Либеральные представления о праве выросли из протестантского принципа веротерпимости (вначале его сформулировали нидерландские протестанты, потом Локк). Веротерпимость эта отнюдь не была добренькой рождественской сказкой про любовь и уважение к ближнему. Всякий протестант был убежден в том, что его секта — истинно верующие, все же остальные — мерзкие богопротивные еретики, с которыми никакой диалог или, не дай бог, примирение, немыслимы. Но карать за взгляды нельзя, иначе общество впадет в хаос, во всеобщую войну всех со всеми. И тогда все погибнут.
Этот принцип упорядочения всеобщей ненависти четко просекли основоположники либерализма Кант и Вольтер.
«Ваше мнение мне ненавистно, но за ваше право его высказать, я готов отдать жизнь», — говорил Вольтер. Кант, отлично понимая, что коммерциализированное общество, в котором он жил, есть общество жестокой вражды и войны всех со всеми, пытался найти в нем свой кайф и смысл. Он писал, что люди подобны деревьям в лесу, которые пытаются отнять друг у друга свет и воздух, а от того тянутся все выше к солнцу и становятся красивыми и прямыми. Но с людьми все это происходит лишь при одном условии, при условии соблюдения прав человека, ограниченных правами других. Когда душат друг друга по правилам (конкуренция в рамках закона), а не по беспределу (с убийствами и поджогами), это и есть соблюдение прав человека.
Всеобщий закон, категорический императив, максима, выполнение которой по мнению Канта требует разум звучит так: «не относись к другому ТОЛЬКО как средству (вторая, наиболее точная, формулировка категорического императива)». Здесь часто делается акцент на критику отношения к человеку как к средству. Но ведь не менее важно слово ТОЛЬКО. Для Канта идеал недостижим, ближний не может быть для кантовского субъекта только или преимущественно ЦЕЛЬЮ, то есть личностью, глубиной, ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ. В обществе рыночной ориентации и всеохватывающей конкуренции, где каждый человек для другого или товар или никчемная дребедень (в случае, когда из него нельзя извлечь прибыль) невозможно по человечески относится к другим. И Кант, отчетливо понимал это.
Мысль об этой свободе, призванной ограничить ненависть, и о ненависти, ограниченной свободой лучше всего выражена одним судьей 19 века: «ваша свобода махать кулаками ограничена расстоянием до кончика моего носа» (нельзя тут не вспомнить детксий спсобо спровоцировать драку, махнув кулаком перед лицом противника, со словами — «А ВОЗДУХ ОБЩИЙ»).
Либеральные права человека предназначены для жестокого общества, основанного на всеобщей вражде и конкуренции. Для общества, в котором люди мучают друг друга. Цель либералов не исправление всех этих вещей, а лишь их упорядочение.
Но общества не всегда было столь жестоким и конкурентно ориентированным, и оно не всегда таким будет (См. http://shraibman.livejournal.com/199243.html )
Анархистская свобода не ограничивается, а, как подчеркивал Бакунин, расширяется свободой другого. «Изолированный человек не может осознать своей свободы, — считал Бакунин. — Я могу назвать себя и чувствовать себя свободным лишь в присутствии и по отношению к другим людям». Свобода, по Бакунину, должна быть отражена и подтверждена «равно свободным сознанием всех людей». С точки зрения анархистов люди не являются самодостаточными существами. Их объединяют тысячи связей — экономических, культурных, психологических. Человек растёт, развивается и изменяется за счёт многообразия связей с внешним миром и другими людьми. Подобно собственности, которая в понимании анархистов принадлежит всем, являясь чем-то целостным и неделимым, свобода также неделима. Все люди прямо или косвенно связаны со всеми, и потому невозможно человеку быть свободным в мире, где существуют рабы. С этой точки зрения свобода индивида не кончается там, где начинается свобода другого, а разрушается чужим рабством или деспотизмом и, напротив, расширяется и обогащается чужой свободой. «Моя личная свобода, подтверждённая… свободой всех, становится беспредельной», — утверждал Бакунин.
Анархизм нацелен не на механическую фиксацию границ прав и свобод индивидов, конкурирующих друг с другом, а на достижение глубинного взаимопонимания между людьми, которое позволит им управлять жизнью совместно. Представим себе две воюющие армии. Их генералы договорились о правилах ведения войны, например о том, что не используют химическое оружие и что с пленными будут хорошо обращаться. Допустим, что солдаты обеих армий не хотят больше воевать, не видят смысла в войне. Они перестают подчиняться своим генералам, отказываются друг в друга стрелять, переходят линию фронта, делятся друг с другом едой. Такие случаи действительно имели место во время Первой мировой войны на российско-германском фронте: их называли «братаниями». Это не означает, что люди сразу же сделались друзьями, но, по крайней мере, они стали открыты для взаимопонимания, а возможно, и для совместных согласованных действий.
Для консервативной и государственно-социалистической мысли человек — всего лишь элемент огромного общественного организма. Для либеральной — изолированный атом. Анархизм же стремится соединить представление о неповторимости и самобытности каждой личности, которая представляет собой «особую Вселенную», с принципом общественной солидарности. Быть свободным с точки зрения анархистов — значит управлять своей жизнью самостоятельно, действуя сугубо индивидуально в вопросах, касающихся только тебя, и согласовывая, гармонизируя свои действия с другими людьми в той мере, в какой эти действия затрагивают других. Поэтому безгосударственное общество всеобщего самоуправления, за которое выступают анархисты, есть одновременно общество диалога.
(См. http://shraibman.livejournal.com/216305.html )
Абсолютная гармония недостижима. И в анархистском обществе возможны конфликты между коллективами, между отдельными людьми или между коллективом и личностью. Но важно стремиться к идеалу.
Конечно, и в анархистском обществе между людьми могут возникнуть отношения ненависти. Кроме того, вполне вероятно, что взгляды отдельных групп и сообществ разойдутся настолько, что диалог между ними станет невозможен. И в этом случае придется вспомнить о «старой доброй веротерпимости». Однако в целом анархистский принцип свободы заключен не в обожествлении либеральных прав человека, а в их преодолении.