Архив метки: повстанцы

Введение

По прошествии более чем 20 лет в данной работе можно заметить некоторые интересные предсказания. Ничего особенного, но в данном случае способность предвидеть является неотъемлемой частью понятия «видение».

В середине 70-х мир был всё ещё привязан к жёстким формам производительности. Укрывшись в новых крепостях, капитал защищал себя с помощью окончательного возвращения старого тейлоризма. Он пытался рационализировать производство всеми возможными способами, применяя новые сложные методы контроля на рабочем месте, решительно ослабляя механизмы защиты, созданные рабочим классом за полтора века эксплуатации.

На самом деле, результаты были совсем не блестящи. Противоречия капитала усилились и продолжали возрастать до середины 80-х. Потом организационный сдвиг, произошедший из-за привнесения в классическую фабричную систему информационных технологий, привёл к созданию теорий политэкономии, основанных на гибкости и разделении крупных производственных единиц. Распространение последних по всей стране, вкупе с ростом рынка из-за расширения сферы услуг и последствий предыдущего топливного кризиса, сделали возможными совершенно другие условия.

В середине 70-х рабочий класс, будучи всё ещё однородной массой, сфокусированной на производстве, рассматривал интриги Капитала (обоснованные теориями 50-ти летней давности) с подозрением и начал готовить массированное сопротивление на рабочем месте. В те далёкие, полностью ушедшие, дни на это опирались сила и сама возможность выживания профсоюзов. Тот факт, что они представляли самый передовой класс в борьбе против владельцев средств производства среди европейских левых (если говорить о СССР и США, то необходим иной дискурс), давал профсоюзам незаслуженный теоретический вес. Ситуация была такова. Крайняя негибкость производственных стоимостей (в первую очередь стоимости труда) стоящая перед Капиталом, придала профсоюзным представителям дух непокорности, эксплуатировавшийся ими на пределе их возможностей.

Анархисты (не понимая, что они унаследовали) недалеко ушли от вежливых дискурсов о требовании лучших условий. Все члены Европейских организаций синтеза приняли идею профсоюзного представительства более или менее единогласно, восхищённо глядя на своих шведских товарищей, творцов успеха SAC, имеющих почти миллион членов. Изгнанные испанские товарищи во Франции на собраниях CNT указали на трагические ошибки испанской гражданской войны, но не имели достаточно смелости, чтобы критически озвучить их в недвусмысленных выражениях.

Иначе быть не могло. Данным условиям распределения средств производства соответствует определенная способность организовавыться сил сопротивления эксплуатации.

Детерминистское мышление? Отнюдь. Когда спускаешься в канализационную трубу, не ощущаешь вони, такова природа вещей.

Было необходимо избавиться от деспотичной операистской, сопротивленческой ментальности, превалирующей в середине 70-х, чтобы разработать критический анализ синдикализма, при этом не обманываясь, что кто-либо может повлиять на вещи извне только силой обоснованности своих аргументов. В основном, в те далёкие дни, профсоюзный дискурс был тем, что люди хотели услышать. Они хотели представителей на фабриках, способных отстаивать их борьбу и гарантировать результат, даже несмотря на то, что в наилучшем случае всё закончится соглашением, наполненным пустяками и уступками, вскоре сойдущими на нет из-за роста потребительских цен.

По сути фордистская (и тейлористская) идеологии были последними попытками органично соединить Капитал и Государство таким образом, чтобы создать планирование централизованного развития, способного контролировать колебания рынка. В то время думали, и до сих пор думают, что любое принятие Государством предложений Капитала способно привести к самоусилению пролетариата, поэтому это рассматривалось как необходимая прелюдия к Успешному прыжку в великое приключение революции. Данное усиление сначала пришло в форме социальной защиты, потом, наоборот, рабочей мобильности и гарантий, что не будет сильных возмущений, так как функция рабочего становится функцией челнока, поддерживающего достаточный уровень производства.

Семидесятые были временем тяжело воспринятых больших компромиссов, и настоящая брошюра является попыткой обратить на этот факт внимание. Роль гаранта и соучастника, которой всегда придерживались профсоюзы, подобно грязной душе предателя вновь вышла наружу, когда они поддержали уничтожение предшествующей модели участия, таким образом становясь создателями социального спокойствия. Сознавая ограниченность понимания экономического развития как детерминированной достоверности, следующим шагом для профсоюзов, неспособных в свою очередь остановить процесс (что значило бы остановить историю), а также имеющих реальный интерес позволить обстоятельствам развиться до предела, стало разрушение рабочего фронта. Здесь очевидны трагические последствия марксистского тезиса, что никакое социальное движение не может избавиться от своего рока, пока полностью не реализуется. В конце концов ничего не остаётся, кроме пепла освоенных дурных намерений под показушным революционным языком, без реальных отсылок к самой борьбе.

Исключённый, раздробленный, маргинализованный, зависящий от непредвиденных обстоятельств, разделённый на тысячи кусков, пролетариат, как символ антагонизма (если когда-нибудь было время, когда этот символ на самом деле играл чётко определённую роль в жуткой борьбе за освобождение от эксплуатации) полностью исчезает со сцены, оставляя за собой все утраченные иллюзии, мертвых товарищей, преданные идеи и знамёна в грязи.

Новые условия производства неоднородны, что невозможно было представить несколько десятилетий назад. Профсоюзы, принимающие активное участие в этой ситуации, не теряли времени на её выполнение. На самом деле они стали её творцами и защитниками, принимая малоинтенсивную работу в обмен на представительство, которое теперь не более чем зубец колеса, даже не самого главного, капиталистического механизма. Производственный цикл выходит на мировой уровень, за границы и рубежи, поскольку революцию снизу опередила реструктуризация сверху.

Я написал брошюру, которую сейчас вновь представляю, в атмосфере, совершенно не восприимчивой к дискуссии, и опубликовал его в «Анархизме» (“Anarchismo”), во втором номере, если быть точнее, журнале, вышедшем незадолго до 1975 года. Он был воспринят итальянским анархистским движением как удар кулаком в глаз. На следующий год первый английский перевод был принят ненамного теплее.

Тогда было не время. Хорошо, а сейчас?

Теперь время наступило. Настолько, что некоторые идеи могут показаться вполне очевидными. Но это не так. Важно указать некоторые причины, почему критика синдикализма, непременно обновленная современными условиями столкновения между включёнными и исключёнными, всё ещё актуальна.

Возможно, сегодня профсоюзы даже более важны, чем когда-либо раньше, не в силу причин, удерживавших их вместе в 1975 году (и продолжавших поддерживать их до середины 80-х), но в силу полностью противоположных. Если некогда они поддержали рабочий класс в его сопротивлении, на самом деле отклоняя революционный импульс в направлении диалога и договорного возмещения, теперь они поддерживают Капитал с целью обеспечения производства в ситуации всеобщей мобильности рабочей силы. Сегодня функция профсоюзов — гарантировать, что массы производителей мобильны, участвуя в движениях производителей в каждой отрасли, с целью обеспечения спроса на труд. Это означает вмешательство профсоюзов сверху и снизу. Сверху, в соглашениях с Капиталом и Государством насчёт контрактов и удержания безработицы ниже опасного уровня; снизу, в организации требований, желаний, грёз и даже нужд тех, кто всё ещё привязан к прожиточному минимуму (неважно, соответствует ли данный минимум фактической производительности в традиционном смысле).

Таким образом, почти незаметно (и анархисты, как всегда, сделали все возможное, чтобы до последнего не замечать этого явления) это привело к более передовой концепции основного сопротивления, а именно концепции профсоюза COBAS (Comitati di Base della Scuola, «Комитеты Базовой Школы»). Действительно, ничего сверхъестественного, но тем не менее, это был знак. Целью всё ещё было требование лучших условий, но акцент был сделан на методы, т.е. была подчёркнута важность средств, используемых для достижения определённых целей. Не знаю, произносилось ли слово «саботаж» хоть раз на собраниях этих хороших людей, но определённо дистанция, отдаляющая эти базисные структуры от профсоюзов чётко характеризуется следующей проблемой: атаковать Капитал с целью побудить его к лучшему пониманию или просто обозначить отличие с помощью более успешной торговли. Не должно быть сомнений в том, как я не раз говорил, что радикальное отличие всегда характеризуется отказом от методов сопротивления и переходом к методам наступления.

Первое условие, необходимое, чтобы сделать эти методы наступления эффективными (помимо требований, которые всё ещё могут привести к улучшениям) не делегировать принятие решений о борьбе профсоюзным или синдикалистским представителям. Конфликт должен быть постоянным. Никакая базисная организация (COBAS или иная) не принимает полностью данный тезис, существенный для любого реального измененя методов.

Но проблема не заканчивается на этом. Несмотря на то, что произошло в середине 70-х, сегодня ясно, что Капитал отправился в путь в один конец. Информационные технологии привели к окончательному разрушению рабочего класса. Это также можно заметить по исчезновению больших промышленных комплексов, часто стратегически размещавшихся в слаборазвитых областях (соборы в пустыне). Теперь они дробятся и распределяются по всей стране, так как фрагментация стала даже более глубокой, я сказал бы глубинной. Она проникла в пролетарское сознание, до уровня, когда оно становится благосклонным, податливым и открытым всем перспективам, предложенным профсоюзами на благо Капитала.

Новый производитель, должный возникнуть из этого переворота традиционных капиталистических основ, предоставлен сам себе. Он более не имеет никакого классового сознания, не видит дальше своего носа, его подстрекают участвовать в ложных конфликтах на различных стадиях производства. Ему предлагают действовать как мент или шпион в отношении любого непроизводительного поведения его бывших товарищей по работе. Он более не имеет никакого влияния на средства производства, никогда ему не принадлежащие, которыми он хотел однажды завладеть (теперь почти все из них виртуализированы компьютерными технологиями). Он более не мечтает о мире, свободном от принудительного труда, мире, где средства производства, окончательно экспроприированные у хозяев, создадут основание для счастливой жизни во всеобщем, коллективном благосостоянии. Он приспосабливается, заботясь как бы не быть выброшенным из круга гибкости: сегодня солдат, завтра садовник, потом могильщик, булочник и, наконец, дворник. Он приспосабливается, надеясь всего лишь на зарплату, любую зарплату, за что угодно, для его потомка, в перспективе культурного вырождения он даже не осознаёт Мечты прошлого, мечты о революции, окончательном уничтожении всякой эксплуатации и власти, все они закончились. Смерть достигла сердца, гибели и выживания.

Сегодня, когда почти всё, что необходимо сделать, необходимо будет изменить сверху донизу, поскольку невидимый туман технологического надувательства поселяется в природе человека, необходимо избавиться от препятствий профсоюзной или синдикалистской ментальности, если мы хотим двигаться вперёд. И данный текст, явно бросающий подозрение на профсоюзы, все профсоюзы, включая так называемые анархистские, вновь стал актуальным.

Альфредо М. Бонанно

Катанья, 6 января 1998 года

* * * * *

Рабочие недоверчивы к профсоюзным организациям, хотя несуразный остаток того, что мы могли бы назвать профсоюзной или синдикалистской идеологией, продолжает существовать и сегодня.

Корни этого недоверия находятся в самих событиях. Отказ от забастовки, развитие корпоративной ментальности и самоотречение от борьбы превратили профсоюзы в податливый инструмент в руках работодателей. Наоборот, изъяны видов на будущее, недостаток анализа и операистская позиция были причиной непоколебимости профсоюзной или синдикалистской идеологии среди многих товарищей.

По нашему мнению, самое время приложить все усилия, чтобы прояснить некоторые существенные моменты, чтобы товарищи анархисты поняли, что недостаточно провозгласить себя «анархо-синдикалистами», чтобы быть «внутри реальной рабочей борьбы». Мы должны знать и понимать что на самом деле революционно не только в трэд-юнионизме, но также в революционном и анархо-синдикализме. Таким образом, мы сможем увидеть, что формулы, лишённые ныне всякого смысла, просто служат прикрытием неуместности определённых усилий, не из-за отсутствия доброй воли или революционного потенциала, но из-за ошибок в планировании будущего и игнорирования ограничений подобных инструментов.

Мы попытаемся показать, что ограничения трэд-юнионизма и синдикализма определяются не только перерождением самой структуры (связанным с увеличением числа задач и приверженцев), но проистекают из того, каким образом последняя связана с капитализмом. Мы посмотрим на проблему в свете сегодняшних задач профсоюзов, в отношении к традиционной критике трэд-юнионизма и различным способам представления проблемы в связи с изменениями капиталистического управления. Затем мы посмотрим на ограничения революционного и анархо-синдикализма, и укажем на некоторые изъяны, присущие данным решениям.

Мы закончим критикой, которую считаем разрушительной для сегодняшнего синдикализма, критикой, целью которой является показать, что использование прямого действия низовыми ячейками на уровне производства невозможно внутри профсоюза или синдикалистской организации. Последствия подобной невозможности будут очень серьёзны не только во время революции, они имеют серьёзные аспекты также и в предреволюционную фазу.

Мы утверждаем, что первостепенная задача рабочих — разрушить систему эксплуатации и заложить основы организации производства, начинающейся с человека. Естественно, необходимо выжить, чтобы сделать это, а чтобы выжить необходимо вырвать всё необходимое из капиталистической жадности. Но это не должно загораживать или делать вторичной борьбу за уничтожение эксплуатации.

Трэд-юнионизм сегодня: его программы

Программы современного трэд-юнионизма — сотрудничество со структурами капитализма. Не стоит считать это чем-то странным. Поскольку работа профсоюзов — требовать лучших условий, для этого они, в первую очередь, должны сохранять свою жизнь и увеличивать эффективность дополняющих их структур, иначе определённые условия требований, а с ними и сама причина для существования профсоюзов будут отсутствовать.

«Политическое предложение восьмого конгресса CGIL заключается в принятии программы экономического и социального развития и политического преобразования, гарантирующей стране полное использование её ресурсов, фазу нового импульса в производительной и духовной энергии, обязательство, более не основанное на жертвовании массами и их сверхэксплуатации». (CGIL)

Это то, под чем могли бы, конечно, подписаться капиталисты, с единственным изъяном — нереалистичностью. Не столько потому, что (плохие, ужасные) капиталисты не желают этого, а из-за невозможности этого предложения. Экономическое и общественное развитие (в капиталистической системе производства) может опираться лишь на всё увеличивающуюся эксплуатацию трудящихся. Любые альтернативы этому всё ещё не найдены буржуазными экономистами, делающими всё возможное со времён Кейнса, и профсоюзы очень хорошо об этом знают.

«Нам хорошо известны два фактора, влияющие на цены. Один внешнего характера, он отражается из-за границы, особенно из стран, с которыми мы имеем финансовые связи. Другой состоит из валютных интриг и цен, управляемых напрямую нанимателями и правительством.

Мы не можем воздействовать эффективно на то, что влияет на нас извне. Что бьёт по нам, это безразличие, с которым наниматели и правительство действуют в трёх секторах: а) заставляя трудящихся платить за последствия кризиса посредством повышения цен и денежной девальвации; б) восстанавливая силы, применяя всё тот же манёвр, который использовали и ранее, посредством повышения зарплат и пенсий, которое рабочим удалось добиться в результате жёстокой борьбы; в) а потом указывая на трудящихся и их требования как на причину кризиса и повышения стоимости проживания.» (CGIL)

Даже в этом утверждении (кажущимся таким конкретным) есть тень чего-то недосказанного. Феномен повышения цен неотъемлем от капиталистической экономики. Она извлекает из него огромную выгоду в фазе его роста, лишь для того, чтобы почувствовать все последствия потом. Упорствование в сбережениях, неспособность выбрать существенные вложения и необходимое открытие консюмеризму (где профсоюзы сотрудничали за участие рабочих), без всего этого современный кризис наступил бы много раньше (в конце 50-х). Повышение цен — необходимый, не случайный феномен капитализма. Оно произошло не из-за плохого управления или неподходящего времени (топливный кризис стоит исследовать глубже в этом смысле), и не из-за денежных маневров ради удовольствия печати банкнот. Оно присуще капиталистической системе. Профсоюзы, будучи партнёрами капитализма, сожалеют не об этом, но о том, что их соучастники обвиняют их в чём-то, за установление чего они сотрудничали вместе.

На логически-экономическом уровне профсоюзные предложения о достижении денежной стабильности имеют ту же ценность, что и обвинения капитала в том, что профсоюзы являются причиной кризиса. Это чистейшая демагогия.

«В сфере сельского хозяйства это означает полную отмену политики, проводимой до этого времени, приведшей к сегодняшней разрушительной ситуации несмотря на принятые финансовые меры. Частная собственность землевладельцев, не проживающих в своих имениях, непроизводственный доход и архаичные договорные отношения более не приемлемы. Недопустимо, чтобы обширные пространства земли лежали необработанными ради концентрации производства на нескольких так называемых фирмах первого класса, в то время как огромные массы безработных вынуждены эмигрировать или проживать в нищете, хотя мы тратим миллионы на экспорт продовольствия и ущерб от паводков. Значительные финансовые ресурсы необходимо вложить в сельское хозяйство для: а) инвестирования в земельные ресурсы, обеспечение водой, высаживание деревьев и гидро-геологическую систему; б) непрямого инвестирования и кредитования преобразований хозяйственных методов и культурного ориентирования, связанных с региональным развитием; в) расширения зоотехнической отрасли, выращивания фруктов и винограда, усовершенствования культивирования свеклы, выращивания оливок и табака; г) мер в пользу объединений сельскохозяйственных рабочих и кооперативов, а также реформ кредитной системы; д) государственной инициативы в промышленном развитии и распределении сельскохозяйственной продукции; е) программы соучастия общества в сфере импорта продовольствия.» (CGIL)

Предлагается схема компенсированного развития для промышленности и сельского хозяйства с целью ликвидации дисбаланса в системе. Бессмысленные траты в сельскохозяйственной отрасли ведут к невероятному повышению импорта и роста миграции из страны. Капитализм мог бы оценить этот план расширения, если б мог, его единственный изъян — утопичность. Не ясно, что они хотят сделать — поддержать мелких собственников (за счёт крупных землевладельцев) или поддержать реструктуризацию основных отраслей сельскохозяйственного производства посредством массированного государственного вмешательства. Первая альтернатива будет конфликтовать с европейской экономической реальностью, не имеющей места для маргинальных отраслей. Вторая приведёт к расширению сельскохозяйственной индустриализации и закономерному росту сельскохозяйственного рабочего класса, что может оказаться не по вкусу капиталистам. Хозяева знают, что создание малых ферм не решит проблемы сельскохозяйственного обеспечения, в то время как формирование в отрасли сети крупных ферм приведёт к разрушению традиционной возможности контроля посредством сельского патронажа. Профсоюзы понимают, что борьба за мелкую собственность (захват некультивируемых земель) может вернуть доверие крестьян, но они предпочитают добиваться более однородного классового состояния, обусловленного трудностью контролирования сельскохозяйственного рабочего класса. Странным образом, интересы, кажущиеся противположными, становятся взаимодополняемыми: они говорят о крестьянских объединениях, но имеют в виду кооперативы в Эмилии, основанные Компартией, они говорят об экспроприировании некультивируемых земель, но имеют в виду борьбу за захват земель, возобновлённый Компартией после войны.

В сущности, чего хотят профсоюзы в их будущем постепенном росте доминирования, это направить национальную экономику в сторону какого-либо вида централизма. Вот что CGIL говорит относительно их отношений с государственными учреждениями:

«Мы, несомненно, не поддерживаем представления тех, кто говорит, что профсоюзы должны быть вне государственных учреждений, поскольку только политические силы должны управлять ими. Думающие так не понимают новой реальности профсоюзов. Их роль не может ограничиваться заводом, она должна проявляться во всём обществе, не в качестве сторожевого пса социальной и экономической структуры, но в качестве борца и силы, активно изменяющей саму структуру ради социального и экономического прогресса. Но участие в государственных структурах на уровне совместной ответственности без возможности действия также не приемлемо для нас.» (CGIL)

Власть, на которую предъявляются права, ясна: действовать на правительственном уровне , поскольку, опосредованно, это означает предоставление профсоюзам всё большего и большего пространства в управлении страной.

А базис? Какие отношения профсоюзы развивают с ним? Как они участвуют в принятии подобных решений? Как в верхах принимаются решения, такие как участие в управлении экономикой государственных учреждений, и какие последстия эти решения имеют для рабочих?

«Лидеров профсоюзов должна постоянно поддерживать вера тех, кого они представляют, и они должны быть способны преобразовывать эту веру в созидающую силу.» (Г. Рамаль, испанский министр по связям с профсоюзами. Заявление 1971 г.) Как мы можем видеть, проблема не имеет отличий от подобной, касающейся испанского фашизма [написано в 1975 г.]. Профсоюзный лидер является посредником, должным создавать условия для развития наилучшего возможного способа капиталистического управления.

Именно в этом смысле профсоюзы наиболее чувствительны к проблеме реорганизации. Советы внутри заводов (управляемые, конечно, профсоюзами) занимают место старых внутренних комиссий, а вне их предполагается тесные связи между заводом и обществом. Подобным способом организовываются жилищные объединения, нацеленные обеспечить наличие профсоюзов в предприятиях, которые иначе разовьют опасную автономию.

Здесь соревнование между различными профсоюзами отступает на второй план: имеет значение только обладание властью. В средоточии проблемы делегирования мы обнаруживаем подготовку к завтрашней великой задаче доминирования.

«Мы должны смело выдвигать новые управленческие кадры, особенно промышленных и сельскохозяйственных рабочих.» (CGIL)

Фигура представителя является ключевой для профсоюза. Изменяя тип взаимоотношений, мы можем сравнить его с фигурой чиновника внутри структуры капитализма. С одной стороны чиновник обеспечивает контроль над производством, с другой обеспечивает требования науки и Государства. Делегат делает нечто подобное. С одной стороны он обеспечивает живучесть профсоюзного управления среди рядовых членов профсоюза — среди тех, кто нередко противостоит тому, что профсоюз считает необходимым. С другой, успокаивает беспокойство капиталиста из-за необходимости иметь дело с шумной и противоречивой массой, неспособной использовать язык посвящённых, но способной легко перейти к реальному действию. Вот что профессор Карерлинк (из парижского Юридического факультета) писал в своём введении к «Уставу делегатов и членов фабричных комитетов» (Statute of Delegates and Members of the Factory Committee, 1964), фундаментальному тексту французского профсоюза CGT:

«Сущность фабричного конфликта невозможно разрешить по закону посредством навязанной, организованной дискуссии только между наёмными работниками и управленцами, но лишь посредством тесного соединения данного персонала и профсоюзов, расширяя таким образом их право действия внутри фабрики. Монополия кандидатов, представленных самыми важными профсоюзными организациями, постоянный контроль с возможностью отзыва мандата, участие представителеля профсоюза в заседаниях фабричного комитета и на встречах делегатов персонала: короче говоря, фабричные соглашения с профсоюзными представителями, а не наёмными работниками.

Противоположные интересы нанимателей и рабочих невозможно скрыть созданием общих организаций. Без сомнений это противостояние нередко насильственно, но не исключает диалога. Наоборот, местом каждодневной встречи рабочего и нанимателя остаётся завод, отсюда несомненная необходимость в представителе персонала, связанного с профсоюзами. Во время забастовок рабочие почти всегда стихийно выбирают нескольких из своей массы, представляющих их требования управленцам… но отсутствие постоянного мандата означает, что она не воспринимается законной рабочей делегацией, даже на ранней стадии. Выборов и постоянного офиса также всё ещё недостаточно, чтобы составлять настоящую рабочую делегацию, наниматели должны признавать делегатов таковыми в рамках завода.»

Но в реальности всё совершенно по-другому. Рабочие не доверяют профсоюзам. Они присоединяются к ним потому, что считают, что будут поддержаны при увольнении, или в борьбе против начальника цеха, и потому, что думают, что в общем они защищены. То, как профсоюзы используют забастовку, показывает ту абсурдную роль, до которой они сами себя уменьшили. Последняя комедия, в которой они принимают участие, связана с комиссиями по безработице:

«Вопрос комиссий по безработице должен быть полностью пересмотрен. Нам не удалось заставить комиссии стать движущим инструментом не только в борьбе за труд, но и в других аспектах проблемы, таких как структура и функции сельскохозяйственного труда (отсутствие офисов во многих областях и закрытость последних по вечерам значит, если придерживаться закона, не только потерю времени для работодателя, но, более того, потерю рабочих дней для сельскохозяйственных рабочих).

Это не означает возвращения к рынку. Тем не менее, мы должны решить эту проблему. Мы не можем взять ответственность за то, к чему не имеем отношения. Мы не можем одновременно управлять безработицей и быть ветровым стеклом бюрократической структуры, не желающей реформироваться и отвечать на сиюминутные потребности, сохраняя репутацию с помощью сбрасывания законных протестов рабочих на профсоюзы, а не на тех, кто по-настоящему ответственен за состояние дел.» (CGIL)

Всегда одна и та же сказка: мы не должны беспокоить начальство глупыми проблемами, но не должны разыгрывать комедию слишком открыто. Мы должны не позволять рабочему видеть нашу неэффективность и пассивное согласие с желанием босса. Это главная проблема истории комиссий по безработице.

Со своей стороны, рабочие и крестьяне имеют довольно ясные представления об ограниченности профсоюзов. «Безразличие по отношению к профсоюзу такое, что они испытывают трудности с поиском рабочих, готовых стать кандидатами в представители. Часто делегат не избран, что даёт основания полагать, что количество претендентов должно быть равно количеству свободных мест, потому что в реальности многие посты делегатов вскоре становятся свободными, так как избранные просятся в отставку как только заканчиваются выборы.» (Андрие Линьон, «Рабочий сегодня» (L’Ouvrier d’ujourdhui), Париж, 1960 г.)

С другой стороны, система сегодня настолько интегрирована, что способна время от времени действовать лучше, чем сами профсоюзы.

«Часто… мы собираемся в одном из профсоюзных помещений, чтобы обсудить проблемы, поднятые рабочими. Однажды мне удалось договориться о встрече с администрацией на следующий день, но проблема была уже решена и профсоюз не получил признания заслуг за благоприятное разрешение конфликта, он стал битвой между лояльностями… Сегодня фабрика предлагает рабочим всё то, за что мы боролись. Что нам нужно, так это отыскать то, что хотят, но не получают рабочие. Мы ищем это.» (Объединение автомобильных рабочих (United Automobile Workers ), США).
Поэтому, чтобы закончить эту дискуссию о сотрудничестве, вспомним о заслуженной плате: «Опять мы повторяем товарищам из FO и CFTC: мы не находим, что правительство даёт слишком много профсоюзным организациям, наоборот, слишком мало. Мы настаиваем, чтобы государство надлежаще выполнить свои обязательства перед профсоюзным движением.» («Человечество» (L’Humanité), Июнь 1964 г.).

Традиционная критика трэд-юнионизма

Она может быть резюмирована как показ недостатков в развитии профсоюзов. Последние были на самом деле созданы противостоять эксплуатации рабочих капиталистам, т.е. были рождены в объективной исторической ситуации, развивавшейся со временем, поэтому имело место развитие структуры их задач.

Монополистическая концентрация капитала и профсоюзная концентрация труда в конечном счете противостояли друг другу, при том, что никто не одержал верх. Конфликт так и не был решён, и все задержки пошли на пользу эксплуатирующему классу, способного, таким образом, продолжать эксплуатацию, даже когда объективных причин для этого более не существовало.

Сама по себе эта критика не ошибочна. Но она обычно применяется ошибочно, сообразно политическим интересам, мотивирующим аналитика. Придавая выразительности критике профсоюзов, мы, возможно невольно, затронем объективные отличия, на сегодняшний день существующие между различными итальянскими конфедерациями. Однако, углубление в эти различия отдалит нас от нашей проблемы. Хотя CGIL показал себя на июльском конгрессе 1973 г. «предъявляющим требования» профсоюзом, то есть выдвигающим требования, а иногда даже бросающим вызов, во время данного конгресса они решили «сотрудничать ради роста производства и полной занятости наличных ресурсов» (Лучано Лама, «Блок» ( L’Unità), 29 июля 1973 г.). Что касается CISL, его позиция противостояния CGIL, связи с христианскими демократами и коллаборационизм не оставляют места сомнениям. Вот критика CGIL, сделанная CISL: «Цель CGIL не ограничивать требования пределами экономического аппарата, но, наоборот, они заинтересованы вывести ситуацию из точки равновесия, с целью ослабить её и ввергнуть политические силы в затруднительное положение, а, если возможно, то и в кризис.» (Э. Парри)

В последние годы [1970] политическая линия CISL в некоторой мере усилилась, особенно в вопросе возможной коалиции трёх крупных федераций, отсюда и спор с правым крылом CISL.

Менее важен с точки зрения переговоров UIL, считающий себя третьей силой между авторитарным CGIL и проправительственным CISL. Очевидно фашистский профсоюз (CISNAL) даже не стоит упоминать.

Как можно заметить, в перспективах и уровнях вмешательства среди профсоюзных рядов существуют значительные отличия, но в свете событий все они разделяют одну и ту же логику: грех сотрудничества. Будь они в тумане марксистского авторитаризма или христианского поссибилизма, профсоюзы не смогли бы избежать своего истинного призвания играть всё более активную роль в деятельности Государства и эксплуатации рабочих. Возьмём, например, Грамши. Он писал: «История показала, что чисто корпоративное сопротивление может, и в реальности является, наиболее полезной платформой для организации огромных масс. Оно, в определённый момент, когда угождает капитализму (обладающим в лице Государства и Белой гвардии очень мощным инструментом промышленного принуждения) может проявляться изменчивым призраком. Организация существует, пролетариат не теряет своего классового духа, но организация и классовый дух выражаются во множестве форм вокруг политической партии, признаваемой рабочими своей. Чисто корпоративное сопротивление становится чисто политическим сопротивлением.»

Вывод из критики Грамши: рабочая партия, т.е. Компартия. Борьба не может продолжаться на структурном уровне, приводя к преобразованию в сверхструктурную. Это марксистский проект из числа тех, что здесь нас не интересует. Что важно, так это то, что эта критика трэд-юнионизма авторитарна, она поддерживает идеологию руководящей партии. Критика профсоюзных структур также развита революционными синдикалистами. Профсоюз обвиняется в бюрократизации и жажде власти. «В Интернационале не может быть проблемы корыстной развращённости, потому что Ассоциация слишком бедна… Но есть иной тип развращённости, которой международная Ассоциация не может избежать: развращённости тщеславием и честолюбием.» (Бакунин)

В реальности количественный рост профсоюзной структуры открывает горизонты для власти (или тщеславию, как упоминал Бакунин), немыслимые на заре профсоюзной борьбы, но бывшие, как мы увидим далее, вполне вероятными даже тогда. Теория, занимающая место сорелевского мифа, выражена Морисом Жуо (Французская Анархистская Федерация)(French Anarchist Federation): «Революционное действие состоит из реализации максимального числа достижений, не реформ, но социальных преобразований… Не просто потому, что это означает немедленное улучшение условий рабочих, но также потому, что подобные достижения содержат возможность социального прогресса, образования и интеллектуального роста, потому что они являются шагом в направлении революции, победы над силами прошлого.»

Если критика Грамши привела к партии как решению, то критика революционных синдикалистов, наследников Пелотье и Делёза, оборвалась на самом синдикализме. Предположение об эффективности отпадает и лишь синдикалистская идеология остаётся: зародыш Государства внутри буржуазного Государства. Они не поймут, что синдикалистская организация, подобно политической партии, не может привести к социальной революции, несмотря на то, что она может определять революционные условия параллельно развитию иных условий, точно также, как это делат капитализм (через сам процесс эксплуатации). В день после революции, если мы на самом деле хотим, чтобы она свершилась, не может быть партий или синдикалистских организаций, точно также как и капитализма. Структуры будущего будут просто экономическими, не политическими, федерациями базисных организаций, иначе всю работу придётся начинать сначала.

Ещё одна критика (опосредованно содержащаяся в критике бюрократизации) — критика эффективности профсоюзов. Бюрократы обвиняются в противостоянии натиску базиса, поскольку последние двигаются в определённом направлении, как правило, в сторону применения более жёстких форм борьбы (таких как «дикая» забастовка) и прямого действия. Данный факт легко подтвердить. Пишущий эти строки лично сталкивался и наблюдал столкновения с «профсоюзной полицией» во время демонстраций, столкновения такой жестокости (и тупости), что позавидуют даже самые воинственные (и тупые) омоновцы. В любом случае стоит отметить, что профсоюзное управление неэффективно не просто из-за ошибочной точки зрения относительно их роли, но является одной из присущих ему черт. Даже прямое действие, если оно применяется внутри профсоюзного измерения, если представить в крайней ситуации, потеряет свою значимость и станет лёгкой добычей неэффективности, типичной для рассматриваемой структуры. Давайте рассмотрим несколько примеров:

«Мы хорошо понимаем отвращение массы молодых людей, алчущих справедливости, благородства и непорочности, как следствие упадка режима и всего, что он олицетворяет в скандале, грехе, порнографии и даже преступности.

«Мы являемся свидетелями настоящего наплыва извращения, разврата и аморальности. Ничто не избежало его, будь то пресса, литература или кино. В некоторых кругах творческую свободу спутали с интеллектуальным разложением. Возможно, нас обвинят в пуританстве, это неважно, но на протяжении долгого времени те из нас, кто всё ещё имеет отношение к нравственным, культурным и человеческим ценностям поднимались не делая различий в политических взглядах или религиозной вере, чтобы поддержать их.» (Г. Сегу, 6 сентября 1973 г.)

Из писаний огромного числа святых отцов мы знаем как признанные революционные нужды народа перенаправлялись на защиту абстрактных нравственных ценностей. Мы знаем, что эти аргументы всегда одни и те же, не зависимо от того, исходят они от инквизиции, фашизма, председателя промышленного союза или председателя самого представительного сегодня французского профсоюза, могущественного CGT.

Забота профсоюзных лидеров не подвергать опасности отношения с противоположной стороной всегда очевидна. Например, выше в сетованиях о неработоспособности комиссий по безработице мы видели, что один из пунктов, по которому выражали беспокойство профсоюзы, было то, что они теряют время работодателей.

Развитие или, скорее, вырождение современных профсоюзных структур по всему миру имеет один общий аспект: их взаимодействие и сращивание с государством:

«Этот процесс характерен для всех профсоюзов, будь они нейтральные, социал-демократические, коммунистические или анархистские. Это само по себе показывает, что тенденция слиться с государством присуща не одной конкретной доктрине, но является результатом социальных условий, общих для всех профсоюзных и синдикалистских организаций.» (Л. Троцкий)

Это утверждение верно, пусть даже и рассматривает в качестве решения партию. Это не вопрос неэффективности, но сотрудничества. Профсоюз не более чем коммунальная служба, и в качестве таковой может иметь различную эффективность, в зависимости от того, как функционирует его бюрократия, но он не может развить никакой иной перспективы, не говоря уже о революционной. Интересно посмотреть как работают механизмы, тормозящие основу труда рабочих. Вот, к примеру, что писал Даниель Мот в «Социализме или варварстве» (Socialisme ou Barbarie) (№13) относительно забастовки на заводе Рено в августе 1953 г.:

«Четыре месяца назад тактикой профсоюзов была тактика повторяющихся забастовок. Она достигла пика во время забастовки в цехе №74, став причиной блокирования работы целой отрасли. Рабочие были готовы действовать, но с условием, что их действие не будет ограничено одним или двумя цехами. Они хотели всеобщей забастовки или ничего. Взяли на себя инициативу, убеждённые, что другие цеха последуют за ними. Только поняв, что у них не только нет последователей, но профсоюзы делают всё возможное с целью изолировать их, они отказались от забастовки. На протяжении долгих лет методами борьбы, используемыми профсоюзами, были приостановка работы на полдня, час, полчаса или даже четверть часа, массовые обращения или делегации горстки людей, выбранной руководством цеха. В августе рабочие решили, что, если они желают, чтобы их зарплаты были пересмотрены, они должны полностью остановить работу. Но даже тогда профсоюзы противостояли им и пытались удержать борьбу в рамках законности. На всеобщем собрании рабочие проголосовали за предложение послать делегацию в министерство. И опять профсоюзы взялись за формирование делегации, ограничивая её несколькими рабочими. Никакая массовая демонстрация не может быть разрешена бюрократией, не заинтересованной видеть движение выходящим за пределы его собственных Целей.»

Такой тип существующей неэффективности можно определить как промедление. Профсоюзы не имеют цели радикализовать борьбу: за последствия, будь они отрицательные или положительные, будет в первую очередь расплачиваться профсоюзная бюрократия. Их неэффективность это рефлекс, он содержит врождённый коллаборационизм, внутренний элефантиазис.

Но существует и другой тип неэффективности, неэффективность «молчания», ограничения информации. Рядовых членов не подпускают близко к контролированию информации, механизм очень прост. Вернёмся к анализу Мота:

«Первое средство противостояния стихийному действию рабочих — не давать никаких указаний, сохраняя молчание. Это просто, потому что вся фабричные органы печати находятся в руках профсоюзной бюрократии. Рабочие не имеют над ними никакого контроля.

Часто случается, что рабочие, готовые продолжать забастовку, меняют свои взгляды, потому что думают, что не будут поддержаны профсоюзами. Если данной формы пассивности недостаточно, чтобы ослабить волю рабочих, они распространяют пораженчество или деморализуют по-боевому настроенных товарищей. Методы профсоюзной бюрократии не слишком отличаются от методов начальства.

Прежде всего это означает разделение. Подозрительность и недоверие распространяются среди рабочих: «Ты будешь продолжать забастовку, но другие не последуют за тобой, хоть они и сказали, что будут. Они бросят тебя в самом её разгаре.»

Они бросают подозрение на самых боевых: «Вы, вы выступаете за забастовку, потому что у вас нет детей, которых нужно кормить.» Они обвиняют тех, кто хочет продолжать забастовку в том, что те не поступали так в прошлом.

Они пытаются с помощью политических аргументов разубедить выступающих проводить забастовку. Они дают ложную информацию о ситуации в других цехах и добиваются того, чтобы все поверили будто бы среди рабочих нет согласия.

Есть множество способов квалифицировать подобное поведение. Мы не собираемся составлять список. Нас не удивляют методы, используемые с целью пресечь процесс на корню, наоборот, нас удивляет, что ещё находятся люди, искренне верящие профсоюзам. Проблема не столько в том, как заставить рабочих понять изъяны профсоюзов, как в разработке средств, противопоставляющих этим изъянам намерение вызвать наступательное действие среди них. Сейчас проблемой является построение эффективной рабочей структуры, основанной на прямом действии, в совершенно ином направлении: от крепкой основы, далёкого от профсоюзов, и организованной горизонтально.

Что, фактически, могут делать рабочие внутри профсоюзов? Это централизованные организации, кроме того только делегаты от первичек имеют право перемещаться и получать информацию, а мы знаем, что делегаты представляют профсоюзную структуру, а не базис. Это характерная профсоюзная хитрость, хвастаться своей силой, пытаясь убедить рабочих присоединиться, однако эта самая сила улетучивается, как неспособная сплотить и бороться, когда руководство восстаёт против рабочего базиса.
Ещё одна традиционная критика профсоюзов, это критика, которую некоторые анархисты использовали против анархо-синдикалистской тенденции, безоговорочно поддержавшей революционный синдикализм, не пытаясь увидеть ограничения и опасные противоречия трэд-юнионизма и синдикализма в целом.

Возможно, один из самых недвусмысленных споров относительно этой проблемы, это спор, имевший место между Монаттом и Малатестой на Амстердамском конгрессе 1907 г. Монатт поддерживал программу, в которой синдикализм и анархизм взаимодополняли бы друг друга. «В каждодневной работе требуя лучших условий, синдикализм координирует силы рабочих и рост их благосостояния посредством достижения немедленных улучшений…, подготавливая их к полному освобождению, невозможного без экспроприации капитала.» (Монатт)

Малатеста с фундаментальной ясностью ответил: «Синдикализм может быть принят как средство, но не как цель. Даже всеобщая стачка, для синдикализма равнозначная революции, не может рассматриваться иначе, как средство.»

В том же году он писал в «Новом времени» (Les Temps Nouveau): «Несмотря на заявления своих самых пламенных сторонников, синдикализм содержит в самой своей природе все элементы вырождения, развращавшие рабочее движение в прошлом. Фактически, будучи движением, намеренным защищать интересы рабочих, он обязательно должен приспосабливаться к условиям настоящего дня.»

Как мы увидим позднее, позиция Малатесты радикальна, но мы полностью с ним не согласны. Не может быть сомнений, что сам по себе синдикализм не является целью, но факт, что он может рассматриваться как средство, должен предполагать средство подготовки революции, а не сохранения эксплуатации, или, что ещё хуже, подготовки контрреволюции. Вот в чём проблема. Проблема трэд-юнионизма и синдикализма это политическая проблема власти, такая же, как проблема любой другой организации, соревнующейся с государством. Динамика этой организации иногда принимает такие специфические черты, что не позволяет увидеть противоречия на поверхности, что не меняет их подлинной сущности.

«Поэтому рабочим крайне важно делать завоевания в обществе, равно как и на заводе, с целью осуществить необходимые социальные преобразования. В свою очередь профсоюз вынужден взять на себя бремя этой необходимости, не только для рабочих, но и для народных масс, а также для более общих требований экономического, гражданского и демократического развития всей страны.» (CGIL)

Для CGIL это не вопрос открытия чего-то нового, но логическое развитие целой политической традиции, всегда видевшей эту федерацию, особенно в самые трудные времена, толкователем национальных требований, делающей политические предложения с целью возобновить работу, экономическое и социальное развитие.

Аргументы Малатесты мало применимы, но мы не должны забывать, что он был причастен к бурной атмосфере французских синдикалистов накануне Первой мировой войны, во времена, когда анархисты были очень активны, а также был современником Пелутье, основателя «Биржи» («Bourse»). Возможно сегодня, в ситуации, отличающейся не сутью, но омерзительной формой, которую эта суть приняла, он изменил бы свои взгляды.

В этом месте программа ясна: профсоюз должен следить за деятельностью государства. Перед лицом очевидной неспособности (согласно профсоюзной бюрократии) политических операторов из правительства, они считают необходимым — в рабочих интересах — перенять эксплуатацию и самим стать во главе неё.

Отношения между профсоюзами и политической властью проявляются в своём наиболее безобразном виде: профсоюза и капитализма. Экономическая власть удерживает профсоюзное управление, находящееся в условных рамках реформизма, и, таким образом, направляет его силу к «соуправлению» властью, что и есть то будущее, к которому мы так близки.

Трэд-юнионизм и капитализм — старые и новые

Участие профсоюзов в сложной капиталистической жизни принимало различные формы на разных стадиях её развития. Капитализму заводского производства, с ограниченным видением рынка и без четкой ориентации на транснациональность, соответствовал (и до сих пор соответствует в наименее развитых регионах) «старомодный» корпоративный тип трэд-юнионизма, возвеличивающий работу. Он стремится к повышению заработной платы, но сосредотачивается на внешних вопросах (ситуация на заводе, безопасность на работе, отношения с начальниками). Сегодня трэд-юнионизму «нового образца» соответствует (в наиболее развитых регионах) транснациональный технократический капитализм, который можно определить как капитализм «нового образца», косвенно управляемый Государством посредством финансистов, помешавшихся на крайне специфической арифметической логике (например, в вопросах налога на прибыль), способных сплести густую сеть международной поддержки. Они зачарованы возможностью конфедеративного дискурса на европейском и международном уровне, и хотя пока они не осознали полностью возможной власти, к которой может привести подобный дискурс, тем не менее решили не позволять ему избежать их, когда он возникнет. Точно также, как технократичный капиталист имеет аналог среди технократичных профсоюзников, так и большой международный директор имеет свой среди больших международных профсоюзников.

В Италии эти две реальности сосуществуют, и в этом, с точки зрения профсоюзов, заключается проблема Юга, для которого они просят:

«Укрепления инфраструктуры. Ирригации, водоснабжения, укрепления гор, главных линий коммуникации (дорог и портов), подготовки городского планирования, необходимого для политического и индустриального взлёта. Укрепления и улучшения специализированного южного сельского хозяйства. Программ индустриализации, отвечающих экономическим и социальным особенностям юга, интегрирующих и объединяющих экономический план и территориальное развитие. С этой целью необходимо увеличить государственные расходы, стимулирование и поддержку, академическую и профессиональную подготовку и программу государственного участия в развитии промышленности. Необходимы улучшения в работе подкласса призводителей Юга: большинство того, что они делают сегодня является унизительным, либо из-за процессов, связанных с унификацией страны, или из-за использования чисто спекулятивных рынков сбыта на самом Юге.»

Касательно Севера они говорят:

«Две важнейшие проблемы: внутренняя структура Европы и ее отношения с США и СССР. Процесс европейской экономической интеграции проводился договаривающимися группами, политическое вмешательство, если оно имело место, всегда состояло из посредничества интересов, и никогда из автономных предложений или острого наличия инструментов, присутствие профсоюзов практически не имело эффекта. Погоня за эффективностью имеет к ним контролирующий, авторитарный подход; современные методы заводского планирования отводят работающему там человеку роль робота, время и ритм которого можно регулировать. Проекты международного планирования рассматривают заработную плату фиксированной ценой, которую необходимо регулировать ожидаемо на основе индустриальных прогнозов уровней производства. Профсоюзы не могут продолжать быть пассивными наблюдателями перед лицом этих стабилизирующих тенденций индустриального общества.» (FILTEA-CGIL)

Давайте взглянем на несомненно противоречивый вопрос способа действий различных профсоюзных тенденций.

Возьмём, например, сельскохозяйственную проблему Юга. Требование «укрепления и улучшения специализированного южного сельского хозяйства» ничего не значит. Как правило нам приходится иметь дело с двумя типами сельскохозяйственных продуктов, один имеет эластичный спрос, другой — нет. К первому типу относятся «бедные» продукты, ко второму — «богатые». У первых есть определенные характеристики: цены имеют тенденцию уменьшаться и должны поддерживаться системой (основные инвестиции, потерянные Государством), тогда как производство на гектар должно возрастать. Отрасли промышленности, связанные с этими продуктами (например, мельницы связаны с производством зерна), имеют почти неизменный спрос. Это касается продуктов, производство которых не требует тяжелого труда, таким образом, безработица свойственна тем районам, где присутствует только этот тип культур.

Второй тип продуктов, «дорогих», имеет диаметрально противоположные характеристики. Это фрукты, овощи и цитрусовые плоды. Их производство требует ирригации. Суть в том, что производство первого типа продуктов легче в отсталых регионах, т.к. требует только примитивных орудий, немного ирригации и мало внимания. Ситуация может измениться, с капиталистической точки зрения, если создать крупные сельскохозяйственные комплексы, способные разрабатывать «дорогие» продукты. Ничего подобного не было сделано в Сицилии, кроме нескольких единичных случаев исключительно ради выгоды крупных магнатов и землевладельцев.

Предложить Государству подобные перспективы похоже на разговор со скелетом в его шкафу. Они хорошо осведомлены о прошлых недостатках и объективной невозможности какой-либо программы развития на Юге из-за определенных интересов клик, вовлеченных в местную эксплуатацию и снабжающих большим количеством голосов партии у власти. Если сегодня начать делать то, что не было сделано за последние тридцать лет, это потребует изменения структуры власти, управления с помощью политического руководства иного типа, и это то, чего хотят итальянские профсоюзы. Они хотят эксплуатации рабочих в ином направлении, новых форм экономического развития и структурных преобразований за счет последнего. И ещё они хотят держать поводья подобно их шведским и немецким коллегам.

То, что упоминалось как «последовательные программы индустриализации», настолько же неопределенно, насколько и бесполезно. Создание новых индустриальных комплексов на Юге дает определенные результаты, очень отличающиеся от имеющих место при создании похожих комплексов в развитых регионах. Стоимость земли под заводы растет, а в строительном производстве существует спекуляция. Перемежающийся рост последней не удовлетворяет потребности рабочего класса. Оборудование и саженцы доставляются с Севера, поэтому в этой отрасли нет ускоренного развития; то же самое может быть сказано о потребительских товарах длительного пользования. Трудовая занятость растёт в сфере обслуживания, государственной бюрократии, торговле и строительстве. Только в последнем исследовании говорится о росте в промышленной отрасли как таковой (закрытие старых производств и целых промышленных отраслей, которое следует компенсировать в первую очередь). Не говоря уже о серьёзных последствиях различных экологических проблем, которые будут вызваны организацией промышленных комплексов в сельскохозяйственных регионах.

Всё это — помойное ведро профсоюзной управленческой перспективы. Глубинная причина эксплуатации здесь не рассматривается. На Юге они считают хорошей игру в бывших рабочих, для которых привычно работать по четырнадцать часов в полях, и считающих восьмичасовой рабочий день на плиточном заводе намного более легким бременем. Профсоюзы используют подобные представления в районах, где царят голод и бедность, и распространяют совершенно иную логику в более развитых регионах.

Вопрос технократии и транснациональных корпораций заботит не только трэд-юнионистов, но и многих товарищей, потерявших из виду капиталистическую реальность, которая противоречива и всегда такой будет. Положения капиталистического накопления, такие как те, что были продуманы Хилфердингом, становятся сомнительной ценностью перед лицом восстаний, загрязняющих капиталистическую логику на заводах, в школах и на земле, делая средние и долгосрочные прогнозы невозможными.

С нашей точки зрения очень важно чётко понимать определенные характеристики: технологический уровень различных промышленных секторов, внутреннюю структуру европейских государств, научную политику сильных в военном отношении наций, новые разработки в сфере источников энергии и т.д. Другие наблюдения выявляют значительную разницу между более передовыми странами (отсюда большое число степеней и значимость Знаний), которая не только технологична, но также организационна, между разными компаниями; различия в значимости производственных исследований, финансируемых не только Государством, но и самой промышленностью или другими учреждениями (университетами и т.д.); противоречия между научной и финансовой политикой и т.д.

Все это подразумевает важные изменения в проблеме управления; трансформацию «широкой экономики» для стран во времена, подобные сегодняшним, с целью пережить кризис. Профсоюзы знают это очень хорошо, и в этом смысле также готовят свою структурную трансформацию. Уровень заработной платы, условия внутри промышленных предприятий, контракты, регулирование безработицы, формы и цели производства в транснациональном масштабе, все это решения, которые может принять руководство или даже небольшое количество мобильных бюрократов, против которых будет нелегко бороться. Рабочие, с другой стороны, если верить профсоюзам, достаточно зрелы, чтобы управлять своей работой и продолжать производство (в централизованной организации, что означает самоуправление собственным несчастьем), так что мы должны гарантировать им продолжение работы (читай эксплуатации) и гарантировать свое выживание в качестве организации (читай оплаченной работы).

Вот что Чарльз Левинсон, главный секретарь Международной Химической Федерации (International Chemical Federation), написал в обозрении «Доказательства» («Preuves») (сентябрь 1972):

«Профсоюзы сделают ошибку, если останутся замкнутыми внутри национальной схемы, ведя переговоры в микроэкономической сфере, отражающей экономическое развитие всей страны. Такая позиция неблагоприятна для условий рабочих в наши дни, например, она имеет тенденцию ставить заработную плату наиболее развитых отраслей в зависимость от зарплаты в проблемных отраслях. Требования должны выдвигаться от каждого сектора и на многонациональном уровне каждой компанией отдельно. С другой стороны, в переговорах на национальном уровне профсоюзы находятся в невыгодном положении. Они ничего не знают о реальном финансовом положении компаний с филиалами по всему миру… Именно на уровне отдельного завода борьба должна развиваться внутри одной транснациональной компании, с вовлечением всего производственного подразделения по всему миру. Этот вид деятельности профсоюза будет более эффективен, чем тот, что распространяется по всей промышленности, но ограничивается национальными рамками. Большие профсоюзные конфедерации часто скептически относятся к подобным перспективам. Но в конечном счете они однозначно обессилят, если откажутся атаковать транснациональность на ее собственной территории. Если, например, CGT и CFDT пойдут до конца в действиях против «Rhone-Poulenc» во Франции, они определенно могут рассчитывать достигнуть где-то успеха. Но они связаны национальными соображениями и во время переговоров вынуждены принимать во внимание уровни зарплаты, существующие в тысячах маленьких, отсталых предприятиях. Но у них не будет результатов, которые они могли бы достигнуть профсоюзной работой сразу против всех ответвлений «Rhone-Poulenc». В данной ситуации согласования профсоюзной деятельности на мировом уровне необходимо отказаться от традиционной схемы. Это не просто вопрос организации международных забастовок. Мы должны давить на уязвимые точки транснациональной компании, укрепляя значимость движения… Мы начинаем испытательный срок в попытке заставить эти структуры действовать. В химической промышленности, например, мы начали отбирать наиболее важные транснациональные компании, и имеем самую последнюю информацию о них: систематическое изучение их финансовых ограничений, деловой и производственной политики, их структуры, руководства, связей с другими компаниями, личностей директоров и т. д… Эти данные будут храниться на двух компьютерах, одном в США, другом в Германии. Благодаря этому мы постепенно будем способны говорить с управляющими отделениями так же, как и с главной компанией, на равных, без того, чтобы они рассказывали нам сказки. Это пока не вопрос объединения мировых требований, а поддержки действий профсоюзов в какой-либо стране или ее части. Итак, мы должны реорганизовать профсоюзное движение, создав постоянные комиссии для каждой транснациональной компании, чьи филиалы представлены в каждой стране или, по крайней мере, в большинстве стран.»

Другой планируемый проект, находящийся в настоящий момент на международном уровне, это объединение капитала и профсоюзов. Надо посмотреть, как после этого будет выглядеть заявление профсоюзов, которое они до сих пор используют, о том, что находятся на стороне рабочих и не будут участвовать в управлении капитализмом и последовательной эксплуатацией рабочего класса. Как это новое предложенное учреждение, постоянная международная комиссия по компаниям, будет истолковано? Целью этих комиссий является разработка плана действий, основанного на общих международных связях с общими целями. Следующим шагом будет участие этих учреждений в принятии решений компании: форме со-управления сверху. Забастовка, традиционное оружие борьбы до сего дня, потеряет свою важность в такой перспективе. Идея компьютеров, противопоставленных другим компьютерам, знак увеличивающихся коллаборационистских тенденций в профсоюзах.

Сноровка профсоюзных руководителей именно в этом: будучи способным работать в столь многих направлениях, настаивая на устаревших формах борьбы (захват земли в Сицилии, например), когда она выводит их из себя, потому что толчок к восстанию почти неконтролируем, затем переход к более широким требования, широким до абсурдности, в перспективе сравнительного развития (между Севером и Югом), которое удовлетворяет и индустриальному капитализму Севера и сельскохозяйственной версии Юга. В конце концов их требования становятся настолько широкими, чтобы достигнуть управления сложными ситуациями, такими как транснациональная компания.

Давайте посмотрим на ситуацию в Германии. Закон о со-управлении был принят в 1951 году. Чтобы он был одобрен, профсоюзной Конфедерации (DGB) пришлось угрожать всеобщей забастовкой (впервые в истории). Посмотрим, что говорит Хайнц Циммерманн («Вопросы»)(“Interrogations”):

«Несложно увидеть, что эгалитарное со-управление — это вопрос бюрократического аппарата, работодателей и профсоюза, и эти важные решения сделаны без учета мнения наемных работников.

В глазах профсоюзного руководства со-управление означает, по нашему мнению, достижение двух важнейших целей. Первое отражает идею всей социально-демократической партии (родственной профсоюзам не формально, но по кадровому и мировоззренческому симбиозу этих двух организаций): это относится к достижению «регулирования» общественных отношений с целью, как говорят профсоюзные руководители, уменьшения, насколько возможно, социальной несправедливости, проистекающей из экономического процесса. Второе позволяет интегрировать целый социальный класс профсоюзных «руководителей» в экономический процесс. Они становятся частью экономической и социальной системы, для того, чтобы не покидать этой территории активности, открытой «директорам» из управленческого класса страны.»

Итак, мы имеем исключение, насколько возможно, разногласий и конфликтов, участие в экономическом управлении в качестве первых лиц и, в конце концов, интеграция некогда антисистемной структуры в систему. Очевидно, что было бы излишне объяснять, что эта интеграция стала возможной не из-за вырождения профсоюзов, но из-за присущих им особенностей, которые стали более явными, поскольку капитализм ушел далеко от своих первоистоков.

«Со-управление означает, что фирма должна отвечать не только акционерам, но и рабочим и нации в целом. Настоящая демократия не ограничивается политическими кругами, но должна применять демократические принципы к экономике. «Сотрудничество» не может заменить со-управление, но для настоящего сотрудничества требуется со-управление. Профсоюзы не хотят ограничить права капитала и акционеров. Но капитал, инвестируя в производство, не должен принимать решения в одиночку. Рабочая сила гораздо важнее.» (DGB)

Немецкие профсоюзы не нуждаются в создании дымовой завесы, как французские и итальянские, потому что путь во власть открыт для них последние двадцать пять лет. Сегодня все фирмы, нанимающие более 2000 человек, со-управляются немецкими профсоюзами, что означает большую власть в принятии решений для организации.

Во Франции, наоборот, можно до сих пор слышать от CFDT, что «пирамидальная концепция властных структур в форме рабочих собраний, и демократического централизма, должна быть отвергнута. Опыт показывает, что этот способ управления основан на негибкой и иерархичной концепции делегирования, быстро порождающей процессы бюрократизации и технократизации». Но это чистая риторика, приспособленная к моменту, который вскоре будет сменен совершенно иной формой. Просто представьте профсоюз, открыто признающий необходимость бюрократизации! Мы не должны заблуждаться. Нужда в сотрудничестве естественна для профсоюзов, любое отклонение должно быть контролируемо и спрограммировано. Забастовка должна быть точным оружием: чем больше она грозит стать эффективной, тем больше должна использоваться в малых дозах. Наоборот, если ее эффективность снижается, она будет широко использоваться, как в случае забастовки почтовых работников во Франции, которая продолжалась более двух месяцев, ничем не завершившись в конце 1974 года.

Вот отрывок, характеризующий это сотрудничество, опубликованный в обзоре «Синдикализм» («Syndcalismo») (спецвыпуск «Самоуправление» («Self-management»), №1415):

«Независимо от того, каков уровень демократизации внутри компании и экономики в целом, трэд-юнионизм продолжает быть автономным в своей функции силы воздействия для защиты рабочих от произвола работодателей. Профсоюзы продолжают быть школой для активных рабочих, местом для разрабатывания общественной критики и посредником трансформации, которая будет использоваться и совершенствоваться. Автономия профсоюза и признание его методов действия, в том числе и забастовки, и, следовательно, необходимости и основательной гарантии самоуправления.

Проблема оплаты выдвигается последней в производстве, вместе с иерархией и распространением продукции. Вот почему по другую сторону баррикад боссы, управляющие капиталом, не работают исходя из гуманной точки зрения; (рабочий отчужден, мы должны освободить его), а из вопросов, связанных с производством (деградация, усталость, количество потерянных рабочих дней, плохо сделаннной работы , многих убытков, недостатка реинвестирования и т.д.). Это факторы, используемые работодателями для оценки проблемы способов производства. Они не просто не дают отсрочки, они экспериментируют. Первые подобные случаи произошли в Соединенных Штатах и Швеции (Сааб (Saab) и Вольво (Volvo)). Вот что получилось: разумная работа (не разделенная на экономические секторы), меньше утомления, разжалований, возврат к ремесленному типу производства, исчезновение прогулов, меньше обязательств, лучшее качество работы, устранение непроизводственных секторов (мелких боссов и контролеров), большие прибыли, увеличение производства капитала.»

Возможно, никогда не будет достаточно сказано об опасности этой точки зрения, вот почему мы считаем, что изучение проблем самоуправления имеет огромную важность. Может быть, мы должны еще более осудить теоретиков рабочей идеологии, показав их завуалированное участие в капиталистической эксплуатации, показывающее, что даже анархисты часто поддерживают это видение будущего.

Этого достаточно, чтобы увидеть, что процесс трансформации профсоюзов приводится в действие в соответствии с изменениями в экономической структуре, которой они оперируют. Как всякая структурная трансформация в капитализме, она функциональна к определенным требованиям и приспосабливается к ним. Нужен был особый кризис ряда революционных движений, чтобы можно было увидеть интересные перспективы и содержание в ней. И, начиная с синдикализма, они растеряли свою первоначальную либертарную форму по разным дорогам.

Ограниченность революционного синдикализма

Около 1880 года среди синдикалистких тенденций можно было выделить различные течения, более или менее вдохновлённые анархизмом:

Подчёркнуто авторитарная тенденция (бланкистского типа), достигшая отчасти компромисса в буланжистском опыте.

«Реформистская» тенденция, возглавляемая Бруссом, важность которой уменьшалась, за исключением Книжной Федерации, где она и по сей день [1977] всё ещё сильна.

Анархо-синдикалистская тенденция (наиболее важная), создавшая «Биржу труда» (Bourse de Travail).

Революционно-синдикалистская тенденция, которая была смешана с предыдущей, возможно более политизированной, насильственной, нацеленной на восстание.

Сорель был тем, кто, возможно ненамеренно, теоретизировал революционный синдикализм. Всеобщая стачка была мифом, который должен был занять место мифов Прогресса, Равенства и Свободы: окончательное представление будущего, которое должно было совпасть с революцией. Ограниченная забастовка, наоборот, стала рассматриваться как «революционное упражнение». Революционная элита должна использовать это упражнение, чтобы вести массы к восстанию против Государства, начиная с требований и постепенно продвигаясь к построению нового общества на основе синдикалистской модели.

Давайте начнём с Амьенской Хартии, ориентира революционного синдикализма. В 1906 году за неё проголосовали 834 человека, и 8 были против. Это значит, что её принципы были (и есть) настолько неопределённы, что за них одинаково голосовали и революционеры, и реформисты. Поэтому Монатт сказал: «Это не было выражением большинства, но было принято целым движением».

В этом документе были установлены принципы сидикалистской аполитичности и принципы борьбы против хозяев за уничтожение наёмного труда:

«Конгресс считает данную декларацию подтверждением борьбы, в которой трудящиеся противостоят на экономическом поле всем формам эксплуатации и угнетения, как материальным, так и моральным, ведущейся капиталистическим классом против рабочего класса.

Конгресс подтверждает свою теоретическую позицию следующими пунктами:

В ежедневной работе по требованию лучших условий профсоюз стремится к координации усилий рабочего класса и росту благосостояния рабочих, добиваясь немедленных улучшений, таких как сокращение рабочего дня, увеличение зарплаты и т.д.

Но эта задача является лишь частью работы синдикализма: он готовит полное освобождение, которое можно осуществить лишь экспроприировав капитал. Он поддерживает всеобщую стачку как способ действия, и считает, что синдикалистские организации, сегодня являющиеся группами сопротивления, завтра станут группами производства и распределения, базисом будущей социальной организации…

Таким образом, что касается индивидуальных членов, конгресс подтверждает полную свободу каждого принимать участие в борьбе, соответствующей его философским и политическим идеям, прося их, в свою очередь, не привносить данные взгляды в синдикалистский организм.

Профсоюз стремится к полному освобождению трудящихся через уничтожение эксплуатации человека человеком, частной собственности и системы найма.» (Амьенская Хартия (The Charter of Amiems), 1906 г.)

Но реальность была немного другой. Делёз, член бюро конфедерации, утверждал:

«Амьенская Хартия излагает точку зрения и является отражением исключительно бюро конфедерации. Она странным образом объединяет анархосиндикалистов (Пуже, Грифуэльхес) и реформистов (Ниль) против гедистов.»

«Эта Хартия, о которой мы столько слышали, в самом лучшем случае была составлена на террасе кафе, без какой-либо дискуссии внутри синдикалистского движения.» (Кораль. Капитализм-синдикализм тоже борьба (Capitalisme-Syndicalisme, meme combate))

Неотъемлемым элементом анархо-синдикализма была концепция прямого действия, логического завершения аполитичности (в партийном смысле) и спонтанности синдикалистской организации. Ошибки следует искать в этой спонтанности. Синдикалистская организация не может опираться на непосредственность масс, равно как и политическая партия, даже если она определяет себя как «революционную». Точно также синдикалистская организация не может оставаться изолированной от превратностей партийной политики и рано или поздно почувствует её влияние. Наконец, в перспективе синдикалистской структуры проблема прямого действия трансформируется из средства борьбы в руках базиса в средство инструментализации последнего. В этом значимость Сорелевского «мифа» всеобщей стачки, эффективный перенос политической концепции в поле рабочей борьбы. Всё, что вырастает на этом поле, может быть создано как базисом (прямое действие, непосредственность, организации производителей), так и профсоюзом (делегаты, комитеты, официальные запросы, сделки, разрушение надежд на стачку… вплоть до всеобщей). Разница существенна.

Фундаментальная ошибка революционного синдикализма отчётливо видна в словах Грифуэльхеса: «Прямое действие — это практика, растущая каждый день, следовательно, на определённом этапе её развития, её больше нельзя будет назвать прямым действием, это будет широко распространённый взрыв, который мы назовём всеобщей стачкой, и который окончится социальной революцией». То же самое говорит и Аристид Брияр: «…революция? …альтернатива? …аналогия? Тенденция отождествлять всеобщую стачку с революцией, т.е. миф мирного, немедленного ниспровержения, осуществлённого с помощью всеобщего одновременного прекращения работы». В 1888 году на Конгресе в Буска были приняты различные решения относительно стачки и перехода от всеобщей стачки к революции: «Ограниченная стачка может быть лишь средством местной агитации и организации. Только всеобщая стачка, т.е. полная остановка всех видов работы, или революция, может привести рабочих к освобождению».

Переход от этих старых формул к последовательной аргументации ясен. Больше никаких альтернатив, только аналогия, насильственный разрыв (как считают анархисты, подобные Грифуэльхесу) или мирный переход (как считают реформисты вроде Бриана), ничего не меняется. В такой перспективе синдикализм становится самоцелью. Многие анархистские активисты, способные, как Пуже, чётко отличать синдикализм от анархизма, через несколько лет были уже не способны на это, когда стали просто синдикалистами, не зная или не желая этого.

По нашему мнению, анархисты должны признать, что не обязательно призывать к разрушению профсоюзных или синдикалистских организаций, но это не должно приводить их к чрезмерно поспешному заключению, что они могут работать внутри последних, с целью подготовить товарищей к революции. Качественный скачок радикален и не оставляет места количественным градациям. В этом смысле Малатеста, живший во времена фашизма и профсоюзной неспособности противостоять ему, дал лучшее определение:

«Профсоюз является реформистским по своей природе… Профсоюз может выступать с социально-революционной или анархистской программой, что обычно и происходит. Но лояльность этой программе продолжается, пока он слаб и является всего лишь беспомощной пропагандистской группой. Чем больше он привлекает рабочих и усиливается, тем меньше он способен придерживаться изначальной программы, которая становится ничем другим, как пустой формулой.» (1925)
«Было бы огромной и фатальной иллюзией верить, как многие делают, что рабочее движение может и должно по самой своей природе привести к революции. Отсюда побуждающая нужда для по-настоящему анархистских организаций сражаться как внутри, так и вне профсоюзов за полную реализацию анархизма, стремясь стерилизовать все зародыши упадка и реакции.» (1927)

Как мы уже говорили, мы считаем ошибочным утверждать об упадке синдикализма. Часто критика старых активистов содержит данный аспект; они помнят лучшие времена, когда производственные отношения оставляли пространство для революционных дискуссий внутри синдикалистской структуры, и сравнивают их с сегодняшними, где природа экономической власти стала рационализированной, считая это упадком синдикализма.

«CGT опустился ниже реформизма, став зубцом в колёсах правительства и повернувшись спиной к революции. Каждый раз рабочие, глядя на людей, олицетворяющих капиталистический режим, видят среди них своих собственных лидеров. Что существенно для нас в Амьенской Хартии, это наша концепция синдикализма: великого ремесленника революции, способного сделать всё, и, если возможно, подготовить будущую революцию.» (Монатт)

Критика развивается, но иллюзия остаётся. Она такая же, как спор, который сегодня предлагают «реформисты» из Французской анархистской федерации (French anarchist federation):

«Для нас, анархистов, нет и речи о компромиссах или политических интригах, или необходимых позициях. Синдикалисты анархистской организации должны просто сказать, даже если они будут единственными, кто скажет это (и, возможно, предпочтительно, чтобы они были единственными), что синдикализм движется в опасном направлении, и, исходя из принципов, истории и экономического развития, из двух значительных тенденций, существующих в сегодняшнем рабочем движении, они поддерживают революционную, которая, как заявляет Амьенская Хартия, стремится «к уничтожению системы найма».» (M. Жуаё)

По нашему мнению, единственный способ воспитать эффективных революционеров — создать способы борьбы, которые cмогут развиваться прежде всего у рабочих. Это также означает необходимость показать сложности, неточности и, особенно, объективные ограничения, с которыми «анархистская» активность сталкивается внутри синдикалистских организаций. Неправда, что синдикализм это великий народный университет, ведущий рабочих к пониманию их проблем, или, если это более не так, то все усилия должны быть приложены, чтобы сделать так. Это старая иллюзия, которая может содержать и содержала зерно правды в прошлом, но полностью непригодна, если затронуть проблемы сегодняшнего дня.

На уровне действия реформистская и революционная синдикалистская идеологии это одно и то же. Они обе в первую очередь борются за сохранение синдикалистской структуры. В противном случае проблемы даже не существовало бы. Реформисты борются за ограниченные цели (зарплату и правила), потому что это должно привести к прогрессивной социализации средств производства, до их полной социализации в мирном сосуществовании. Революционеры борются за ограниченные цели (зарплату и правила), потому что это становится школой революции и потому что забастовка — это подготовка к полному прекращению работы, отождествляемой с революцией. В реальности обе идеологии борются за ограниченные требования и делают это в очень чётких, более или менее пирамидальных, организациях со своими собственными правилами, суть которых собственное выживание как организации.

«Рабочий класс должен смотреть дальше капитализма, в то время как синдикализм всецело ограничен рамками капиталистической системы.» (Паннекук)

Мы увидим, из чего состоит это «смотреть дальше» позднее. Сейчас важно отметить, что теоретик рабочих советов ясно видел внутренне реформистскую природу синдикалистской организации, и не имел никаких иллюзий насчёт революционного потенциала или любых других подобных притязаний:

«Вместо лидеров, или всезнающих кадров, мы предлагаем концепцию «политических вдохновителей», способных предложить инициативы, стимулирующие развитие индивида и помогающие координировать эти инициативы, приводя таким образом в движение непредвиденные силы.» («Рабочие перед техникой» (Ouvrier face aux appareils)).

Но таковые не выходят из профсоюзной или синдикалистской организации. Такая политическая фигура весьма отличается от профсоюзного агитатора, ныне привилегированного делегата или оплачиваемого бюрократа. Изменение человеческой или общественной природы сопровождается изменением результатов действия, совершаемого им в рабочем движении. Очевидно, такой активист должет работать в соответствии с рабочими нуждами. Они не могут выдать себя за самоопределяющуюся активность, создавая несуществующие проблемы или преувеличивая существующие с единственной целью самоформирования. Более того, это динамика прямого действия направляет движение рабочей реальности в направлении, отличном от «освящённого» профсоюзами.

«В первую очередь я анархист, потом синдикалист, но я думаю, что многие сначала синдикалисты, а потом анархисты. Тут есть большая разница… Культ синдикализма вреден, как и культ Государства: он существует и угрожает расти с каждым днём. В самом деле, кажется, что люди не могут жить без идола: как только они разрушают одно, так другое приходит ему на замену.» (Ф. Домэла Ньенвэнвис)

Ограниченность анархо-синдикализма

Такие же аргументы, со специфическими элементами, применимы к анархо-синдикализму. В нём мы имеем анархистское решение синдикализма, решение, восходящее к Международной Ассоциации Трудящихся (International Workingmen’s Association), соответствующей бакунинским принципам, но всё же имеющей пороки, присущие всем профсоюзам и синдикалистским организациям, будь они революционные, авторитарные коммунистические или реформистские социал-демократические. Анархо-синдикализм, если не ограничен рамками «средств», как уместно указал Малатеста, имеет риск (как синдикализм, а не анархизм) развиться или в направлении ревизионизма (см. Швеция), или авторитаризма (см. Испания). Но давайте проясним эту проблему до того, как дойдём до серьёзных непониманий. Анархо-синдикализм отлично знает, что революцию могут осуществить только трудящиеся массы, организованные в свои экономические структуры, подготавливающие будущее общество. Это может произойти только если эти организации отделены от политических партий, поистине, «если они не только внепарламенские, но принципиально антипарламентские». (Ленинг)

«Каждый противник как частнособственнического, так и государственного капитализма, должен противопоставлять им другой тип социальной реальности и другие типы экономической организации. А это могут сделать только производители, сгруппировавшиеся в организации в цеху, производстве и т.д. Они должны так организовываться, чтобы владеть средствами производства и организовывать целую экономическую жизнь на ассоциативной основе.» (Ленинг)

Но данные организации производителей должны быть в руках самих производителей, и должны организовываться так, чтобы выбранным и определенным ими действиям, нельзя было помешать. Когда мы посмотрим внимательно, то увидим, что этого не может случиться в синдикализме, даже в анархо-синдикализме. Этого не может случиться в так называемом «перерождённом» шведском или (с некоторыми ограничениями) в испанском варианте. Этого не может случиться, потому что не сами рабочие решают, каковы у них объективные интересы, но синдикалистские лидеры, которые, как мы увидим, существуют и имеют возможность определять цели и интересы, даже в анархо-синдикализме.

Мы не должны забывать, что синдикализм является организмом производителей, отсюда его высокий экономический показатель, но также он является организмом, управляемым людьми, высокополитизированными людьми, пусть даже на личном уровне. В случае анархо-синдикалистской организации эти люди будут анархистами, поэтому они откажутся от своих прав синдикалистских «лидеров». Очень хорошо, в этом случае организация должна либо разделиться, либо исчезнуть, чтобы возродиться в ряде инициатив, ведомых базисом, без неизбежной централизованной линии, отдельной от их общих экономических и революционных интересов. Но в этом случае мы не останемся в пределах концепции анархо-синдикализма. Последний предвидит существование структуры независимо от экономической перспективы. Она стремится защищать интересы трудящихся (экономические и неэкономические), но самое главное, что она существует, и тем более значительна, чем больше членов состоят в ней. Подобное должно быть сказано о мужчинах и женщинах, работающих внутри анархо-синдикалистской структуры. Их идеи не исходят из экономических и исторически определённых интересов членов или всего рабочего класса, но существуют на собственных правах и, в известном смысле, намного более широкие. Они простираются настолько, что обрисовывают полное видение мира (анархистского или либертарного), что обязательно в значительной степени повлияет на выбор производимой по частным вопросам работы или на политические или экономические альтернативы.

Давайте представим, что обсуждается вопрос захвата завода. Непосредственный интерес рабочих — по крайней мере, в реалиях соременной Италии — продолжение их наёмного труда, ограниченный интерес, никак не поднимающий вопроса об этике труда. Товарищи синдикалисты могут иметь очень чёткие представления о том, что должно значить заводское самоуправление внутри перспективы капиталистического управления. Иначе говоря, они хотели бы «продемонстрировать» нечто большее, нечто с, возможно, большей политической ценностью, чем простое продолжение наёмного труда для ограниченного числа людей, но всё равно нечто, никогда, по нашему мнению, не выходящее «за грань» определённых целей и групповых интересов. Конечно, это нечто может внести свой вклад в расширение движения как целого, но оно не должно становиться оправданием для тайного пронесения лидерских решений за шаткую границу интересов трудящихся. Короче говоря, идея того, что только ограниченное число товарищей имеют чёткие представления по проблемам, идущим за непосредственную область экономического сектора (которые часто требуют трудоёмкого анализа), и идея, что эти товарищи (лучшие анархисты и личности) не могут не бороться за победу своих идей, мы уверены, что когда подобное происходит внутри синдикалистской структуры, оно неизбежно расчищает дорогу для компромиссов или авторитаризма.

В случае, если не существует структуры, в которой более подготовленные товарищи говорят от имени группы производителей с чёткими интересами и средствами их достижения с помощью координированных действий, поддержанных товарищами извне, может произойти всё, что угодно. Дискурс может выйти из границ, стать социальным и политическим и точно также обрисовать тотальное виденье мира. Здесь никто не будет говорить от имени организации, которая должна была бы жить и защищать себя как таковую.

Давайте посмотрим на шведский анархо-синдикалистский ревизионизм. Швеция, как и другие скандинавские страны (Норвегия, Дания и Голландия), — это государство, где на поверхности лежит идеология «гарантированного благосостояния», социального опекунства государства. Нечто подобное, даже в более рациональной форме, существует в Новой Зеландии и Австралии. Анархо-синдикалистская организация SAC (Sveriges Arbetaren Centralorganisation, Союз Рабочих Швеции) довольно распространена и представительна. Давайте посмотрим, как оправдывается изменение синдикалистской тактики в направлении протухшего ревизионизма.

«Жители страны осознают создание особой ситуации, поскольку органы безопасности от рождения до смерти препятствовали им слушать пророков революции, проповедующих идеи борьбы на баррикадах и полного разрушения существующей социальной системы.

Анархо-синдикалисты прожили свой опыт и пришли к заключению, которое мы считаем допустимым лишь в ситуации, подобной шведской. Если SAC отбросила повстанческую пропаганду и больше не желает проводить агитацию, нацеленную на разрушение всех прочих социальных сил, то делает так, потому что в этой стране невозможно действовать по-другому. Жители страны мыслят в соответствии с мирной линией, и, если бы мы попытались повести их к революционным действиям, мы показались бы смехотворными и вызвали бы всеобщую неприязнь. Если бы мы предлагали бы насильственное действие в мирном обществе, мы стали бы равносильны быкам в китайской лавке.» (Э. Арвидсон)

Конец трансляции! Альтернатив нет. Между тем, базис шведских трудящихся находится в поиске новых путей, ведущих к уничтожению работы, требуя полностью свободного времени, и уничтожению государства, которое навязывает коллективное благосостояние, принуждая людей продолжать навязанное им занятие и препятствуя им выбирать то, чем они желают заниматься. В то время как базис трудящихся, в кромешной темноте, в муках, даже более страшных, чем муки бедности (давайте не будем забывать о самоубийствах и подобных явлениях) ищет новые способы, соответствующие властной структуре, против которой они борются, бестолковые анархо-синдикалистские лидеры продолжают говорить о восстании как о «быках в китайской лавке».

Ситуация ясна: в присутствии структуры разрыв часто (давайте скажем всегда) проявляется между экономическими интересами трудящихся (о которых последние вполне отчётливо осведомлены) и точкой зрения управляющих рабочими или синдикалистских представителей с их собственными перспективами, которые часто не только искажены и объективно опасны для трудящихся, но и смехотворно отсталы.

Давайте посмотрим на классический случай анархо-синдикализма в Испании.

Анархисты в правительстве. У CNT были четыре министерских кресла из пятнадцати, составлявших правительство. «Солидарность трудящихся» писала в 1936 году:

«Вхождение CNT в мадридское правительство является одним из наиважнейших фактов политической истории нашей страны. CNT всегда, в соответствии с принципами и убеждениями, была антигосударственна и являлась врагом любой формы правительства. Но условия, почти всегда превосходящие людскую волю, хотя и определяющиеся ею, трансформировали природу правительства и испанского государства. В настоящее время правительство, в качестве обычного инструмента Государства, более не является силой, угнетающей рабочий класс.»

Бедный Бакунин (это ещё ничего) и бедный рабочий класс (а это уже серьёзно). Все эти анархисты, пытающиеся спрятать собственную неспособность действовать за кажущимся «реализмом» анархо-синдикалистского знамени, никогда не могли в достаточной мере поразмыслить об этом переходе. С такими установками не только анархистская антигосударственность, но и волюнтаризм, резко уменьшенный до простого жаргона в устах не очень яркого наёмного писаки, пали в Испании.

«Присутствовали все наиболее видные люди синдикалистских и анархистских групп… Мы присоединились к правительству, но улицы отстранились от нас…» (Фредерика Монтсени)

«Хочу отметить занимательный факт: фиаско верхов, управляемого меньшинства, лидеров. Я говорю не только о социалистических и коммунистических политиках. Я также говорю о хорошо известных анархистских активистах, тех, кого обычными словами мы могли б назвать лидерами.» (Г. Леваль)

«Правда в том, что с базисом никто не совещался, всего несколько наиболее известных участников CNT и FAI присутствовали на собраниях. Это ещё один обман.» («Друзья Дуррути» (Los amigos de Durruti), в «Синдикалистской борьбе» (Le Combat Syndicaliste), 1971 год).

Лидеры с одной стороны и массы с другой. Результат: последние взялись за огромное коллективистское и коммунитарное строительство, решали экономические проблемы значительной важности, сражались на улицах против фашистов и против не менее опасных «красных фашистов»; лидеры держались в стороне, сначала в правительстве или вообще ничего не делали.

Несомненно, нельзя сказать, что Леваль против синдикалистской организации, ни в общем, ни в частном случае CNT, просто посмотрим, что он писал:

«У испанского анархизма было много «лидеров», не взявшихся ни за какую роль. Они были поглощены официальными постами, которые приняли с самого начала… Это препятствовало их функционированию в качестве лидеров. Они остались вне великого предприятия по перестройке, в котором пролетариат должен был получить ценные уроки на будущее… Различные интеллектуалы с маргинальными официальными обязанностями были далеки от коренного преобразования общества.» (Леваль)

Как мы можем видеть, Леваль не обсуждает наличия синдикатского «лидера», и, наверное, политического, но он не может не отметить, как наичеснейший наблюдатель, что события были таковы, что с одной стороны массы обходились сами по себе, а с другой — лидеры.

Последствия не заставили себя долго ждать. Начались конфликты, стычки, маргинализация, а также репрессии. По всей Испании множество анархистских групп (а также тех, которые не провозглашали себя анархистскими, но были под влиянием последних) выступали за прямое действие, равенство и безотлагательное построение нового общества, поэтому началось противостояние между CNT и FAI с одной стороны, и этими группами с другой.

В марте 1937 года из-за правительственного декрета, за который голосовал анархистский министр Лопез, вредившего местным коллективам (сформированными CNT и социалистической UGN), вспыхнули бунты в Виланэсе, около Валенсии.

В мае 1937 года стычка между анархистами и компартией в Барселоне привела к серии столкновений, продолжавшихся более недели и распространившихся на соседние города. Бок о бок с анархистскими группами «Друзья Дуррути» бились группы POUM (инакомыслящие коммунисты) и «Либертарная молодёжь». Осуждённые CNT, «Друзья Дуррути» были вынуждены остановить борьбу. Компартия немедленно послала вооружённую колонну и начала репрессии, убив множество товарищей. Газета «Друзья Дуррути» ушла в подполье.

Когда коммунистическая дивизия Листера начала систематическое разрушение арагонского коллектива в 1937 году, товарищи хотели организовать сопротивление, но были предупреждены чётким указанием CNT. Газета «Новая Испания» (“Espagne Nouvelle”), печатавшаяся подпольно во Франции, так как в Испании она была запрещена, писала: «Мы должны были защищать наши Советы с оружием в руках, несмотря на пораженческую позицию CNT.» (29 октября 1937 г.)

Товарищи из группы «CORALE» писали:

«Ничего не слышно о том, что в 1936 году иснанский анархо-синдикализм столкнулся с тем же явлением, что и французский в 1906-м: интеграция движения из-за принятия требований буржуазного общества. Когда необходимо, республиканская буржуазия принимает коллективизацию тяжёлой промышленности с целью последующего контроля над ней в качестве военной промышленности. В Каталонии, где законадательство отличалось от остальной Испании, в октябре 1936 года была объявлена коллективизация всей промышленности. Коллективы допускались лишь в сфере обслуживания и сельском хозяйстве. Не принимая во внимание исторические уроки спартакистов и двуличной буржуазной власти в Германии 1919 года и махновцев и коммунистов в Украине в 1919 году, став на путь подавления революционеров, уничтожая таким образом завоевания трудящихся, анархо-синдикалисты, имея в своём распоряжении массы, захватили политическую власть для себя.» («Corale»)

Это мало анализировалось. Иногда углубляются в частные вопросы (например, военной проблемы), а остальные забывают. Часто подводится итоговый баланс и выносятся на свет положительные явления, в то время как отрицательные, видимо из-за любви к стране, замалчиваются. Мы думаем, что пришло время, ограничивая себя проблемой синдикализма, придать нужный рельеф некоторым отрицательным аспектам структуры.

«Фашизм в широком смысле слова не состоит из символов или типов режимов, которые мы определяем таковыми… это власть во всех своих различных формах и проявлениях, приводящая к фашизму.

Мы создали армию, в точности повторяющую государственную армию и классические репресивные органы. Как и раньше, полиция действует против рабочих, пытающихся сделать нечто социально полезное. Народные ополчения исчезли. Одним словом, Социальная Революция была подавлена». («Железная колонна» («Colonna di ferro») в «Линии огня» (“Linea de Fuego”)).

Условия для военного поражения были надёжно заложены. К этому добавилось поражение духа и принципов, по существу поражение чужеродного организма в лице направляющей ментальности, просочившейся в анархистскую синдикалистскую организацию из-за особой структуры таких организаций.

Синдикализм и предреволюционная фаза

Всё, что мы до этого сказали по проблеме синдикализма, становится особенно важным в предреволюционной фазе, когда вызревают условия для коренных преобразований, массы стоят перед трудноразрешимыми проблемами, и традиционные организации трудящихся вынуждены реагировать на исторический момент.

Данный дискурс можно распространить особенно на политические организации, такие как партии, имеющие подобные проблемы, но мы, исключительно ради простоты, займёмся синдикалисткими организациями.

Русская революция развивалась на базе Советов. Идея данных базисных структур не имеет ничего общего с синдикализмом.

«Идея советов является точным выражением того, что мы подразумеваем под социальной революцией, она соответствует конструктивной части социализма. Идея диктатуры пролетариата имеет буржуазное происхождение и не имеет ничего общего с социализмом.» (Р. Рокер)

Процесс перерождения, пройденный ими, слишком известен, чтобы вспоминать о нём. Важно, что роль масс была решающей, а роль синдикалистских организаций не была на том же уровне. На это можно возразить, что инструмент не был достаточно развит, или что экономические отношения не были подходящи, но это не решит проблемы. Были массы, готовые к революции, и было логическое разрешение необходимости. Что оставалось организациям трудящихся, так это следовать за развитием ситуации. Речь Ленина по прибытию в Санкт-Петербург — яркий пример такой «готовности».

«Революции, в подлинном значении этого слова, в Венгрии не было. Государство, скажем так, за одну ночь упало в руки пролетариата.» (Варга)

Это объясняет, почему Венгрия советов пережила переход частной собственности прямо от капиталистов в руки государства без каких-либо попыток рабочего самоуправления. Варга продолжает: «Достаточно заставить рабочих представить, что они распоряжаются и управляют производством, что на самом деле мало значит, потому что центральное управление у нас, а доходы определяются ценовой политикой.»

Если в России революция была подавлена, то в Венгрии (советов) её никогда и не происходило.

В Германии было иначе. Матросы взбунтовались, когда столкнулись с перспективой ещё одной бесполезной резни в движении 1918 года. Они под развевающимся красным флагом сошли на берег в Гамбурге. Милионы рабочих объединились с ними и через несколько дней вся Германия была сетью рабочих и крестьянских советов. Партии и профсоюзы пытались атаковать это спонтанное движение, и это объясняет почему оно не развивалось. Пролетариат, истощённый борьбой против контрреволюции, был вынужден сдаться, определив этим провал самой революции. Подобные явления имели место в Италии и Испании, и при любых обстоятельствах напряжённость между лидерами и революционными массами развивалась во имя реформистского благоразумия.

Что мы считаем фундаментальным в предреволюционной фазе, так это организацию базиса рабочих, независимого от любых политических или профсоюзных структур. Первые перенесут чёткие классовые интересы на уровень, такой широкий, что сведут их на нет, вторые ограничат их до поступательного требования лучших условий, что будет препятствовать возможности радикального видения революции, или, по крайней мере, будут неспособны осуществить их.

Мы должны понимать, что рабочее движение в его традиционном виде является движением трудящихся и их лидеров, чей единственный интерес — быть включенными в логику капитала, чтобы добиться успеха настолько, насколько это возможно. Нам пора прекратить создавать иллюзии по этому поводу. Предреволюционная фаза обуславливает особую ситуацию, которая заключает в себе субъективное и объективное достижение полного развития, но которая не может избежать того факта, что синдикалистское движение не является революционным. Когда используются инструменты этого движения (или заявляется об их использовании) в революционном смысле, это означает применение насилия меньшинством. Результат обычно хуже, чем зло, которое они намеревались изгнать.

Атмосфера профсоюзов пропитана духом классового сотрудничества, корпоративного видения экономики, объединяющего буржуазию и пролетариат с намерением обеспечить максимальное благосостояние трудящимся.

Капитализм миновал кризисы производства в прошлом, развился в современную демократическую школу, стал подвижным хозяином самому себе, он вдохновляется мощным духом преобразования и инноваций. Существуя во времена набирающих вес международных требований, он не способен породить националистический мусор и тому подобное, вследствие отказа от старого предпринимательского класса. Капитализм старого типа отступил перед новой управленческой версией. Он отлично знает, что его лучший друг и союзник — профсоюз. Заменяя миф бизнесмена мифом технократа, становится очевидным огромное сходство профсоюзного лидера и фабричного управляющего, их общие цели, параллельное направление их усилий и подобие их образования. Старый профсоюзный представитель с мозолистыми руками, которыми он мог яростно потрясать перед хозяином, заменён интеллектуалом, прошедшим университет, с чистыми руками и белым воротничком. Он может противостоять другому интеллектуалу, прошедшим тот же университет, и получившим место фабричного начальника, на равных условиях. Если капитализм находится в процессе ухода из рук старых львов, то трэд-юнионизм уже некоторое время свободен от старых профсоюзных лидеров. Он удовлетворил требования будущего благоразумно и раньше, чем ожидалось. Мы твёрдо верим, что даже в те времена, когда старый профсоюзный представитель пугал хозяина своей отвагой, зачатки сегодняшнего положения вещей уже существовали, точно так же, как зачатки управленческой эволюции капитализма существовали в старом предпринимательском капитализме. Перерождение социального организма никогда не является «новым» событием, как всегда учил анархизм, но всегда является эволюцией, изменением уже существовавшей ситуации. И именно таким образом используются средства, обуславливающие достигаемые цели. Тут опять использование средств, таких как требование лучших условий или попыток меньшинства сконструировать монолитную структуру, идентичную той, которой они противостоят, сделало свой вклад в сегодняшнюю неспособность ясно видеть цели пролетариата.

Конечно, читатель может легко возразить, что это не является перспективой анархо-синдикализма. Но одно дело говорить о смерти, а другое умереть. Одно дело сооружать прекрасные социальные фантазии, а другое соприкоснуться с реальностью. Одно дело хотеть сохранить анархистские принципы даже внутри синдикалистской организации, а другое пытаться заставить их силой войти в частичные требования, к которым, сознательно или бессознательно, привязан синдикализм. И нет смысла настаивать на прямом действии тут, если борющаяся организация на самом деле строится на прямом действии, она либо не синдикалистская (в данном случае в ней отсутствует структура, базирующаяся на территории, представительности, содействии и идеологии, типичной для синдикалистской организации, которая сокращается до вопроса семантики), либо просто пародирует прямое действие, т.е. использует методы, типичные для прямого действия, но не содержащие основных элементов автономии базиса.

Давайте рассмотрим такой пример радикального действия, как саботаж. Рабочий атакует структуру эксплуатации с помощью инструментов своего труда (то есть его подлинной силы сопротивления), разрушая, таким образом, и идеологию труда (плод обслуги режима) и продукцию класса, угнетающего его. Давайте представим, что данный метод борьбы применяется, например, на железной дороге. Мы можем предвидеть две возможности:

Профсоюз, скрытно используя средства, которыми он в настоящее время не обладает, но которые он мог бы создать для этой цели, отдаёт приказ саботировать все локомотивы, принадлежащие железной дороге. Часть работников, подчиняющаяся указаниям профсоюза, выводит из строя все локомотивы или их части. Таким образом, профсоюз оказывает сильное давление на противную сторону (в данном случае на государство, но аргументация не сильно изменится в случае частного сектора), которая принимает изложенные требования.

Рабочие организуют на уровне базиса обсуждение, даже в изолированных группах, возможность борьбы против капиталистической эксплуатации и профсоюзного сотрудничества. Они решают саботировать (всё ещё в случае железной дороги) некоторые локомотивы, пусть даже в одном регионе. Другие рабочие (допустим гипотезу о распространении действия на другие секторы), понимают обоснованность подобных действий и, страхуя себя с помощью подпольных действий или любых других инструментов, которые они могут выбрать сообразно месту и требованиям момента, они расширяют свою инициативу. Предложения могут быть сделаны противной стороне, но не обязательно.

В первом случае это не прямое действие. Использование саботажа осуществляется профсоюзной организацией по решению лидеров с учётом требований. На практике использование подобного инструмента может стать возможным в случае революционной эволюции профсоюзов, но всегда эволюции в авторитарном смысле. В наилучшем возможном случае результатом будет бланкистская попытка революции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Даже если либертарные синдикалисты будут осуществлять подобные действия, анархо-сидикалисты способны замалчивать любую склонность к авторитаризму, обусловленную структурой организации, революционное напряжение будет чем-то навязанным массам. Любое решение действовать, в данных объективных условиях, не отыщет плодородной почвы для дальнейшего развития. Аргументируя, рассмотрим случай по-настоящему уникального явления, такого как решение синдикалистских лидеров такой беспристрастной внутренней искренности и доказанной анархистской веры, что не чувствуют никакой особой привязанности к своим собственным задачам и постам, и разобщённость между этими «ангелами» и рабочими массами, иногда неспособными понять даже послание ангела, станет очевидной.

Это будет случаем прямого действия. Если анархо-синдикалистский ангел на самом деле такой, он тотчас же оставит свой собственный пост, чтобы присоединиться к другим в конкретной, определённой задаче, начатой в одном месте и могущей распространиться далее. Конечно, рабочий сам может никогда и не отыскать решения проблемы прямой организации борьбы, и в данном конкретном случае он может не отыскать «нравственного» решения (не технического, потому что знает его лучше всех революционеров и синдикалистов вместе взятых) саботированию локомотива, и именно в этом смысле обосновывается и оправдывается революционная работа. Но рабочему, несомненно, не нужет кто-то, кто организует его в профсоюзы, партии, секты или во что-то подобное, с тем чтобы добиться его освобождения.

События всегда показывали насколько трудящиеся нуждаются в данном анализе, так как часто они хотят ясности относительно целей, которые нужно достигнуть, и средств для защиты себя от хозяев и их «советников». И, не зная, куда идти и с чего начать, они сами часто ищут лидера или партию ради просвещения и руководства, если не возвращения к власти старой эксплуатирующей системы. Раб, проживший всю свою жизнь в цепях, может верить, что он выжил благодаря им, а не вопреки, и может атаковать любого, пытающегося избавить его от них. Но это часть обязательной работы, которую нужно сделать сейчас. Она не является непреодолимым препятствием, ведущим к неизбежности руководства и власти.

Трудящиеся должны признать, что в предреволюционной фазе профсоюз является соучастником нанимателей, посредником, гарантирующим приобретение определённых ограниченных прав, а также борется за сохранение условий, позволяющих иметь место данной борьбе. В противном случае это будет проблема посредника, борющегося за собственное уничтожение.

Синдикалистские организации после революции

Окончательное доказательство ограниченности синдикалистской организации и её непременной опасности можно увидеть в результатах её присутствия в непосредственно постреволюционной фазе. Если революционное событие направляется партией или реализуется вооруженным меньшинством, способным привлечь массы, но душащим любую их спонтанную активность, действие синдикалистской организации произведёт не более чем передачу всего в руки революционной партии, таким образом сдавая рабочих эксплуататорскому классу.

Если революция в действительности является бюрократическим событием, государственным кризисом, как в советской Венгрии, синдикалистская организация становится Государством в первом лице. Она гарантирует безопасный переход производства в руки Государства, заботясь об ослаблении любых оригинальных, спонтанных попыток масс, направленных на их окончательное освобождение.

Если трудящиеся стихийно берут инициативу в свои руки, как это было в России, Германии и Италии, и создают собственные базовые организации — свои советы — и объявляют войну структурам эксплуатации, синдикалистские организации переходят на сторону государства и ведут переговоры (причиняя как можно меньший ущерб) о переходе к последующей фазе нормализации и централизации. В фазе централизации, подобной имевшей место в России во времена сталинистского дебюта, профсоюзы отступают перед лицом партии.

Кто-то скажет, что это коммунистические и социал-демократические профсоюзы, не анархистские, потому что невозможно, чтобы анархистские товарищи действовали подобным образом. И мы согласимся. Это невозможно… но это происходит. Невозможно, чтобы анархистские товарищи вошли в правительство, чтобы анархо-синдикалисты предлагали стать частью правительства, но это происходит. Невозможно, чтобы анархистские газеты запрещались анархистскими организациями, но это происходит. Не анархизм определяет людей, но люди определяют анархизм.

В случае анархо-синдикалистских организаций самой логичной вещью было бы распуститься, чтобы избежать падения в узкую трэд-юнионистскую логику, и, если бы это произошло, наш анализ был бы бессмысленным.

Но это может произойти перед революцией, но не после неё. С другой стороны, если они сохранятся, самой логичной для них вещью будет действовать подобно всем синдикалистским организациям в мире, и анархистские товарищи, которые останутся в них, будут вынуждены сделать смертельные идеологические прыжки, чтобы свести вместе дьяволов и святых.

Несомненно, не представляется возможным спрогнозировать состояние экономики после революции. Факторы огромной важности вступят в силу в момент решающего кризиса. Факторы меньшей важности, но, тем не менее, определяющие, будут по-прежнему внутри целой системы, делая невозможными любые аналитические попытки, отличные от очень грубых приближений. Невозможно составить детальную программу, но кое-что может быть ясно увидено. Наличие государственного контроля негативно. Оно не может избежать определения социальных условий, поскольку устанавливает плановую экономику. Постреволюционная экономика, с другой стороны, должна быть натуральной экономикой, где производство и распределение обеспечиваются горизонтальными соглашениями между производителями, также являющимися потребителями.

Легко увидеть каким образом синдикалистские организации могут сыграть очень серьёзную роль в послереволюционной экономике, вступившей в производственную фазу. Они могут оставаться посредниками между рабочими и централизованной властью, а когда она падёт, могут воссоздать её с целью продолжения их неизменной передаточной функции. Объективно контрреволюционная роль, которую они играют в системе капиталистической экономики, разовьётся в активную контрреволюционную роль при коммунизме.

Некоторые товарищи приходят к заключению, что синдикалистская организация или профсоюз должны рассматриваться в качестве «коммунальных услуг». В реальности лишь малая часть пролетариата осознаёт продиктованный капитализмом цикл «производи, потребляй, будь отчуждён», но эта малая часть рекуперируется капитализмом (с помощью профсоюзов). Это было заново пересмотрено некоторыми молодыми людьми, бросившими работу, коммунами и т.д., а также различными другими слоями общества.

«Мы не можем разрушить профсоюз, но мы не желаем работать внутри него. Будет лучше не пытаться преобразовывать организацию, которая никогда не была (или едва ли когда-нибудь была) революционной, в революционную, а лишь надеяться, что эксплуатируемые сами начнут работу по «дезорганизации» профсоюзов, а после попытаться создать инструмент, соответствующий задачам революции.» («Corale»).

Заключение

Мы полностью не согласны с товарищами из «Corale». Проект по дезорганизации профсоюзов требует деструктивной логики, несовместимой с логикой профсоюзной перспективы незначительных интересов и нужд. Затраты энергии (которой мы не владеем) на подобную перспективу будет расточительством и неправильным рассмотрением проблемы рабочей организации. Результаты, более быстрые и лучшие, можно получить с помощью радикальной критики профсоюзов и расширения её в равной степени на революционный и анархо-синдикализм. Рабочие станут более осведомленными об ограниченности профсоюзов, если они будут показаны с возможной альтернативой: возможностью предоставить эту коммунальную услугу её собственной судьбе и подготовить создание малых автономных базисных организаций, преданных радикальной борьбе против существующих структур производства.

Эти группы должны принимать форму производственных ячеек. Этому нет альтернативы. Рабочий является частью механизма и завода. Капиталистическая эксплуатация продолжает бесчеловечно осуждать его на почти полное отчуждение от собственной личности, даже сегодня, в эру передовых технологий. Закончив рабочий день усталым бедным человеком, рабочий способен лишь добраться до кровати, заняться любовью и заснуть. Его боевой потенциал иссёк. Попытка втянуть его в ряды революционного «выводка» будет психологической и тактической ошибкой. Лишь высокочувствительное меньшинство способно на это, и лишь с серьёзными оговорками. Вот почему любая организация, даже так называемая анархистская, отталкивающаяся от фиксированной точки при определении линии действий, имеет всё, что нужно, для быстрого перерождения. Учитывая, что реальным местом революции является фабрика, сельхозугодья, школа, домовладение и т.д., общие и частные условия эксплуатации должны быть определены на данных уровнях опыта. Всё это требует периодического анализа связей, касающихся областей проживания: связей между различными регионами, внутри всех областей (государства) либо между различными государствами, и сверх того многих других проблем. Но само это не приведёт в созданию рабочими альтернативных форм организации.

Рабочий должен признать не то, что в этом заключается «революционная» необходимость, а то, что в этом заключается естественная необходимость, связанная с самой возможностью его выживания, заставляющей его работать усерднее и даже страдать чуть более, чтобы быть богаче впоследствии, не только ему, но также и всем прочим. Революционный дискурс вряд ли когда-нибудь напрямую затрагивал рабочего. Вот почему профсоюзы так успешны, они доходят до рабочего в его прямых интересах, и, в первую очередь, в том, что заботит его больше всего, в его работе. Рабочий привязан к профсоюзному измерению не столько потому, что оно даёт ему некоторою безопасность на фабрике, но потому, что его профсоюз собирает всех рабочих его цеха, людей с проблемами, подобными его собственным, с которыми он может говорить компетентно, и среди которых он чувствует себя компетентным. Это не корпоративная ограниченность, но прямое следствие разделения труда, которое нельзя уничтожить за один день. Попытка выхватить его из своего окружения и заставить слушать неясные споры, часами ведущиеся людьми, использующими малопонятный язык, почти неизбежно закончится тем, что он откажется хоть чуть-чуть открыться новому и совершенно иному и предпочтёт шум цеха или гам детей дома.

Рабочий должен прожить революцию через реальность экономики. Различия между профсоюзом или синдикалистской организацией и автономными группами на уровне базиса могут быть поняты лишь при конкретном уровне экономических отношений, а не через фильтр идеологической интерпретации. В этом смысле есть некоторая гарантия в вышеупомянутом указании на необходимость работы по отчуждению рабочего от его профсоюза, или по дезорганизации профсоюзов, лишь для того, чтобы он увидел пределы всех профсоюзов и их квинтэссенцию коммунальной службы.

Экономическая ситуация может быть организованна без какой-либо репрессивной структуры, контролирующей или направляющей её или принимающей решения о достигаемых целях. Рабочий очень хорошо понимает это. Он точно знает как структурирована фабрика и что, преодолев ее барьер, он будет способен заставить экономику работать в его собственных интересах. Он отлично знает, что разрушение данного препятствия будет означать преобразование отношений как внутри, так и вне фабрики, школы, сельхозугодья и всего общества. Для рабочего концепция пролетарского управления является прежде всего концепцией управления производством. Капиталистское или государственное управление, напротив, означает эксплуатацию производства от лица кого-то ещё, от лица малых групп капиталистов, партийных бюрократов или управляющих. Вот поэтому контроль над продуктом, отсутствующий в данной перспективе, а с ним решения о направлениях производства, выбранных альтернативах и т.д. Распространение также связано с производством. Рабочий знает, что возможно установить простую связь между чьим-то вкладом в производство и полученным продуктом, установить соглашения между отраслями, связывающими цеха, производящие одинаковые вещи. Он также знает, что это связь даст ему право на распространение полученных продуктов. Данное соображение технически сложно, но оно живёт в воображении рабочего. Что необходимо, так это разъяснить ему способ, как данный механизм может быть осуществлён в коммунистической экономике, как он может получить во владение столько продуктов, сколько ему «на самом деле» нужно, и как он может участвовать в «полезном» производстве, в соответствии со своими возможностями.

В данной перспективе вопрос формы организации, альтернативной профсоюзу или синдикалистской структуре, становится совсем не сложным. Фактически, невозможно представить программу прямой борьбы в терминах, обозначающих контакты между цехом и различными отраслями, включая завоевание технической информации, обмен ею и улучшение её, кроме как изнутри измерения рабочих, организованных автономно на базисном уровне. Пропускание всего этого через профсоюз, неважно насколько непорочен он стал, приведёт к получению базисом искажённой информации, полностью непригодной для достигаемых целей.

Сегодня крайне необходима прямая борьба, организованная базисом, малыми группами рабочих, атакующими центры производства. Это позволило бы развивать единство для дальнейшего продвижения борьбы, которое может стать результатом получения рабочими более подробной информации и последующего принятия ими решения экспроприировать капитал, то есть осуществить революцию. Отныне именно рабочий устанавливал бы условия и связь между трудом и результатом этого труда. Сделав это, у рабочего не осталось бы другого выбора, кроме как отвергнуть любые формы организации, защищающие капиталистическую или любую другую власть, и продолжать создавать производственные ячейки, которые могут существовать на протяжении всей борьбы вплоть до полного уничтожения эксплуатации.

Проще говоря, допустив, что отношения между трудящимся и результатом его труда лежат в основе революционного проекта, очевидно, что эти отношения должны быть эгалитарными (каждому по потребностям, от каждого по способностям), управляемыми самими производителями и предельно простыми (это означает ликвидацию не только рынка, но и товарно-денежных отношений в целом).

Отстаивать автономную организацию борьбы означает в то же время отстаивать автономную организацию производства. Здесь нет никакой существенной разницы. В известном смысле, не может быть и какой-либо временной границы между этими «фазами». Когда рабочие организуют свои собственные автономные ячейки производства, они выбирают не тот путь, что синдикалистская организация или партия. Поступив так, рабочие уже сделали решающий шаг к управлению ходом борьбы не только в плане выбора инструментов, но и в плане выбора целей, к которым они стремятся, и не только целей борьбы, но и целей производства.

Во время революционных событий наличие сильной синдикалистской организации или партии в конечном итоге объявляющей пролетариат незрелым, и кто-то — синдикалистские или партийные лидеры — должен сделать выводы за них. На базис накладывается конструкция для вмешательства. Синдикалистские или партийные собрания всегда проводятся одними и теми же бюрократами и специалистами. Всё заканчивается тем, что мнение рабочих оставляют без внимания. Всякий анархистский товарищ, который мог бы, в конечном счёте, возразить этому, должен помнить о том, что произошло в Испании в период решения вопроса о вхождении в правительство, или борьбы за коллективы. Поэтому главными ключевыми элементами базисных ячеек должны быть:

Борьба. Классовый дух рождается и закаляется только в борьбе. В ней же становятся понятны истинные намерения партий и профсоюзов. Методы прямого действия известны: саботаж, прогулы, попытки самоуправления и уничтожения работы и т. д.

Организация. Организация вырастает из нужды в конфронтации и подтверждении. Формы организации сильно различаются в зависимости от времени и места, однако их, в значительной мере, объединяет классовая общность интересов в производственном процессе. «Ядра» создаются каждое на своём социальном, экономическом и политическом основании, однако все — в пределах, установленных реалиями производственного процесса. В этом заключается квинтэссенция организации, определяющая возможность постоянно ссылаться на нечто единое.

Информация. Должна приобретаться посредством постепенного полного изменения производственных отношений, с анализом эффектов и пределов. Приобретение информации, таким образом, становится пробуждением политического сознания внутри конкретных аспектов экономики и производства.

Но эти проблемы выходят за рамки данной статьи и требуют куда более глубокого анализа. Его-то мы и предлагаем проделать читателю.

Аббревиатуры

CGIL

Confederazione Generale italiana del Lavoro (Всеобщая федерация итальянских трудящихся), профсоюз левого крыла, находится под влиянием коммунистической партии, с социалистическим меньшинством.

CISL

Confederation Italiana Sindacati Lavoratori (Итальянская конфедерация профсоюзов трудящихся), находится под влиянием Democrazia Cristiana (христианских демократов).

UIL

Unione Italiana Lavoratore (Итальянский союз трудящихся), самая малая из трех наиболее крупных федераций, находится под влиянием социалистов.

CISNAL

4-я конфедерация, созданная после того, как CGIL, CISL и UIL публично провозгласили близость с неофашистской Национальной правой партией, MSI.

CGT

Confederation Generale du Travail (Всеобщая конфедерация труда), Франция, имеет приверженцов из широкого и, в некоторых случаях, неполитического спектра, но лидерство находится в руках сталинистов.

DGB

Deutscher Gewerkschaftsbund (Конфедерация немецких профсоюзов), объединяет 16 федераций. Присоединение к профсоюзу организуется в соответствии с заводом, а не работе исполняемой внутри него. Симпатизирует христианским демократам, но призывает к аполитичному единству.

SAC

Sveriges Arbetares Centralorganisation (Шведская центральная организация трудящихся). Шведская анархистская революционная тенденция, профсоюз, созданный в 1910 году.

Альфредо Бонанно

Коллективный перевод с английского, редактор: yana bez

К обобщению вооружённой борьбы

(из книги «Вооружённая борьба в Италии в 1976-78 гг.». Elephant Editions)

 

Общие условия жизни в этой стране – чрезвычайное отчаяние и безнадежность. Крепкие узы сотрудничества с государственными силами позволяют средствам массовой информации представлять симпатичную картину действительности. Любой знак несогласия в массах незамедлительно подавляется. Отказ рабочих в Турине ответить забастовкой на убийство журналиста¹ породил море интерпретаций и домыслов. Известные социологи встретились, чтобы провести исследования, в которых нуждается государство в своих наиболее зверских формах принуждения (полиция, судебная власть, тюрьмы). В то же самое время они создают такие паллиативы — лекарства, снимающие симптомы, но не излечивающее болезнь, как закон о безработице, законы о ренте, налоговые реформы — все смехотворные попытки остановить лавину с листком бумаги.

Безработица растет, частные инвестиции уменьшаются (капиталисты предпочитают благополучно размещать свои деньги за границей), ситуация на рынке труда должна быть стабилизирована с наименьшим ущербом для государства из ресурсов государственного сектора экономики. Это подрывает наше положение в смысле международной экономической надежности, которую мы теперь обязаны подкрепить политической надежностью. Другими словами, если мы хотим получить немецкие и американские деньги, мы должны показать им наше желание подавлять любую форму революционного инакомыслия, которое только может развиться в нашей стране. Мы должны продемонстрировать, что подобные явления больше не будут существовать, как только все будет окончательно организовано на гроши империалистических гигантов, с согласия Коммунистической партии.

Реакционная гарантия партии необходима по различным причинам. Прежде всего, ее идеологическое прошлое и способность подавлять эксплуатируемых, не являются ничем другим, чем простая попытка «спокойного» перехода к социальному демократическому капитализму с широким государственным участием.

Эта гарантия была бы невозможна в другой международной обстановке, если бы СССР находился в действительно непримиримом конфликте с США. Итальянская или Европейская дорога к социализму — абсурд. Итальянская Коммунистическая садится за стол переговоров со всеми реакционными силами только потому, что Советский Союз сам был расположен к этому некоторое время.

Все это должно помочь нам понять, что классовый фронт больше нельзя определить, опираясь на идеологические факторы, это можно сделать лишь, исходя из ситуации на производстве. Рабочие будут готовы к нападению на силы эксплуатации в том месте, где творится эксплуатация, как только идеологическая завеса, которая была так долго препятствием для понимания, падёт. Такой порядок вещей становится еще более ясным и острым в ситуации, обостренной нехваткой работы. Проведённый анализ показал, что безработные еще больше эксплуатируются и еще более несчастны, чем нанятые рабочие.

Склонность угнетённых к борьбе обусловлена не только эксплуатацией, но также и степенью эффективности идеологических инструментов. Чем яснее и прозрачнее становится их сущность, тем очевиднее становится её пустой характер — эксплуатация продолжается, как и прежде. И чем эти инструменты слабее, тем меньше они способны руководить массами, которые самостоятельно находят способы борьбы, классовое единение и причины, чтобы бороться.

 

 

 

Накал конфликта

Накал классового конфликта определяется всем разнообразием обстоятельств, в которых он разворачивается. Знать эти сопутствующие условия крайне важно, поскольку, по разным причинам, часто какое-либо отдельно взятое условие рассматривается как более важное, чем все остальные. Это порождает ужасный вывод, что все, кто считает иначе, — враги революции.

Невозможно установить степень значимости различных факторов, определяющих степень борьбы. Действительно — совершенно неуместно преувеличивать значение экономических факторов, и в то же время недооценивать значение, скажем, факторов идеологических, именно потому, что они неумолимо порождают строго определённые последствия и никакие иные.

 

Повышать накал борьбы

Каждому историческому моменту присущ определённый накал борьбы. В определённом смысле, историческая наука становится таковой тогда, когда может отследить эту степень накала, и описать условия, её обусловившие.

Изменения в накале борьбы — это обычные события, которые часто накатывают словно волны, движущиеся вокруг «оси», которая только кажется неподвижной, на самом деле постоянно меняя своё положение. Эта «ось» — идеологическая структура власти, или, если угодно, просто идеологическая структура, согласно которой революция не имеет идеологической структуры до тех пор, пока не обретает закостенелые формы контрреволюции.

Задвинуть борьбу в иллюзорные рамки идеологии значит оторвать её от почвы реальности, которая является единственной опорой любого адекватного теоретического поиска.

Нет сомнения, что каждый революционер заинтересован в подъёме уровня сознательности. Также несомненно, что не может быть заинтересованности в достижении идеологического «совершенства», поскольку рано или поздно оно станет пригодным лишь для установления новой власти. Особый случай — с идеологией насилия, обсуждаемой сегодня в Италии. Она стала полезной для государства, допускающего определённую нестабильность, позволяющую ему же быть некоторое время по-отечески открытым к дискуссии (посмотрите на митинг в Болонье, в оцеплении шести тысяч мусаров), чтобы затем незамедлительно принять жесточайшие меры, такие как полицейское запугивание, создание специальных тюрем, подписание чрезвычайных законов и учреждение трибуналов по этим законам.

Это вовсе не дискуссия о насилии, поднимающем накал борьбы, и не дискуссия о том, какие виды насилия приемлемы, а какие нет, или о том, какое насилие приближает угнетённых к своему освобождению. В таком споре, никто бы не смог научить чему-либо тех, кто подвергался всем видам притеснения на протяжении веков. Идеологический занавес поднимается, обнажая сцену в её суровой действительности классовой войны, с эксплуатируемыми с одной стороны и слугами угнетателей, бредущими по останкам своих боссов — с другой.

Когда мы говорим о необходимости насилия, мы, разумеется, делаем это вовсе не для того, чтобы убедить в этом угнетённых. Угнетённые и сами прекрасно понимают эту необходимость и применяют насилие, когда это возможно, и теми способами, которые возможны в их ситуации. Мы говорим о необходимости насилия, чтобы чётче отмежеваться от врага, даже от врага, пытающегося маскироваться под личиной брата или товарища.

Дискуссия о насилии также очень помогает выявить тех, кто во времена слов был очень изобретателен в расщеплении волоса, предлагая массам виды «правильного насилия», обусловленные их идеологическими взглядами. Когда по причинам, которые мы уже упомянули, накал конфликта возрастает, все эти «позиции» становятся одновременно бесполезными и ограничивающими. Они бесполезны, поскольку реальное противостояние делает их устаревшими и бессмысленными. Они являются ограничивающими, поскольку реальность разрушает все иллюзии и попытки интегрировать борьбу в рамки системы.

Будучи анархистами, мы выступаем за социальную революцию, то есть за немедленное и окончательное уничтожение государства. Мы придерживаемся революционной логики, которая находится выше логики деструктивной.

Мы выступаем за уничтожение государства. Это означает что мы за физическое (а не только на словах) уничтожение институтов власти и людей их представляющих. Мы против полиции, судов, бюрократов, профсоюзных боссов, и боссов вообще. Мы не только против полицейского контроля, буржуазного правосудия, техно-бюрократии, трэд-юнионизма и капитализма. Мы против тех конкретных людей, которые воплощают эти идеологические формы в жизнь каждый день, превращая их в инструменты репрессий. И это «против» должно принимать форму прямого действия и атак. Если мы говорим, что против полиции, мы не должны попадать в идеологическую ловушку тех, кто во имя непонятного плюрализма или ретроградного просветительства, даёт простор действия нашему врагу. Они утверждают что каждый имеет право на самовыражение, в том числе и полиция, которая самовыражается с помощью резиновых дубинок. Если мы действительно против бюрократов, всех боссов и профсоюзов, мы не должны ждать пока кто-то скажет нам: «этот начальник поступает неправильно или этот профсоюзный босс виновен в том-то и том-то, этот судья определённо реакционен». Нет! Все они, вне зависимости от идеологических отличий, все полицейские, все судьи, все бюрократы, все профсоюзные лидеры и все боссы виновны и должны постоянно попадать под атаки всеми возможными методами, каждый момент времени, любой ценой.

Моральное обоснование действия лежит в самом факте эксплуатации. Все, кто был веками подвержен тяжёлому бремени наёмной работы, все , кто строил этот мир, зная, что никогда не сможет насладиться им в полной мере, не должны ждать слабины от своих противников. Они должны атаковать, ударять и убивать, точно так же, как боссы и их слуги атакуют, ударяют и убивают в любое время, когда хотят это сделать.

Проблема стратегии

Тот факт, что возможно обсуждать методы и наиболее подходящие формы атак не имеет ничего общего с моральным обоснованием, которое оправдывает саму атаку.

Таким образом, любая дискуссия должна быть дискуссией о стратегии, и о приведении в соответствие методов и конечных целей. К примеру, нельзя говорить, что «анархисты не могут делать определённые вещи потому-что…». Эти аргументы не имеет никакого смысла. То, что анархисты могут делать или нет должно следовать из реальности действия, а не из абстрактных теорий. Иначе анархизм не будет иметь никакого смысла и превратится в идеологию, как это уже произошло с другими идеями.

Конечно, выбор стратегии неотделим от фундаментального анархистского анализа, который, будучи притворенным в реальность, становится неотъемлемой частью революционной практики. Но если тот же самый анализ будет оторван от реальной борьбы, станет продуктом чьего-то воспалённого воображения и превратится в катехизис, он просто станет кусочком идеологии и инструментом в руках власти с который он должен был бороться.

Поэтому, когда анархисты критикуют провозглашаемую революционную роль вооружённых формирований, таких как Красные Бригады, N.A.P.²или другие более новые формирования, они опираются на анархистский анализ, берущий в расчёт реальное положение дел в классовом противостоянии в Италии в настоящее время. Это не анархистский анализ, закрепощённый в идеологические догмы, который вынужден судить о вещах, не только как о чём-то находящемся вне собственной идеологии, но и как о чём-то враждебном. Недостаточно быть анархистом, чтобы сказать что правильно, а что нет в текущей борьбе. Для того, чтобы быть готовым к революционной конфронтации и хорошо понимать что она значит для каждого из нас и для движения в целом, надо находится в гуще событий, в тех конкретных обстоятельствах в которых происходит эта конфронтация.

Мы часто публиковали документы вооружённых формирований, ведущих борьбу в нашей стране. Иногда на этих же страницах мы приводили критику замкнутых вооружённых формирований. Но когда этих товарищей начинали преследовать, мы не отрекались от них и не увеличивали дистанцию. Это потому что дистанция, которая безусловно присутствует и важна, может существовать только на бумаге и сразу, таким образом, превращается в идеологический вопрос. Это привело к недопониманию со стороны некоторых товарищей, не разделявших наше стремление отмести умозрительные расхождения, и считавщих важным идеологические различия с людьми, ведущими вооружённую борьбу.

Как бы то ни было, сейчас положение дел изменилось и пришло время громко заявить о себе. Так громко, чтобы нас услышал даже глухой, а те, кто притворяется глухим, увидят перед собой толпы серьёзных товарищей, которые действительно готовы бороться за освобождение всех угнетённых и за анархию.

Причина, по который мы поддержали вооружённую борьбу и отстаивали её позиции, какими бы противоречивыми и опасными они ни были, заключается в том, что мы чувствовали: дорога, на которую мы ступили очень важна. Мы чувствовали, что эта дорога может, как это впоследствии и произошло, изменить своё направление на массовую вооружённую борьбу, на распространение — «обобщение» нелегального действия, которое смогло бы отрицать и, в конце концов, заменить изначальную подпольную борьбу, опирающуюся на замкнутые вооружённые формирования.

Противопоставлять себя тем, кто ведёт вооружённую борьбу с самого начала, как это сделали многие, означало внести вклад в государственные репрессии против них и не дать развиться движению в либертарном направлении, что мы считали возможным с самого начала. Под развитием в либертарном направлении мы понимаем не развитие замкнутых вооружённых формирований, но развитие вооружённой борьбы вообще и людей, которые работают в этом направлении.
Разочарование толкает многих людей на путь незаконного поведения. Это поведение материализуется везде — на рабочем месте, среди безработных или в виде общей криминализации. Это явление выходит за рамки стратегических перспектив любых замкнутых вооружённых формирований, вне зависимости от его размера и эффективности. Красные Бригады, NAP, Prima Linea³, и многие другие организации не могут на это ответить иначе, кроме как начав критиковать себя самих. Либо они приведут свои действия в соответствие с планом обобщённой вооружённой борьбы, которая уже потихонечку идёт, либо они обречены на угасание.

Наша цель следующая. Отвергнув глупую и злобную критику и избегая репрессивной тактики, на которую надеется государство, сейчас, как анархисты, мы должны продолжать процесс обобщения вооружённой борьбы, пресекая, критикуя и атакуя все попытки, вне зависимости, от кого эти попытки исходят, навязать стратегические и политические модели, которые уже были исключены самой практикой борьбы.

Мятеж
В следствие обобщения в массах вооружённой борьбы мятеж приобретает либертарный смысл, и сам по себе являет решительную критику любой «внутренней» попытки организовать управление классовым конфликтом.

Вооруженный конфликт является естественным результатом с каждым днем все более ухудшающейся ситуации. Эксплуатируемые начинают сознавать необходимость ряда анти-институциональных действий, которые все более и более распространяются. Отдельные акты наказаний в отношении лиц, ответственных за эксплуатацию, осуществляемые подпольными группами, находящимися в меньшинстве, начинают восприниматься с удовлетворением и поддерживаются массами. Попытки профсоюзов организовать акции протеста против таких действий, как видно на примере FIAT, собирают очень небольшое количество участников.

Нет сомнений, что сейчас движение эксплуатируемых в его различных противоречивых формах, способно к нападению на капитал и государственные структуры, которые его защищают. Несомненно, такое нападение уже происходит. Единственное, нам кажется странным, что на настоящей стадии борьбы делаются отступательные шаги, проявляющиеся в настойчивом использовании таких инструментов (например, вооруженная партия), которые могли бы быть эффективными в определенном смысле в прошлом, но на настоящий момент кажутся анахроничными и направленными внутрь.

Как революционные анархисты мы очень хорошо знаем, что на настоящем этапе классовой конфронтации скрытые формы сопротивления все еще необходимы. Мы так же хорошо представляем, что в то же время они имеют негативные аспекты, а именно возможность скатывания в авторитарность.

Наша задача быть осторожными, чтобы предотвратить деградацию, и бороться за достижение «обобщенной» повстанческой формы конфронтации. Обобщение гарантирует не только сохранение анархичности стратегии, но и обретения ею либертарного аспекта.

Говоря о мятеже в прошлом, многие товарищи тут же указывали на исторические примеры: банду Матезе, заговор Понтелуго и другие подобные события, обвиняя нас в «революционном романтизме» или «идеализме», или считая нас «объективно опасными». Нам все это кажется смехотворным.

Мятеж — это попытка революции. Как анархисты, мы считаем мятеж по праву своим инструментом, однако мятеж необходимо «обобществить», по крайней мере, до наиболее широкого спектра противозаконных действий. Это то, что сейчас и происходит. О чем же нам сожалеть? Возможно, нам необходимо сослаться на то, что противоречия капитала и революционные цели эксплуатируемых не позволяют нам воплотить наши сладкие мечты?

Мужайтесь! Если впереди трудные времена, мы знаем, что нужно делать. Именно в такое время овцы сбрасывают свои волчьи шкуры. Пришло время отложить разговоры и начать бороться. Давайте наберемся смелости и будем действовать. Поскольку обычно лучший способ защиты это нападение, давайте начнем нападать первыми. Недостатка целей нет. Пусть начальники и их служки почувствуют, как сложно может оказаться продолжать выполнять их эксплуататорские обязанности.

При анализе понятия вооруженной борьбы у анархистов постоянно возникал важный тезис: в связи с тем, что вооруженное столкновение является кульминационным моментом революции, перед вступлением в него необходимо убедиться, что нынешняя ситуация является, как минимум, предреволюционной. В противном случае, нас могут раздавить репрессиями и тому подобными действиями, и политическая работа, проводимая анархистским движением, такая как распространение контр-информации и пропаганда, будет сведена на нет.

Мы считаем, что необходимо уточнить кое-что в этой позиции, подчеркнув ряд моментов:
а) анализ основан на личном мнении товарищей, которые его разрабатывают, и может быть неверным;
б) на результаты анализа некоторых товарищей влияют позиции организаций, в которых они состоят, даже если формально это не декларируется ;
в) есть логическая ошибка в утверждении, что вооруженная борьба должна следовать только за предреволюционным этапом, поскольку она играет роль в самом достижении данного этапа;
г) не существует универсального определения «предреволюционной ситуации».

Первые два пункта нужно иметь в виду в связи с тем, что множество аналитических построений, предлагаемых в настоящее время, предложены товарищами много лет назад, и их восприятие политической ситуации характерно для иной стадии классовой борьбы. Более молодые товарищи, чья повседневность часто антиавторитарнее, чем времена авторов того или иного анализа, часто отказываются повторять за ними или понимают, что у них отсутствуют необходимые инструменты для подобных действий ввиду либерализации образования. Аналитические выкладки, продвигаемые такими товарищами, а так же их действия и поведение привели множество организационных структур в состояние кризиса.

Сейчас считается не модным говорить от лица организации, но это не означает, что аналитические выкладки отражают идеи отдельно взятого товарища, написавшего их. Они могут отражать стратегические позиции организаций, к которым эти товарищи постоянно апеллируют в теории или на практике. Чем дольше организация топчется на месте, тем дальше отодвигается для неё «предреволюционный этап».

Перейдем к третьему пункту: утверждение, что вооруженная борьба требует предреволюционной ситуации, содержит логическое противоречие. В этом утверждении подразумевается преувеличение роли организации военного типа перед другими формами вооруженного действия против власти. Учитывая нынешний накал конфликта, репрессии призваны ограничить распространение вооруженных действий, при этом указав на определенную организацию, которой якобы исчерпывается феномен вооружённой борьбы. Впоследствии это может быть эффектно использовано для оправдания репрессий.

В действительности, нет смысла принимать эту интерпретацию, созданную политической полицией. Действия так называемых «исторических» (самых известных) вооруженных организаций являются лишь небольшой частью вооруженного восстания, даже если у них получается производить наиболее впечатляющие действия. В реальности этот феномен состоит из широкого спектра незаконных и антиавторитарных действий, которые могут угрожающе бесконтрольно распространяться. Государство, а так же политические и псевдореволюционные (а по сути контрреволюционные) организации, рвущиеся к победе, хорошо себе это представляют. Если Вы хотите решить проблему вооружённой борьбы в нынешней Италии, было бы абсурдным действовать так же, как Красные Бригады и им подобные. Это значило бы, прикрываясь всем могуществом революционного анализа, руководствоваться логикой, столь полезной для капитализма. Именно антиавторитарные противозаконные действия определяют то, что называют предреволюционной ситуацией, а вовсе не наоборот, как некоторые полагают.

Следует также кое-что сказать касательно того, что единственное определение предреволюционной ситуации невозможно. Некоторым товарищам кажется, что эта фаза должна всегда быть похожей на условия штурма Зимнего дворца, а что-то отличное от этого происходит от усугубления кризиса капиталистической экономики. Другие думают, что сначала надо создать нестабильность на международном уровне, или должны измениться интересы в сферах, на которые поделен мир. Все эти доводы обоснованны, но, используемые по отдельности, не могут поставить под сомнение тот факт, что наша революционная задача заключается в направлении эксплуатируемых к восстанию и борьбе против эксплуататоров, а не мечтаниях о возможности победы нашей организации в случае конфликта. Возможно, еще непонято, в чем должна заключаться революционная задача анархистов. Как получается, что некоторые до сих пор мыслят категориями имени, организации, в соответствии с чем Azione Rivoluzionaria, только из-за цитирования высказывания Дуррути в начале своего наиболее значимого документа, должно считать себя единственно возможной альтернативой Красным Бригадам!? Может быть, еще непонятно то, что единственной альтернативой является всеобщая вооруженная борьба в виде восстания — что-то намного более значимое, чем величайшие подвиги «исторических» организаций.

Вперед, товарищи!

Бунт используют как отдельные личности, так и организации. Он не является революцией, но делает ее возможной. Без непрерывного бунта сознательных личностей не получится ничего, кроме революции новых боссов, использующих классовую борьбу. Также бунт – это самосознание, личное участие каждого, жертвы, на которые мы должны быть способны, осознавая свои надежды, радости, достижения и возможные опасности. Бунт – это то, что определяет жизнь каждого из нас.

В моменты высокого социального напряжения, когда противоречия капиталистической системы обостряются, последствия небольших уступок и слабостей, которые мы совершаем в период, когда ничего не происходит, проявляются. Это оппортунизм, пустивший свои корни среди нас, оппортунизм, ищущий хитрые слова, чтобы скрыть себя и представить свое направление как чисто революционную тактику. Вперед, товарищи! Давайте призовем то, что внутри нас, в наших отношениях с близкими по духу товарищами, в наших отношениях с организациями, к которым мы принадлежим. Это не так тяжело. Враг, смотрящий нам в лицо с такой суровостью, что нетрудно его распознать, должен быть атакован и в этом случае мы должны быть готовы отвечать за последствия наших действий. Вот задачи, ожидающие нас. Пусть наши разговоры будут действием, и пусть остальные товарищи учатся уважать нас за то, что мы делаем, а не за то, что мы представляем традицией, и пусть Государство вновь учится бояться анархистов не как наследников Равашоля или Генри, Дуррути или Махно, но за способность организовывать атаки, и за то, что анархисты являются не просто группами социологов, делающих блестящие анализы насущных проблем. Сегодня мы имеем кое-какие преимущества на линии фронта революционного конфликта. Мы не сделали никаких серьезных ошибок в недавнем прошлом, чтобы выглядеть в плохом свете в глазах эксплуатируемых.

Возможно, все это от того, что сделанное нами слишком незначительно, чтобы оставить место для серьезных ошибок, но, тем не менее, мы не сделали никаких. В настоящее время мы все еще можем быть точкой соприкосновения, отдушиной для эксплуатируемых и многих воинственных революционеров, пришедших из авторитарных организаций и переживших большую травму от ошибок этих организаций. Мы не повторим ошибок, которые сделали в 1968. Мы не допускаем противоборства на абстрактной основе бесконечных теоретических дискуссий. Мы оцениваем себя по конкретным действиям.

Мы не показываем страх, часто заставляющий нас замыкаться в себе, потому что с авторитариями, марксистами, никакие дела невозможны. Последние несколько месяцев показали развитие сильного антиавторитарного сознания во многих группах активистов, так же, как и в некоторых слоях эксплуатируемых, особенно подвергнутых процессу криминализации: мы не содействуем уничтожению этого сознания.

Давайте подготовимся к каждому возможному взаимоотношению. Мы анархисты и, как анархисты, мы за антиавторитарные действия. Но мы верим в необходимость атаковать власть немедленно на всех уровнях и всеми возможными способами. Здесь мы можем оценить себя и найти возможную точку для сотрудничества.

Последние события, происходящие из-за социального конфликта в современной Италии, говорят нам, что авторитарная стратегия несостоятельна. Эти события – точка соприкосновения не только для нас, но и для многих других товарищей. Сейчас не время для теоретических дебатов, но время выделить цели для атаки из числа многих контрреволюционных сил.

Альфредо Мария Бонанно;

перевод с английского: С., Э. Н., Toni Eriz, yana bez, ec_17.

В данном разделе представлены материалы, по которым у нашей организации нет, или пока нет единого мнения. В то же время, мы полагаем, что они могут заинтересовать читателей и вызвать ряд плодотворных обсуждений в нашей среде.

• Анализ теории привилегий от социальных анархистов — от женской фракции
• Блэк Джек: 7 советов начинающим и не только начинающим анархистам
• Блэк Джек: Стратегия развития анархо-коммунистического движения в России: первое приближение
• Джо Блэк: Анархизм, восстания и повстанчество
• Ильин А.Н.: Мифология современной политической системы
• Казимир Бран: «Пламя в ночи — руины на рассвете: саботаж и социальная война»
• Коллектив Чёрная Волна: Повстанческий анархизм и революционная организация
• Нет дыма без… Анархизм после РНС
• Олег Чащин. И вновь об «освобождении вещей»…
• Олег Чащин: Когда твои действия несут вред другим людям…
• Освобождение вещей. Критика шоплифтинга
• Питер Гелдерлос: Восстание или Организация
• Почему организации состоящие из друзей терпят неудачу
• Силовые структуры и революция
• ICC: Осмысление эпохи — Классовый анализ и события в арабском мире
• Борис Кагарлицкий: «Ливийское зеркало»
• Мохаммед А. Бамиех: «Анархическое, либеральное и авторитарное просвещение: записки Арабской Весны»
• Питер Гелдерлос: «Захватим Уолл Стрит»: почему борьба не должна ограничиваться захватом
• Питер Гелдерлос: Размышления о североамериканском движении «Захвати Wall Street!»
• Вильям Уолл: Тоттенхэм и за его пределами: неолиберальные бунты и возможности политики
• Э. Флуд: Критика примитивизма, анархо-примитивизма и антицивилизации
• Эколог: По поводу «критики анархо-примитивизма»
• Ричард Столлман: «Биопиратство или биокаперство?»
• Питер Гелдерлос: Восстание или Организация
• Уэйн Прайс: Что такое анархизм классовой борьбы?
• Группа Либертарных Коммунистов: Об отношении к профсоюзам и наша стратегия в борьбе рабочих
• Секс-индустрия: Солидарность а не «спасение»
• Дэрик Шэнон и Дж. Роуг: Отказываемся ждать! Анархизм и интерсекциональность