистском, саморазрушительном направлении. Это же движение изолирует более радикальные элементы, непосредственно помогая репрессиям против них.
С самого начала демократическая концепция «власти народа» всегда была способом увеличения участия в процессе управления, и к «народу» никогда не относились классы рабов и иностранцев, вне зависимости от того, находились ли они в предалах национальных границ, или вне их. Проблема свободы состоит не в том, кто правит, а в том, правят ли кем-либо, либо все самоорганизуются.
В этом отношении у людей в США имеется огромное преимущество перед людьми Барселоны. Испанское государство имеет опыт демократии меньше сорока лет, и переход от диктатуры был явным случаем перетасовки карт, когда фашисты стали консерваторами, а социалистов допустили в правительство, потому что они отказались от попыток изменить основные правила, унаследованные от прежней системы. Говоря исторически, людям будет легко допустить ошибку, призывая к «реальной» демократии, как будто бы их собственная какая-то неверная, или как-то отличается от какой-либо другой демократии где-либо на планете.
США являются старейшей непрерывной демократией на планете. Здесь у людей нет оправдания для неверного понимания природы демократии. Фактически, среди аполитичнго большинства, вполне может быть большее презрение к политикам и правительству в целом, чем в большинстве других стран. Государства всеобщего благоденствия Северной Европы, например, успешно подорвали народную автономию и создали население иждевенцев и подхалимов, которые даже сегодня, перед лицом растущих злоупотреблений и правительственного фашизма, похоже, не способны стать частью народной борьбы. Этот прирождённый американский антиавторитаризм, не смотря на его склонность проявлять себя в саморазрушительных или инертных формах, может стать важной составляющей народной борьбы.
Вообще, в США люди встречают серьёзные препятствия в борьбе с властью. Народная борьба прошлых поколений была жестоко подавлена, а критические уроки из этого так и не были вынесены. Люди вынуждены начинать с нуля в обществе, созданном, чтобы удовлетворять денежные потребности. Отчасти по этой причине люди в штатах имеют уникальную возможность влиять на сопротивление по всему миру, если им удастся преодолеть преграды и превратить эти протесты в нечто серьёзное. Одно можно сказать точно: в квартальных ассамблеях Барселоны люди шёпотом говорили друг другу: «Сейчас даже в США начались захваты. Должно быть, происходит что-то действительно серьёзное!»
Питер Гелдерлос — автор книг «Как ненасилие оберегает государство» (South End Press) и «Анархия работает» (Ardent Press). В настоящее время он живёт в Барселоне.
Оригинал (английский): Reflections for the US Occupy Movement