Музыка иранской революции
Очень часто сторонникам социальной революции и бесклассового социалистического общества, основанного на самоуправлении, говорят: «Вы так наивны! Трудно поверить в то, что можно изменить мир, построить новое общество на началах равенства и братства». В то же время говорят: революции ужасны, кровавы, жестоки. Те, кто упрекает сторонников социализма в наивности, упрекают их и в жестокости, или в нежелании считаться с жертвами революций, не замечая тут противоречия.
Отвечают на это по-разному. Можно вспомнить о пластичности человеческой природы, о первобытном коммунизме. когда люди на протяжении тысячелетий не знали угнетения и неравенства — некоторые народы живут так и по сей день, можно вспомнить даже слова неолиберала Хайека о братском содружестве, стремление к которому в виде маргиналий все еще пристуствует в современном атомистическом конкурентно-ориентированном обществе, приобретая, порой, силу властного призыва.
Но этого недостаточно.
Проблема в том, что мы неправильно изучаем историю. Мы изучаем какие-то реформы, каких-то политиков, какие-то экономические изменения, «прогрессивные» или «регрессивные». Это все ложь. То есть все это есть, и, конечно, пристуствует в истории, но ее смысл совершенно в другом. Правда в том, что почти вся человеческая история последних 5 или 10 тысяч лет — история иерархического господского общества, в котором элита принуждает громадное большинство служить ей и работать на ее благо. История зла, пыток и несправедливостей с очень и очень редкими исключениями и блестками на поверхности. Все это знают с определенного возраста. Все это осознают и потому, в глубине души чувствуют ложь историков.
Однако история — это не только история государств. Это еще и история всех людей, действующих согласно правилам современного им общества и согласно менталитету эпохи. И поэтому человеческая вселенная — чудовищна. Не упрекайте сторонников революции в наивности. Они лучше, или по крайней мере, не хуже вас осознают, что вселенная чудовищна. Просто они не хотят это пассивно принимать.
Революция — только движение за пределы инфернального мира. Концентрация усилий. И, как следствие, с другой стороны происходит концентрация насилия. У революции две стороны. Революционер толкает стену, она отражает его удары, уничтожает его, за ним идут другие. Цепочка идущих не прерывается и, в конце концов, превращается в людское море.
Революция, как говорил Вальтер Беньямин, есть прерывание истории, ее стоп-кран. Для того, чтобы прервать череду несправедливостей длинной в 10 тысяч лет, потребуются гигантские усилия и жертвы. Поэтому, настоящая революция выглядит так, как показано выше. Конечно, ее содержание не сводится к жертвам и мученикам. Не менее важно и накопление коллективного опыта самоуправления в рабочих советах или других органах народной контр-власти. Без этого народ никогда не сможет контролировать свою жизнь. И все же прав К.Чернец:
«Мы смотрим на Иран. Чем больше убитых, тем больше готовых рискнуть своей жизнью ради… Ради…
Ради собственной человеческой сущности. Неизвестно, что это? Неизвестно, есть ли она? Если неизвестно – то так она выясняется, если её нет – так она созидается. Бывает, что самое усилие свидетельства, мученичества оказывается достаточным основанием самого себя. В этом ни капли суицидальности. Можно уличить идущего на Свидетельство в «нигилизме», можно. Но только в таком, что был свойствен первым Иисусовым свидетелям (martyroi) I-II вв. или российским народникам XIX в. Они смотрят на «империю сил» как на nihil, всё, что ценно для неё, для них – пустота. Свидетельство есть человеческое красное сердце бунта, бунт – концентрированное свидетельство масс, кристаллизующихся в общину. Нет мартириона (шахадата) – нет экклесии (уммы). А если рухнет, или измельчает то дело, в разливе которого погибли вовлечённые им люди? Что делает жертву – небессмысленной? Жертва не бывает бессмысленной, хотя бы потому, что это событие – свидетельство – порождает все дальнейшие смыслы. Тертуллиан: «Чем более вы истребляете нас, тем более мы умножаемся; кровь мучеников есть семя христианства»… Жертва – нечто воссоединяющее. Для тех, кто ищет соединения, она прорывает преграды. Нет уммы – нет шахадата. Шахадат, свидетельство – это особая (контр)культура, плод сложно-сплетённого межчеловеческого растения. Если вы знаете, что с тюрьмой или смертью на улице вы причиняете нестерпимый (и прежде всего душевный!) ущерб своей семье, друзьям, всем, кто сопряжён с вами любовной привязанностью – эта жертва приобретает злой, болезненный смысл: выглядит как каприз, своевольная экстравагантность. Вы будто эгоистически предали всех, кто хотел, чтобы вы жили. Почти невозможно решиться. Даже в сегодняшнем бурлящем Иране молодые бунтари жалуются на сердитое непонимание старших. У которых есть телевизор. Которые не приемлют иного свидетельства, кроме телевизионного. Но у них есть множество живых товарищей, смотрящих по сторонам не через стекло экрана. Вне безусловной поддержки со-свидетельствующих свидетельство не состоится. Или… или нужно запастись терпением и надеждой подобно той, что двигала первыми.».
Да,жизнь безнадежна, отвратительна, но ведь с другой стороны, в ней есть любовь. Революция — это концентрация всех сил жизни, темных и светлых, безнадежности и любви.
До сих пор в мире царит ночь. Нами правят «боги ночи» — безобразные социальные стихии человечества, не осознающего себя. День человечества еще не наступил, а золотого века никогда не было.
Михаил Магид