Суть вопроса
Ни для кого не секрет, что в современном обществе наряду с классовыми существуют и иные противоречия, в частности различные варианты ксенофобии (включая дискриминацию по признаку половой ориентации) или дискриминация по половому признаку. Не секрет и то, что с ними не следует мириться. Вопрос в другом – является ли борьба с ними абсолютно неотличимой от борьбы с противоречиями классовыми или нет, и если нет, то в чем состоит различие? И вопрос этот, что греха таить, часто приводит к резким спорам и выяснениям (чтобы не написать склокам и дрязгам), от которых страдает революционное движение. Поэтому писать на эту тему даже как-то страшновато. Но, поскольку уход от ответа на этот вопрос все равно не отменит проблему, тогда как ответ, может вызвать новые спора, но может и напротив кого-то убедить и примирить, постольку рискну этот ответ дать.
Различия
Первое и определяющее различие состоит в том, что классовые противоречия являются естественным и необходимым условием существования этих самых классов – буржуазия не может не эксплуатировать пролетариат, иначе она не будет буржуазией, а пролетариат – пролетариатом. А потому эти противоречия могут быть уничтожены только вместе с классами, вернее, с классовым делением общества. Тогда как всевозможные ксенофобии не являются для их носителей чем-то необходимым. Расисту для того, чтобы перестать быть расистом не надо менять свою расу, достаточно пересмотреть свои взгляды. Точно также «натуралу», чтобы перестать презирать гомосексуалистов, вовсе не нужно самому заниматься мужеложством. Из этого различия вытекают все остальные.
Коль скоро классовые противоречия могут быть устранены только вместе с классовым обществом, то и бороться с ними можно только, борясь против классового общества. А поскольку это общество должно быть разрушено классовой борьбой (почему именно ей, это вопрос отдельный, который мы тут не рассматриваем), то борьба с классовыми противоречиями основана на максимальном противопоставлении классов. Тогда как борьба с ксенофобией, напротив, основана на устранении противоречий между теми группами людей, между которыми эта ксенофобия возникает. Иными словами, для борьбы с ксенофобией надо стремиться найти не то, что разъединяет белого и негра, обычного мужика и мужеложца, а то, что их объединяет. Ибо борьба с расизмом, это не борьба рас, борьба с ксенофобией – это не борьба между двумя группами людей, а напротив, борьба против такой борьбы. Причем, одним из объединяющих факторов является общая классовая принадлежность.
Коль скоро в основе классового освобождения лежит классовая борьба, то для пролетария любой буржуй – классовый враг, даже если он не эксплуатирует этого пролетария лично. Для общинного крестьянина любой буржуй или чиновник враг, даже, если не он сгоняет этого крестьянина с земли, чтобы построить на ней карьер или рудник. Тогда как человек небелой расы, страдающий от белого расизма, вовсе не должен считать расистом любого белого – в последнем случае он сам превратится в черного, желтого или еще какого расиста. Точно также, мужеложец или лесбиянка, столкнувшиеся с гомофобией, вовсе не должны думать, что все «натуралы» и «натуралки» – поголовные гомофобы и гомофобки. В противном случае мы получим гетерофобию, которая ничуть не лучше (и, кстати, реально существуют сферы деятельности, в которых имеет место дискриминация лиц гетеросексуальной ориентации).
Когда между людьми разных рас, ориентаций, возрастов, и т.д. возникают какие-то противоречия на расовой, ориентационной или возрастной почве, с нашей точки зрения логично искать решение, максимально удовлетворяющее обе стороны. При прочих равных, разумеется. Если же вина лежит на одной из сторон, то этой стороне и надлежит уступить. В классовой борьбе мы изначально необъективны и предвзяты. Мы здесь – сторона заинтересованная. В классовом конфликте между пролетарием или общинником и буржуем, для нас последний неправ изначально, просто потому, что он – буржуй. Для нас уже само это является преступлением. Поэтому в таком конфликте мы изначально на стороне общинника или пролетария, даже если для общинника вопрос стоит о двух квадратных сантиметрах земли, для пролетария – о двух копейках прибавки к зарплате, а для буржуя – о том, станет ли он миллионером или напротив – обанкротится.
И, наконец, если человек относится к угнетаемым классам, мы будем поддерживать его классовую борьбу, даже если он не страдает от ксенофобии. Тогда как, если он относится к эксплуататорам, и при этом страдает от ксенофобии, то вряд ли тут мы придем к нему на помощь. Разумеется, когда во времена апартеида в ЮАР был побит японский посол, осмелившийся зайти на территорию, предназначенную «только для белых», побит именно потому, что зашел, не будучи белым, это было нехорошо. И если бы это был единственный в мире случай расизма, за посла, наверное, стоило бы заступиться, несмотря на то, что он был представителем буржуазного государства. Однако в мире полно других людей, постоянно сталкивающихся с расизмом. И если уж заступаться за жертв расизма, то, наверное, надо начинать с братьев по классу. И если кто-то застрелит Барака Обаму за то, что тот «ниггер», он будет неправ, но Обаму лично мне жалко не будет.
Женский вопрос
Особняком в этой схеме стоит женский вопрос. Дело в том, что его обычно не относят к классовым. Хотя по сути дела, он является именно таковым.
Угнетение женщины, напрямую связано с той социальной ролью, которую она играет в обществе. Чем менее важна или более зависима ее роль, тем больше угнетение. Даже в рамках одной и той же формации, одного и того же слоя общества это заметно. Спартанские женщины пользовались столь большой для тогдашней Греции свободой, что это даже возмущало женщин других полисов, завидовавших спартанкам. Одна из афинянок как-то спросила у спартанки: «Почему во всей Греции только вы командуете мужчинами», – на что получила высокомерный ответ: «Потому что только мы их и рожаем», – имелось в виду, что во всей Греции лишь спартанцы достойны того, чтобы их считали мужчинами. Спартанцы действительно были наиболее «крутыми», как сейчас говорят, из всех эллинов. Все без исключения они были воинами, жившими за счет труда покоренных ими илотов. Однако держать последних в повиновении и страхе было не так просто (дело доходило до восстаний, одно из которых закончилось тем, что большому количеству илотов была дана свобода при условии ухода с территории Спарты), особенно, когда спартанские мужчины или значительная их часть отправлялась в воинский поход. В этой ситуации спартанские женщины оказывались необходимыми помощницами своим мужьям, что значительно поднимало их авторитет (хотя слова о «командовании мужчинами» или даже о равенстве с последними, конечно же, были преувеличением). Похожую картину можно увидеть на примере Кубанского казачества, куда более близкого к нам как по времени, так и по расстоянию, нежели древние греки. Кубанское войско возникло на основе слияния двух войск – Линейного (набранного из донских и хоперских казаков) и Черноморского, набранного из бывших запорожцев. После слияния между линейцами и черноморцами сохранились заметные отличия и в языке (южно-русский и украинский), и в быту. В частности, линейцы жили возле самой границы, и им для несения службы достаточно было выйти за околицу станицы. Черноморцы же жили в отдалении от охраняемых ими рубежей и для службы должны были оставлять свои дома на длительное время. Оставлялись они, естественно, на жен и в результате, как отмечали исследователи казацкого быта, у черноморцев женщины пользовались большим уважением, тогда как линейцы относились к женам не намного лучше, чем к скотине*. Высокое положение женщины у черноморцев тем более показательно, что оно не было традиционным – пренебрежительное отношение запорожцев к женщинам известно. Но запорожцам не было нужды оставлять хозяйство на жен – у голоты хозяйства не было, а зажиточный казак всегда мог нанять себе охрану из той же голоты. Единственным назначением женщины, с точки зрения запорожцев, было рождение детей, да и оно обесценивалось постоянным пополнением казачества со стороны. На Кубани, быт стал совсем другим, и другим стало положение женщины, изменившись буквально за одно-два поколения.
Может возникнуть вопрос: почему тогда в любом обществе, за исключением первобытного положение женщин, или вернее, их подавляющего большинства было хуже, чем положение большинства мужчин. И если это всегда было связано с их социальной ролью, то почему тогда эта роль всегда была угнетаемой? Почему в любом классовом или сословном обществе женщины становятся именно угнетаемым классом или сословием**?
А потому, что в силу их физических особенностей именно на женщин ложится воспроизведение рода человеческого. Хотим мы того или нет, но пока детей не научились клонировать или выращивать в пробирках, причем в массовых количествах, рожать их приходится женщинам. А это сильно затрудняет, а, кроме того, делает и нерациональным использование их в ряде других социальных ролей, прежде всего в роли воинов. Мало того, что на последнем месяце беременности не просто участвовать в бою, гибель женщины кроме всего прочего означает, что на свет не появятся все дети, которых она могла бы родить, и все потомки, которые могли бы быть у этих детей. Тогда как гибель мужчины вполне можно компенсировать за счет многоженства. В деле воспроизведения потомства женщина является машиной. Мужчина же – лишь обслуживающим работником, способным в случае сокращения персонала обслужить несколько машин, отработать «за себя и за того парня». Взгляд, конечно, очень циничный, но дающий обществу преимущество перед теми обществами, которые этот взгляд не разделяют.
Разумеется, воспроизведение своего рода – роль не менее важная, чем истребление чужого. Да вот беда, оно делает человека весьма уязвимым и зависимым от других. И опять-таки, не только потому, что в период беременности женщине приходится нелегко. Воин тоже может быть тяжело ранен, работник может быть утомлен работой, но все это касается только самого воина или самого работника. Женщине же мало родить ребенка, надо его еще вырастить. И одной ей это не под силу, особенно, если она рожает не один и не два раза, если ей надо одновременно растить одного ребенка и выращивать другого. Все это делает женщину зависимой от помощника. В обществе, где собственность является еще общественной, женщина зависит от общества в целом, что не страшно – от общества в целом так или иначе зависит любой человек. Но как только собственность становится частной, зависимость от общества сменяется зависимостью от мужа. Отсюда и социальное неравенство женщины в обществе. Все это давно уже изложено во множестве работ, включая «Происхождение семьи, частной собственности, государства» и здесь нет никакой необходимости все это пересказывать подробно, так что ограничимся тем, что уже сказано, а если кому-то интересно узнать подробнее – пусть читает «Происхождение».
Относительное улучшение положение женщин в последние сто-двести лет и в ряде регионов связано, во-первых, с победой капитализма, а во-вторых, с уменьшением детской смертности и развитием противозачаточных средств. Теперь женщине не обязательно рожать пять-десять детей, из которых выживет меньше половины, достаточно родить двух или даже одного, а, работая по найму, она может вырастить одного ребенка и самостоятельно, без помощи мужа (хотя это и труднее). Это не снимает проблему целиком, однако значительно ее облегчает. Неслучайно положение женщин улучшилось именно там, где снизилась рождаемость. В каком-нибудь Судане, положение женщины до сих пор ужасно.
Таким образом, мы имеем дело не с угнетением пола, а с угнетением определенной социальной категории общества, но при этом, в силу своих физических особенностей, женщины, как правило, попадают именно в эту категорию и крайне редко могут выйти за ее пределы. Примеры выхода, однако, тоже бывают. И не только в пьесах Островского, где патриархальная Кабаниха чморит и невестку и сына (хотя образ, созданный Островским, весьма показателен). Не патриархальный мужик Емельян Пугачев отправил на плаху слабую беззащитную женщину Екатерину Романову (в девичестве – фон Анхальт-Цербст-Домбург), а она его. Потому что Екатерина II была царицей, а Пугачев всего-навсего казаком, дерзнувшим, правда, объявить себя царем, но так завоевать себе трон и не сумевший. Совсем недавно отдавшая концы Маргарет Тэтчер, железная леди, первая в истории Британии женщина-министр была не угнетаемой, а угнетателем. Или, если угодно, угнетательницей. Не даром ее смерть была отмечена праздничными гуляниями на улицах и даже стычками с полицией. Куда там Кабанихе!
Надо сказать, что эту классовую сущность проблемы в свое время очень хорошо поняли, или вернее, даже не поняли, а прочувствовали большевики. В классовом анализе села они проявляли полную безграмотность, относя общинное крестьянство к «мелкой буржуазии» (впрочем, к «мелкой буржуазии» они относили всех, кто не вписывался в их рамки) и разделяя его на социальные категории не по отношению к собственности, а по уровню потребления***. Но одновременно они проявили чутье, разделив полноправных крестьян с «членами их семей», хотя выделить последних в особый класс и не догадались. Но это было не столь важно. Важно было, что в русском (а часто и в мусульманском) селе большевики опирались прежде всего на женщин и на молодежь (которая находилась в аналогичном положении, с одним, впрочем, существенным отличием – для нее (точнее, для ее мужской половины) это положение было временным).
Как уже говорилось выше, развитие капитализма и медицины сильно облегчило проблему для части женщин, однако не решило ее полностью. Полностью эта проблема в условиях классового общества и частной собственности решена быть не может.
Из всего вышесказанного напрашивается вполне логичный вывод: хотя данное противоречие может быть решено только путем конфронтации и борьбы, это должна быть конфронтация и борьба не половая, а классовая. Половой борьбой, может быть, можно добиться перенесения тяжести с большинства женщин, на большинство мужчин или, что более вероятно, на равные или хотя бы сравнимые части мужского и женского населения. Но что это меняет? Уже сейчас в передовых странах все большее количество мужчин оказываются в «женской роли» и все больше женщин в «мужской», женщины служат в армии и полиции, а мужчины занимаются кухней и детьми или нанимаются на малооплачиваемую работу. Но это не делает общество более справедливым. Справедливым его может сделать отсутствие армии и полиции, а также высоко- и низкооплачеваемой работы, сделать справедливым его может только всеобщее равенство, а не замена полового неравенства на ролевое или вернее ролевого, коррелирующего с полом, на ролевое, от пола независящее. Клин должен вбиваться между угнетателями и угнетенными, а не между мужчинами и женщинами. Не за права женщин надо бороться, а за права угнетенных женщин, равно, как и угнетенных мужчин. Утверждать же, что любая женщина угнетена, а любой мужчина угнетатель****, значит утверждать ложь, делая ли это сознательно, или принимая ее за правду, это значит раскалывать движение по половому признаку, ослабляя его, а значит, отодвигая решение проблемы или даже делая его совсем невозможным.
Пару слов в заключение
Итак, из всего, что было изложено выше можно сделать выводы и о том, в чем принципиальные различия между классовыми (или вернее, чисто классовыми) и рядом других противоречий, и о том, какие различия это накладывает на борьбу с ними. При желании, наверное. можно разыскать еще кучу противоречий, которые в данную схему не вписываются и здесь не рассмотрены. Однако, автор этих строк не ставил перед собой задачу осветить все противоречия, которые только могут быть в истории человеческого рода. Его интересовало то, о чем он писал, и интересовало потому, что именно это является предметом споров, которые продолжаются и будут продолжаться, пока не возобладает какая-то одна позиция. Я здесь высказал свою.
______________________________________________________________________________
* См., к примеру, «Историю Кубанского казачьего войска Ф.Щербины (том II, глава XXXVII Влияние общих исторических условий на казачий быт).
** Положение женщины в доклассовом обществе – вопрос отдельный. Заметим только, что там ее положение также зависит от ее роли в хозяйстве, но при этом оно может быть самым различным, вплоть до равного с положением мужчины.
*** Это кажется тем более удивительным, что именно Ленин сформулировал определение классов как групп людей, различающихся по своему отношению к собственности на средство производства. Учитывая, что основным средством производства крестьянина является земля, классовое различие в русском селе начала ХХ века происходило прежде всего в зависимости от владения землей: общинники имели ее в общей собственности, кулаки (хуторяне) – в частной. Другим фактором классового разделения было использования урожая для личного пользования или для расширения производства (в последнем случае, земля превращалась в собственность, дающую прибыль, то есть в капитал). Все это мало интересовало большевиков, с точки зрения которых, крестьянство было «отсталым» классом, в конечном итоге подлежащим уничтожению, превращению в пролетариат.
**** Подобные взгляды широко распространены среди современных активисток в Западной Европе. «Любой мужчина в постели – фашист!» – говорила западноевропейская феминистка, без малейшей иронии.