Сожжение поселка добытчиков никеля на Хопре заслуживает внимания уже потому, что подобные вещи в России случаются не каждый день. Однако оно заслуживает внимания и по другой причине.
Комментарии к статье на эту тему в Интернете были буквально заполнены сообщениями о том. что все это было проделано националистами, да еще и прибывшими из Москвы. С одной стороны буржуазная пропаганда соврет – недорого возьмет. Понятно, что большое количество дельцов и чиновников заинтересовано в том, чтобы всячески опорочить любое сопротивление этому поистине безумному проекту с добычей никеля на лучших почвах Европы. С другой – автор этих строк сам видел митинг протеста против этого безобразия, организованный в Москве, и этот митинг действительно поражал своей национально-клерикальной окраской. Надо, однако, заметить, что участники митинга не производили впечатление людей, склонных решиться на что-то, не считаясь с законом. Напротив, создавалось впечатление, что они и шагу ступить не могут, не заручившись поддержкой какого-нибудь вышестоящего начальника. Хотя это и странным образом противоречило их знаменам с черепами и трибуной в виде… тачанки. Но ведь в любом движении есть люди разные в том числе и по своей решительности. Как бы то ни было, но то, что движение в защиту Хопра заражено национализмом и клерикализмом это факт известный. Тон в нем задают «казаки», взявшие себе за образец, разумеется, не казаков Разина или даже Пугачева, а скорей казаков Мамонтова и Шкуро.
Все это не дает оснований плакать о сожженном геопоселке, как тот факт, что органы, изловившие какого-нибудь Чикатилло, сами имеют на своем счету больше крови и слез, чем десять Чикатилл, этот факт не дает оснований сожалеть о судьбе Чикатилло. И если честный человек, скрутивший мерзавца, пытавшегося его ограбить или убить, сдал того в полицию, мы можем сожалеть лишь о том, что он сам не разобрался с этим мерзавцем, а призвал на помощь других мерзавцев. То же самое мы можем заявить и по поводу событий на Хопре. Разумеется, простые работники, которые участвовали или должны были участвовать в разработке никеля, виноваты не больше, чем американские рабочие-оружейники в бомбардировке Хиросимы или Дрездена. Но из них никто не пострадал. Были сожжены буровые вышки и строительные вагончики. Буржуи понесли небольшие убытки. Жалко, что небольшие. Но сама проблема участия националистов и клерикалов в народных протестах выходит за рамки данного эпизода.
Сочетание социальной борьбы, причем борьбы справедливой с махровым национализмом расизмом или клерикализмом известны в истории с давних пор. Достаточно вспомнить, как с момента своего зарождения движение христиан сочетало в себе элементы социально протеста и радикальных почти анархо-коммунистических требований с ужасающим мракобесием. Если кому-то времена раннего христианства покажутся чересчур уж отдаленными, то можно вспомнить и Украину второй половины XVII века, и Колиивщину, и нью-йоркский бунт против призыва в 1863 году (сопровождавшийся расисткой резней, поскольку ирландские рабочие видели в чернокожих конкурентов на рынке труда, и причину войны), и «восстание Рэнд» 1922 года в ЮАР (http://shraibman.livejournal.com/896512.h
Обычно в качестве объяснения этой проблемы ссылаются на принцип: «Разделяй и властвуй!» Действительно, ксенофобия и разобщение угнетенных выгодны угнетателям. Часто люди той или иной расы, национальности или вероисповедания оказываются более выгодной рабочей силой из-за своей большей бедности или большей забитости и их охотнее берут на работу, что настраивает против них людей других рас вероисповеданий или этносов. Кроме того, поскольку места на шее у народа меньше, чем желающих это место занять, то всегда есть те, кто хотел бы скинуть с шеи народа нынешних наездников не для того, чтобы освободить народ, а для того, чтобы самому усесться на народной шее. Эти типы охотно используют национальную риторику. Однако это лишь одна из причин данного явления.
Другая причина нам станет понятна, если мы вспомним высказывание Бакунина: «Свобода без социализма – несправедливость и привилегия, социализм без свободы – рабство и скотство». Правильнее в данном случае было бы говорить не о социализме, а о социальности, ибо социализма без свободы не бывает, бывают социальные гарантии, но что сказано, то сказано, тем более, что в обывательской речи под социализмом как раз понимаются именно социальные гарантии. В любом случае смысл фразы понятен и логичен вывод, сделанный последователями Бакунина – между чумой и холерой не выбирают. Но, к сожалению, угнетатели сумели прочно внушить угнетенным, что тем так или иначе можно лишь выбирать между несправедливостью и рабством, между либерализмом и этатизмом, между голодом на свободе и регулярной кормежкой в тюремной камере, что ничего другого на свете нет и быть не может. И сейчас люди просто делают очередной выбор между чумой и холерой. Они устали от нестабильности и хотят стабильности, понимая, что это стабильность рабства, но никакой другой альтернативы не видя. При этом все недостатки рабства и скотства забываются, тогда как все недостатки либерализма забыть невозможно, ибо с ними сталкиваешься постоянно. Бродячая собака мечтает о ежедневной миске супа и постоянной конуре, забывая про цепь. Голод заставляет человека вспоминать о том, что «в тюрьме счас ужин, макароны», а не о том, что в тюрьме еще и замки с решетками, начальство, тяжкая работа места у окна и у параши и прочие «прелести». В тюрьме зэк будет мечтать о свободе так же, как на свободе он мечтал о тюремных макаронах. Беда в том, что он не представляет себе макароны без тюрьмы.
Встает вопрос, ну, а нам-то что желать в этой ситуации? Прежде всего, надо понять, что смешение социальной революционности с мракобесием это реальность, которую можно и нужно не любить, можно и опять-таки нужно пытаться изменить, но которую нельзя не замечать. Безоговорочно поддерживать борцов за социальность без свободы, за социальность тюрьмы столь же глупо, сколь и поддерживать сторонников свободы без социальности, свободы грабежа – хрен редьки не слаще. Но и лозунг «Чума на оба ваши дома!» применим лишь к вождям таких движений, а не к их низам. Можно и нужно ненавидеть тюремного охранника, но никак не голодного беглеца, тоскующего по тюремной пайке. Столь же глупо и опасно его просто не замечать. Если бы таких как он было немного, то можно было бы просто махнуть на них рукой, отложив их перевоспитание до тех времен, когда последний надзиратель будет удавлен кишкой последнего банкира. Но когда большая часть народа искренне убеждена в том, что свобода и хлеб вещи несовместимые, что стабильная еда может быть только в тюрьме, что социальных гарантий можно достичь только, надев на себя кресты или хиджабы и регулярно шествуя с тряпьем на палках или по пять раз на дню становясь раком, когда так искренне думает большая часть народа, тогда отмахнуться от таких людей, значит отмахнуться от народа, без которого завоевание хлеба и воли все равно невозможно. Коль скоро такой народ нас не устраивает, но другого народа у нас нет, единственное, что нам остается, это переделывать тот народ, который есть. Мы должны показать людям, что хлеб и воля совместимы, более того, они не существуют друг без друга – тюремная пайка никогда не будет обильной, а свобода беспредела всегда будет кончаться там, куда долетит пуля другого «свободного».
Повторю еще раз: проблема смешения социальной борьбы и мракобесия это не проблема Новохоперского района или даже Воронежской области. Это проблема нынешнего мира – ксенофобию и клерикализм мы встречаем и у москвичей, и у приехавших на заработки мигрантов, и у бунтующих арабов, и у бунтующих турок. Это болезнь, но победить ее истреблением больных или даже просто сгоном их в лепрозории и бесчеловечно, и невозможно ввиду массовости эпидемии. Значит, ее надо лечить. Значит, надо работать с людьми, с такими, какие они есть, не соглашаясь с их взглядами, но зная об этих взглядах. Эти люди составляют большинство борющегося народа, да и большинство народа вообще. И если мы их не переубедим, мы просто не сможем совершить коммунистическую революцию.