Современное увлечение легальными профсоюзами, ведущими «борьбу» в судах и забастовки «по закону» (то есть с соблюдением кучи формальностей, включая предупреждение боссов, дабы те успели принять меры), или рабочими партиями, «отстаивающими интересы рабочих» в парламенте – это не причина реформизма масс, а его следствие. Форма определяется содержанием, а не наоборот. Клюка, которой дерутся, превращается в боевую палицу, а боевая палица, на которую лишь опираются при ходьбе – в клюку. Разумеется, драться легче все-таки палицей, а опираться удобней на клюку, форма может иметь значение, большое, огромное, но все-таки не решающее. Гуситы победили, используя в качестве оружия цепы, а японские каратисты вообще придали обломку цепа мировую известность – кто не слыхал о нунчаках? FORA, CNT, IWA — формально тоже были профсоюзами, но на деле не имели с профсоюзом в его современном, «совковом» обывательском понимании ничего общего. Но почему они были боевыми организациями, почему они устраивали «дикие стачки» (то есть неожиданные для босса, не получившие «законного» разрешения), захватывали предприятия, дрались с полицией, отвечать на убийства своих активистов убийством заказчиков, а современные профсоюзы играют по правилам боссов? Что делало рабочие союзы прошлого палицей, а современные профсоюзы – клюкой?
***
Рабочие союзы, создававшиеся сто лет назад, хоть и были формально предназначены для заботы о более выгодной продаже рабочей силы, однако на деле создавались совсем не для этого. Те, кто в них входил, рассматривали борьбу за повышение платы или сокращение времени как «революционную гимнастику», тренировку, как штурм первой линии окопов, наконец, но не более того. Конечной целью тогдашних рабочих-активистов было другое – они хотели изменить мир, сломать систему, построить совершенно новые отношения между людьми. Говорят, что пятеро чикагских рабочих отдали свою жизнь за восьмичасовой рабочий день. Однако они умерли со словами: «Да здравствует анархия!» Умирать со словами: «Да здравствует восьмичасовой рабочий день!» никому из них не пришло бы в голову – это было бы просто смешно. Умирать можно за великую идею: анархию, диктатуру пролетариата, но не за большую плату или меньшее время работы. Идея может быть и мерзкой, но она должна быть великой. Немецкие социал-демократы проиграли нацистом потому, что говорили только о дешевой колбасе. Нацисты про колбасу тоже не забывали, это помогло им победить коммунистов, говоривших только о съездах да решениях Коминтерна, но они говорили еще и о новом мировом порядке, об арийской расе, об исключительности немецкого народа… За это штурмовики бросались на ротфронтовцев, а не за лишний кусок колбасы, хотя, не обещай нацисты улучшения жизни для рабочих, будущие штурмовики про арийскую расу бы даже слушать не стали. Им нужна была колбаса, но жизнь отдать они готовы были все-таки за расу. Счас сотни людей становятся смертниками по приказам исламских вождей. Неужели все они всерьез верят в то, что на том свете их ждут гурии или райские сады? Многие, безусловно, верят, но многим вообще плевать на гурий – они умирают за великую идею, за то, чтобы весь мир жил по законам ислама. Атеист, не верящий ни в Аллаха, ни в Иблиса, ни в ангелов, ни в джиннов, но почему-то решивший, что для человечества будет благом, если оно все воспримет ислам, скорей станет шахидом, чем человек верящий в существование Аллаха, но мало интересующийся тем, верит ли в это кто еще. И даже будущие новые русские умирали на разборках и стрелках не за лишнюю тарелку супа или даже черной икры, а за право ездить на «Мерседесах», звонить по мобильникам (тогда мобильники были крайней редкостью), носить золотые цепи и перстни и малиновые пиджаки, называть обычных людей лохами, показывать им «козу» – словом, за право быть «крутыми». Потому-то они и выкидывают постоянно различные фортели: гоняют по встречным полосам, дерутся с матросами в Таиланде – потому что если всего этого не делать, то за что же они кровь проливали? За рябчиков с ананасами? Не стоят того ни рябчики, ни ананасы, ни их сочетание.
И современная власть потому так и слаба, что у чиновников нет великой цели и быть не может. Сердюков разваливал армию не из ненависти, а из равнодушия к ней. Зачем армия, если все равно не за что умирать? Имей народ великую цель, сбросил бы он эту власть, но только у народа тоже нет цели. Буржуи и чиновники хорошо позаботились о том, чтобы внушить людям полное неверие в какие бы то ни было идеалы. Современные работники в подавляющем своем большинстве не верят ни в возможность рабочего государства, ни в возможность безгосударственного коммунизма. Они верят в возможность улучшить условия труда, в возможность продавать свое рабочее время, куски своей жизни чуть более выгоднее, чем сейчас. Но более выгодная продажа самих себя – это не то, за что можно умирать. А значит, надо играть по правилам. Потому что тот, кто играет не по правилам, рискует жизнью. Жизнь – слишком высокая ставка, чтобы ставить ее против повышения зарплаты или сокращения рабочего времени. Отсюда и реформизм.
Можно говорить, что, играя по правилам, ничего не добиться. И это будет правдой. Вернее, добиться, играя по правилам можно, если… кто-то другой играет не по ним, если можно сказать: «Либо вы разговариваете со мной, либо завтра меня мои люди посылают по адресу и на мое место ставят отморозков, которые на ваши правила плевать хотели; и тогда вы будете разговаривать уже с ними, да и то, если они еще захотят с вами разговаривать». Именно на этом выезжали реформисты столетней давности. Но счас таких отморозков нет. Потому что опять-таки у «отморозков прошлого» была великая цель. У современных работников – нет. Вернее, они в нее не верят. А потому, они будут играть по правилам, даже понимая бессмысленность этого. Или вообще не будут играть. Смирятся.
И современная власть потому так и слаба, что у чиновников нет великой цели и быть не может. Сердюков разваливал армию не из ненависти, а из равнодушия к ней. Зачем армия, если все равно не за что умирать? Имей народ великую цель, сбросил бы он эту власть, но только у народа тоже нет цели. Буржуи и чиновники хорошо позаботились о том, чтобы внушить людям полное неверие в какие бы то ни было идеалы. Современные работники в подавляющем своем большинстве не верят ни в возможность рабочего государства, ни в возможность безгосударственного коммунизма. Они верят в возможность улучшить условия труда, в возможность продавать свое рабочее время, куски своей жизни чуть более выгоднее, чем сейчас. Но более выгодная продажа самих себя – это не то, за что можно умирать. А значит, надо играть по правилам. Потому что тот, кто играет не по правилам, рискует жизнью. Жизнь – слишком высокая ставка, чтобы ставить ее против повышения зарплаты или сокращения рабочего времени. Отсюда и реформизм.
Можно говорить, что, играя по правилам, ничего не добиться. И это будет правдой. Вернее, добиться, играя по правилам можно, если… кто-то другой играет не по ним, если можно сказать: «Либо вы разговариваете со мной, либо завтра меня мои люди посылают по адресу и на мое место ставят отморозков, которые на ваши правила плевать хотели; и тогда вы будете разговаривать уже с ними, да и то, если они еще захотят с вами разговаривать». Именно на этом выезжали реформисты столетней давности. Но счас таких отморозков нет. Потому что опять-таки у «отморозков прошлого» была великая цель. У современных работников – нет. Вернее, они в нее не верят. А потому, они будут играть по правилам, даже понимая бессмысленность этого. Или вообще не будут играть. Смирятся.
***
Для меня, как для человека, у которого цель есть, и который хочет, чтобы именно во имя его цели, а никакой иной люди шли на борьбу, для меня вопрос состоит не в том, где взять цель (что ее брать, раз у меня она сесть, а никакой иной я не желаю), а в том, как убедить людей в ее желательности и достижимости. Увы, я не знаю никаких средств за исключением постоянного повторения призывов, постоянных проповедей. Поэтому я просто убежден, что мы должны постоянно говорить и писать не только о том, что нас не устраивает, но и о том, чего мы хотим, причем хотим не в качестве тренировки или первого шага, а в качестве конечной цели; мы должны постоянно рассказывать о кризисе системы, о необходимости совершенно других отношений, о мировой революции, о мировом коммунизме – мы должны рассказывать об этом, как поп или мулла постоянно рассказывает об адских муках и о райском блаженстве. Не надо бояться прослыть идиотами. Разве в достижимости коммунизма больше идиотизма, чем в утверждении, что бог создал мужика из грязи, а бабу – из кости, лишенной костного мозга (не иначе, тот, кто все это выдумал, был искренне уверен в том, что все мужики – грязные сволочи, а все бабы – безмозглые дуры)? Разве мы сами не верим в возможность построения вольного коммунизма? Тогда в чем проблема? Если в это верим мы, то значит, могут поверить и другие. И если поверят, пойдут за это в бой или даже на смерть, кто-то в итоге погибнет, но кто-то и победит и придет к цели. Если нет, то так и будет продолжаться возня по правилам. Разве это приведет к чему-то хорошему? И разве наша цель не стоит того, чтобы идти к ней? История не делается без проповедников.