Liberté Locke, организатор Союза Работников Starbucks пишет о том, насколько похожи насилие на работе и в нашей личной жизни, о том, как домашние тираны и начальники используют одни и те же методы контроля, о том, что нам необходимо бороться и с теми, и с другими.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: сексуальное насилие
Я была изнасилована своим парнем 18-го августа 2006 года. На следующий день я едва сдерживала слезы, когда врала незнакомцу по телефону, почему я была не в состоянии в тот день пройти второе собеседование на работу, в которой я позарез нуждалась. Когда я повесила трубку, я увидела новое SMS-сообщение. Оно было от него. «Это не конец. Это никогда не закончится между нами…»
На следующий день я пошла на второе собеседование. Оно проходило в Sears Tower Starbucks в Чикаго. Заходя в поезд, который отвезет меня на собеседование, я постоянно оглядывалась и тряслась. Мне нужна была работа. Двумя неделями ранее меня уволили из Target, и у меня не было никаких перспектив. Я знала, что мне придётся пройти сквозь металлоискатель, чтобы войти в здание, вот почему, несмотря на все инстинкты собственного тела, я не взяла с собой нож.
«Как ты поступишь, если поймаешь коллегу на краже?»
Мои мысли несутся на полной. Я думаю, что рисковала своей безопасностью выходя из дома ради дурацкой работы, на которой платят $7,75 в час. Разве я не достойна большего? Разве мы все не достойны большего?
«Я тот час же скажу администрации, конечно. Я никогда не понимала, зачем кому-то красть на работе…»
Я говорю им то, чего они хотят от меня слышать.
Я начала работать в Starbucks 22 августа 2006-го года. Это было чуть меньше пяти лет назад. Каждый год у нас были ежегодные пересмотры, где я обычно принималась спорить с кем-то более молодым чем я, кто получает значительно больше, о том, почему моя тяжёлая работа, ноющая спина, ноющие руки, воспалённые запястья, мешки под глазами, ожоги, синяки на руках, порезы на коленях, постоянное унизительное отношение со стороны клиентов, вроде «детка, милашка, сладенькая, сука» или «эй ты, шлюха… я сказал БЕЗ взбитых сливок!», пристальные взгляды, преследования после работы… я принимаюсь доказывать, почему все это означает, что я заслуживаю повышения на 33 цента, вместо 22-х центов. Унизительно для любого рабочего. Унизительно в особенности для женщины-рабочего. Только в моём случае, это каждый год приходится как раз на четвёртый день после годовщины того, как человек, которого я любила, меня изнасиловал. Мой ежегодный пересмотр, в сущности, единственная причина, по которой я вспоминаю о годовщине совершенного надо мною насилия.
Мне бы хотелось, чтобы это было преувеличением, но в действительности я даже смягчила краски в отношении того, что я чувствую по этому поводу. Хотя мы заговорили о работе, я могла бы также упомянуть, что когда меня изнасиловали, я не покидала дом, в котором это произошло, до самого утра по двум главным причинам: 1) я боялась ехать на метро домой в 3 часа утра и 2) меня должна была забрать моя тогдашняя лучшая подруга (и другая партнёрша моего бойфренда), чтобы отвезти к своим богатым родителям в пригород, у которых я прибиралась за деньги. Острая потребность продавать свой труд за скромные деньги удерживала меня лежащей настороже рядом с моим обидчиком. Не желание потерять работу вынуждало меня врать ему. Обещать, что я никогда никому не расскажу. Обещать, что не оставлять его. Обещания, которые в тот момент я не была уверена, что не сдержу.
И именно тогда, когда я буквально стояла на четвереньках в доме её родителей, отчищая пол, мне пришло в голову, что то, что я бедна уже само по себе достаточное оскорбление.
Я встала. Я всё ей рассказала. Я не услышала никаких слов поддержки. Она сказала, что завидует мне. Меня чуть не вырвало. Я сказала ей, чтобы она отвезла меня домой и что я лучше буду голодать, чем прибирать в доме её родителей.
Она дала мне деньги, хотя я даже не была близка к тому чтобы завершить уборку, и отвезла меня домой. И то, и другое она сделала из осознания своей вины, я уверена. Сейчас я злюсь на неё меньше, понимая, что его манипуляции подействовали и на неё. Но для неё это было хуже, чем для меня. Я выбиралась из этой ситуации. Она решила остаться и предать ещё одну женщину при этом. Это довольно-таки сильная манипуляция.
В течении нескольких месяцев после изнасилования я проходила бесплатное лечение по программе для жертв домашнего насилия. Я прошла через занятия, которые заставляли меня вновь пережить счастливые воспоминания о Нас. Мне не хотелось этого делать. Мы то встречались, то расставались в течение нескольких лет и у нас определённо было несколько замечательных моментов.
Как бы я хотела, чтобы они никогда не случались. Я жалела, что встретила его. Я хотела забыть его лицо, его голос, его запах. Я избавилась от всех вещей, что он мне подарил и всего, что мне о нём напоминало. Мой психотерапевт хотел добраться до основной причины изнасилования, потому что я винила только себя. Мне казалось, что всё было прекрасно, до той ночи, когда это случилось ни с того ни с сего. Или мне так казалось.
После почти шести месяцев терапии мы совершили открытие. Он всегда был манипулятором, всегда оскорблял. Он подтачивал мою самооценку и хотел, чтобы я ощущала себя жалкой, так чтобы я нуждалась в нем. Так чтобы я жаждала его одобрения и внимания. Несколько дней до нападения я начала стоять за себя, не принимая его дерьмо больше. Отказывалась от секса, когда я думала, что он ведет себя как мудак, тогда как в прошлом я бы уступила даже после того, как он оскорблял меня. Мой терапевт выдвинул идею, что он изнасиловал меня, потому что он почувствовал, что теряет контроль над мной. Это должно было сломать меня … так же, как лошадь.
В процессе терапии я начала ощущать, что я чего-то стою и что это он был жалким неудачником. Не я. Он чего-то хотел от меня и этого чего-то было недостаточно. Он хотел мою душу и тело. Права собственности на вещи, которые невозможно удержать.
Когда я начала чувствовать себя сильнее и меньше бояться, я действительно перестала мириться с грубыми клиентами. Перестать мириться с грубыми клиентами — означало столкнуться с гневом начальства, когда клиенты жаловались, что в последствии означало, что мне приходилось давать отпор начальству. Наконец, появилась реальная возможность и, не желая больше жить как жертва, я подписала профбилет Индустриальных Рабочих Мира.
Я узнала о профсоюзах. Я решила, что если я не собираюсь быть рабом какого-то мужчины, почему я должна быть рабом начальника, корпорации, клиента?
Я смотрела на начальников, как они сидели за столами, попивая кофе, который они заставили меня сделать для них, заливая цифры продаж, которые они получили в результате моего тяжёлого труда и труда моих коллег. Мы отдавались работе до полного изнеможения. Матери, с которыми я работала вместе, рассказывали о том, что они пропустили первые шаги своих детей пока делали латте. Я знаю много беременных женщин, которые работали до последнего месяца беременности, рискуя здоровьем своего не рождённого ребёнка и своим собственным, поскольку декретный отпуск такой короткий, и они хотели провести по возможности больше времени со своими новорождёнными детьми, поэтому они утаивали беременность. Я знала, что начальство и компании несут ответственность за положение вещей.
Начальники применяли методы манипуляции. Перегружая вас много смен подряд, отказывая вам в перерывах, называя вас тупым, повышая людей, которые сексуально домогались вас, составляя ваш график, который делал сон невозможным, отказывая вам в повышении на основе мелочей, вроде, всегда ли вы надевали требуемые чёрные носки или скрывали свои татуировки. В то время, когда мы начали организовываться, они продолжали это поведение в течение нескольких дней, и вдруг устраивали вечеринку c пиццей. Большинство работников благодарили начальство и неделями обсуждали то, насколько они действительно заботятся о нас. Как они были добры. Как нам повезло.
Внезапно все злоупотребления сходили на нет, и вражда прекращалась. Боссов принимали обратно в коллектив и приглашали на вечеринку перед рождением ребёнка.
Я не вижу никакой разницы между этим планом действий и тем, как бойфренд показывается с цветами и конфетами перед своей девушкой после того, как ударил ее в лицо, и цикл начинается снова.
Я не стыжусь того, что была изнасилована или использована моим бывшим. Я также не стыжусь, что ушла от него и пытаюсь излечиться. Я не стыжусь того, какое ужасное унижение я испытала и увидела, с тех пор как начала работать в Starbucks. Я отказываюсь принимать их обратно после простой вечеринки с пиццей.
Я не хочу пиццы. И не хочу цветов. Я хочу освободиться от холопской жизни. Я хочу чтобы пришёл конец унижениям.
Да, я могла бы уволиться и сравнить это с расставанием с жестоким бойфрендом, но следующая работа воссоздала бы цикл. Следующая работа была бы следующим жестоким партнёром.
Так что я осталась. И я борюсь. Я борюсь путём объединения с остальными пережившими издевательства, с моими коллегами. Ну, по крайней мере с теми, кто достиг самого дна и теперь хочет выбраться. Нет, не все готовы, в момент нашей встречи, разорвать отношения со своими угнетателями. Я буду рядом, когда они смогут. Когда они тоже найдут в себе мужество.
Мы работаем вместе, чтобы улучшить условия труда. Отказываясь выполнять то, чего они хотят, когда они ведут себя как мудаки. Отказывая им в нашем труде. Использовании нашего тела для выполнения их желаний.
В условиях существующей системы, мы должны зарабатывать деньги, чтобы выжить. Для того, чтобы заработать деньги, мы должны продавать свой труд. Это уже несправедливо и внушает мне отвращение. Я восхищаюсь творчеством, мастерством, и гениальностью человеческого ума и тела. Я чувствую большую гордость имея возможность что-то сделать, что-то выучить, говорить, писать, учиться. Как это замечательно знать людей, которые способны на такие великие вещи. Тот факт, что кто-то был достаточно умен, чтобы воспользоваться этими силами других за их же собственные средства, с наименьшей возможной отдачей для человека, который это создал, — и так вызывает глубокую печаль. То же самое горе я испытываю, когда узнаю о человеке, который остается с обидчиком и делает все, что он говорит, только для того, чтобы быть снова избитым. Я всегда задаюсь вопросом, когда же они уйдут. Интересно, когда они начнут сопротивляться. Я чувствую это, когда я обнимаю коллегу, которая рыдает из за того, что на неё накричал начальник. Интересно, когда они перестанут терпеть. Многие работники перестали. Работники, которые решились и присоединились к союзам. Мы уцелели.
Эти последние пять лет были удивительными. Я оправилась от изнасилования и потери этих отношений. Я оправилась, применяя то, чему научил меня мой терапевт, к моей жизни на работе.
Я отказываюсь и дальше быть жертвой. Я заставила себя вспомнить о своём достоинстве и постаралась помочь другим исцелиться от влияния годов злоупотреблений со стороны работодателей и клиентов. Уйти — не достаточно, если вы ещё не осознали своё достоинство, потому что низкая самооценка в условиях нашего труда может запросто непрерывно ставить нас в те же обломные ситуации. До того, как мы это узнали, мы были, буквально, сломлены и не могли ничего добиться. Большие боссы будут иметь собственность, которую они приобрели за деньги, нажитые на нас. У них будут лучшие врачи, их дети получат лучшее образование, их родители будут обеспечены средствами к существованию, и они будут наслаждаться плодами нашего труда, в то время когда мы голодаем. Это всё равно, что ваш спутник крадет вашу зарплату.
Ожоги от дополнительного горячего молока не болят меньше, когда я осознаю, что напиток стоит столько же, сколько я получаю за час своей работы, но за час я успею сделать более сотни таких.
Не слушайте, когда босс или оскорблённый сотрудник пытается заставить вас поверить, что ваш труд ничего не стоит. Не верьте им, когда они умаляют вашу работу, потому что она связана с фаст-фудом или розничной торговлей. Сидите ли вы за столом, доставляете пиццу, чистите туалеты, шьете брюки, или играете на сцене для того, чтобы оплатить счета… помните, если бы боссы могли сделать это сами, они бы это сделали. Помните, что они нуждаются в вас намного больше, чем вы нуждаетесь в них. Да, насилие может усилиться, когда вы восстаете и даете отпор. Сродни тому, что случалось со мной. Но если требуется пережить насилие, чтобы прекратить такие страшно разрушительные отношения, значит это того стоит. Если требуется пройти путь восстановления от пережитого, чтобы научить меня свободе и отказаться от рабства, так тому и быть.
Я не буду рабом. Я не буду слугой. Я не согласна с насилием над моим умом и телом, или умалением моего духа. Когда они пытаются разделить нас, это как партнёр, который говорит, что вы не можете видеться с друзьями. Это делается, чтобы изолировать вас, чтобы вы чувствовали себя одиноким, беспомощным, как будто вы кричите, но никто вас не слышит. Не позволяйте им делать это. Откажитесь от изоляции. Установите контакты с вашими коллегами. Откажитесь выполнять небезопасную работу. Требуйте деньги, которые вы заслуживаете. Те, кто выполняет большую часть работы, должны жить в самых роскошных условиях. Мы заслужили это. Это наше.
Если вы нашли выход из насильственных отношений или ситуации в вашей жизни, вы знаете, как сильно вам нужно избавиться от подобного. Вы прокрутили в голове тысячу раз, насколько плохо все могло бы кончиться. Вы чувствуете благодарность, что остались в живых. Представьте, что все отвратительное отношение на работе прекратится. Представьте, что на вас не наводит ужас отметка времени прихода на работу. Что босс теперь боится вас? Что они не посмеют снова ударить вас, ругаться на вас, тревожить вас? Что они отдадут вам все ваши перерывы во время и не откажутся оплатить ваши сверхурочные? Что вы сами установите график своей работы и решите какие задачи взять на себя? Что вы сами установите размер своей зарплаты?
Каково это, наконец, быть свободной?
Оригинал (английский): My body, my rules: a case for rape and domestic violence survivors becoming workplace organizers
Совместный перевод: © pozor_vostoka, xsensualguyx, Irakenoid.