Архив метки: анархизм

Что такое анархизм? Анархизм не есть философия. Анархизм не существует вне социальных движений. И в то же время анархизм (анархо-коммунизм) — это возможность подлинной свободы — возможность управлять своей жизнью самостоятельно (в тех вопросах, которые касаются только тебя) и коллективно с другими людьми, вступая с ними в диалог. Анархизм – это полное преодоление зависимости от буржуев, чиновников, от законов, установленных этими буржуями и чиновниками. На практике такой подход означает управление обществом через систему собраний (в кварталах, на предприятиях) и подчиненных собраниям координационных советов. Эти собрания будут связаны в прочную федеративную структуру, ассоциацию, объединены общими проектами (хозяйственными, научными, культурными и т.д.).

Вне борьбы общих собраний за свои права, причем борьбы, выходящей за рамки частной собственности и буржуазного права, нет никакого анархизма. Разумеется, можно сидеть дома и рассуждать об анархизме, но это еще не анархизм. Вне борьбы, в ходе которой трудящиеся приобретают навыки солидарности и самоуправления, а параллельно подрывают систему господства и насилия — нет никакого анархизма. Вне борьбы за изменение всего общества – нет анархизма.

Борьба за изменение общества ведется обычно через социальные движения. Мы видим в современном мире, и, в частности, на просторах СНГ пока только робкие зачатки подобных движений. В прошлом, в конце 80х — начале 90х — это были экологические и рабочие инициативы. Сегодня — это рабочее забастовочное движение, движение жильцов против точечной застройки и некоторые другие. Следовательно, сегодня основная задача анархистов состоит в том, чтобы непосредственно участвовать в подобных движениях. Цель такого участия, как мы можем видеть, в том, чтобы посредством агитации и живого примера воздействовать на трудящиеся массы.

Цели данного воздействия двояки. С одной стороны анархисты хотели бы видеть социальные движения в качестве общественных самоуправлений, то есть организаций, подконтрольных общим собраниям, независимых от партий, депутатов и СМИ (то есть от сил, связанных с капиталистической системой). С другой стороны, анархисты стремятся распространить среди активистов народных движений свою утопию – представление о гармоничном мире, основанном на самоуправлении низовых инициатив.

Но тут возникает несколько проблема.

Во-первых, анархисты могут быть услышаны только в том случае, если массы увидят, что анархистские методы работают. Вот когда массы в этом убедятся на практике, когда они увидят и ощутят силу прямого действия, тогда призывы анархистов к реконструкции мира перестанут быть пустым звуком. Это самая главная задача, и пока она не решена. Раз за разом рабочее движение и движение жильцов сталкиваются с реальностью, каковая реальность неумолимо свидетельствует: борьба в предписанных сверху рамках лишена смысла. Рабочие Форда бастовали в соответствии с действующим законодательством. Но это не помешало власти запретить все стачки на Форде и возбудить уголовное дело против лидера профсоюза. Жильцы неоднократно судились с застройщиками, открыто нарушавшими все мыслимые законы. Но суды не закрыли ни одну стройку. И, тем не менее, общество сковано страхом и пассивностью, а так же отсутствием солидарности; никак оно не может решиться на радикальные действия, а если кто на них и идет, то таких оказывается чрезвычайно мало.

Во-вторых, очень важно адекватное восприятие действительности. Например, среди некоторых левых политических активистов завелась в последнее время мода бороться за права животных, участвовать в совместных действиях с движением геeв и леcбиянок и т.п. Эта мода идет с Запада от т.н. автономных групп, состоящих из деток зажиточных представителей среднего класса либо из малоадекватных маргиналов. Однако, в современном мире подобные темы, мягко говоря, не пользуются популярностью. Подавляющему большинству людей они не интересны и вызывают недоуменные взгляды или смех – в отличие от борьбы против точечной застройки или борьбы за улучшение материального положения на производстве. Российский политолог Михаил Делягин справедливо замечает, что когда либералы или их левые союзники говорят о правах человека, они сосредотачивают свое внимание, прежде всего, на вопросах маргинальных, на вопросах не опасных для положения господствующего класса. Эти вопросы не затрагивают большинство людей и не опасны для властьимущих. Даже если власть разрешит вдруг браки геев, это не потребует никаких дополнительных расходов. Иное дело — положение и права большинства наемных работников, жильцов, пенсионеров, иное дело — медицина и образование… или точечная застройка, где крутятся миллиарды долларов, замешанная на чудовищной коррупции. Из истории мы знаем, что народ поднимался на великие революции ради свободы, хлеба и труда, но никогда из-за намеренья 1\10 части общества заняться нетрадиционным cекcoм. В какое место были бы посланы революционеры, если бы они пришли к рабочим в начале 20го века с призывом “бороться против гомофобии”? Кроме того, мало кому известно, какова ориентация соседа или коллег по работе, поэтому данный вопрос сегодня вряд ли актуален. Конечно, анархисты уважают право любого человека устраивать личную жизнь в соответствии со своими вкусами. Со временем, вредные фобии и нездоровый интерес к чужой личной жизни будут изжиты в рамках содружества людей, неразрывно связанных совместной борьбой и трудом.

В-третьих, анархистам — участникам социальных движений, предстоит трудная борьба против старых привычек. Среди этих привычек — надежды на власть, традиция передоверять принятие решений лидерам. Не меньшую угрозу представляет бытовой национализм, вполне способный расколоть любое движение. Впрочем, здесь у анархистов есть одно важное преимущество. Анархисты выступают за единство борьбы всех трудящихся, вне зависимости от национальности. И, действительно, на практике легко показать, что раскол по национальному, половому или любому иному признаку подрывает совместную борьбу за социальные права. Например, если кому-то не нравится форма носа соседа, и он на этом основании отказывается вместе с соседом перекрывать дорогу, то он, таким образом, объективно, становится пособником врага.

Если анархисты хотят выйти из своего узкого мирка, из проклятого гетто, куда их загнала социальная пассивность и привычка подражать западным автономам, то им следует как можно быстрее избавиться от идиотских привычек, сосредоточив все свое внимание на наиболее острых вопросах современности.

Михаил Магид

Сквозь миры осмысленного пенья,
Сквозь гармоний рукотворный лад,
Прозреваю древние ступени
Мирозданья — и они молчат.

Эрами державшиеся твари
Умирали. звука не издав, -
Прочерки в земном репертуаре.
Парии среди зверей и трав…

Панцирные, устрицы, кораллы -
Пандемониум праводяной, -
Всех одно Пожатье поломало,
Ноты не исторгнув ни одной…

Готфрид Бенн

Создание коммунистического безгосударственного общества, основанного на всеобщем самоуправлении — это задача гигантской сложности, которая до сих пор решена не была. Как минимум с 16 века, а может быть и со значительно более ранней эпохи идеи общинного коммунизма и прямой демократии присутствовали в качестве элемента в народных революционных движениях. Но, не смотря на все грандиозные усилия, тысячи мучеников, миллионы жертв, коммунизм построен не был.

Либеральная, социал-демократическая, большевистская и фашисткая утопии были с большей или меньшей достоверностью реализованы. Но безгосударственный коммунизм, за исключением нескольких небольших территорий — никогда. Следовательно, это задача на порядок более сложная.

Вероятно, это потому так, что коммунизм есть не продолжение истории классовых обществ, а прерывание их истории. Это внеисторическое движение, коренящееся в полуразрушенных древних традициях «братской общины», о которых с ненавистью писал неолиберал Фридрих Хайек. Это движение приходит из внеклассового коммунитарного измерения пролетариата (ведь и в нашей разорванной жизни, не смотря ни на что, присутствуют любовь, дружба и сострадание). Наложившись на бунтарские традиции классовой борьбы оно приобретает силу цунами.

Вся человеческая история последних нескольких тысячелетий — это инферно, за очень редкими исключениями. Вся история классовых государственных обществ — ад. Переход с одного круга ада на другой (от феодальной сеньории к капиталистическому производству, от одной формы угнетения к другой) и выход из ада — совершенно разные движения. Второе требует неизмеримо бОльших усилий, предельного напряжения всех человеческих сил.

Анархистский коммунизм это революция, РЕ-ЭВОЛЮЦИЯ. Иными словами — нечто противоположное естественной эволюции классовых обществ, движение вспять, к началу истории, к разрушенной древней коммунистической общине. Но, естественно, это не должно стать (и, скорее всего, не может стать) простым возвращением в прошлое. Невозможно войти в одну реку дважды. Люди изменились. Будет (если будет) что-то совсем другое, но рожденное из того же источника, выросшее из того же корня. Индийский мыслитель Ауробиндо Гхош сказал об этом замечательные слова: «анархистский коммунизм — начало и конец человеческой истории».

Люди должны будут измениться для того, чтобы создать коммунизм. Но они не могут измениться в результате простого просвещения. Революция невозможна без революционной гимнастики, без обретения пролетариатом самостоятельной организованной силы. Только так обездоленные, лишенные власти люди, смогут уничтожить буржуазию, уничтожив себя как класс.

Революция — это своего рода коллективная йога. Какую цель ставит перед собой йог? Прежде всего, он стремиться установить сознательный контроль над всеми функциями своего организма. После многих лет тренировок, новые умения и навыки закрепляются, становятся привычными, тело и до некоторой степени сознание, подчиняется ему.

Тоже самое может произойти и с обществом, которое стремится установить над самим собой сознательный контроль. Революция — это тысячи Ясногорсков (так назывался город, где в 1998 г. рабочее собрание захватило огромный машиностроительный завод и контролировало его на протяжении полугода), которые продлятся тысячи дней.

Партии являются централизованными структурами. Осуществлять текущую политику, давать указания местным парторганизациям в перерывах между съездами должны Центральные комитеты (ЦК).

Cоциолог Роберт Михельс отмечал, что любая централизованная организация, в частности политическая партия, представляет собой корпорацию, конкурирующую с другими, ей подобными. Партийное руководство («топ-менеджмент», «политтехнологи», как сказали бы сегодня) контролирует людские и финансовые ресурсы, использует их по своему усмотрению. Оно назначает или влияет на назначения управляющих региональными отделениями (местными партийными комитетами). Получив власть в стране посредством выборов или государственного переворота, партийный менеджмент берет под контроль и часть общественных богатств. Разумеется, партийное руководство может быть переизбрано съездом партии. Точно так же и парламент более-менее регулярно переизбирается народом. Но, увы, руководство любой организации в промежутке между выборами способно сосредоточить в своих руках административный ресурс, достаточный для того, чтобы существенным образом повлиять на их исход. Поэтому, во многом неверно утверждение, что партии отражают интересы классов. Они преследуют, прежде всего, собственные цели. Другое дело, что для расширения влияния и удержания власти в своих руках партии нуждаются в поддержке различных общественных классов. Они стараются опереться на те или иные социальные группы. Партии могут время от времени заботиться о нуждах данных групп. Но могут и обмануть их, «сыграв на доверии», переориентироваться на другие группы и т. д. В любом случае, партии ставят во главу угла свои собственные выгоды, а не чьи-либо ещё. Они не являются простыми проводниками политических интересов классов.

Немецкий революционер марксист Отто Рюле писал в начале 20-х гг.: «Партия, имея буржуазное происхождение, имеет и буржуазную сущность. Организационной характеристикой буржуазной сущности служит централизм. Партия… воплощает принцип централизма. Она похожа на ступенчатую пирамиду. Внизу масса членов, которые должны платить и повиноваться… На верхушке (в центре), наконец, несколько человек или даже один человек обладают высшим авторитетом и окончательными решающими правами. Вся инициатива, все предложения+ все полномочия принимать решения сконцентрированы у вождей: в их руках управленческий аппарат, списки выступающих, мандаты, пресса, касса. Массу ведут, опекают, держат в зависимости». Подобным же образом организовано и большинство профессиональных союзов. Михельс отмечал, что неверно приписывать профсоюзам функции защиты интересов трудящихся. На деле они, прежде всего, защищают интересы чиновников, которые этими профсоюзами управляют.

Когда партия приходит к власти, она вынуждена переходить с первоначально узкой социальной базы на общегосударственные позиции. Она учитывает интересы и регулирует поведение всех базовых слоев общества, превращается в его эксплуататорскую элиту.

Но, быть может, какая-то группа людей, явное меньшинство общества, способна просчитать, выявить интересы того или иного класса или даже всего общества, и правильным образом отражать эти интересы в своей политической деяительности? Почти все политики последние 150 лет говорят именно это — что они выражают интересы электората, которые они просчитали с помощью социологической и экономической науки. Советские партийные руководители тоже это говорили. Но возникает несколько проблем.

Во-первых не существует никакого прибора, чтобы просчитать меняющиеся вкусы, запросы и интересы миллионов людей (люди, к тому же, находятся в постоянном взаимодействии, и оказывают влияние друг на друга) и учесть эти интересы в центральной руководящей группе. Всякое социологическое или экономическое знание приблизительно, носит вероятностный характер и не охватывает большей части индивидуальных потребностей и устремлений.

Во-вторых, у любой группы, сосредоточившей в своих руках управление людьми, ресурсами и процессами неизбежно возникает мощный стимул, направленный на сохранение и усиление своего руководящего положения. Тот, кто обладает монополией на власть и богатство, обычно не хочет от этой монополии отказываться, стремится ее упрочить. Исключения очень редки и, как правила, относятся к единицам, а не к организациям и движениям.

Предположим, партийно-государственное руководство решило защитить интересы общества, как оно их понимает, бросив все средства на оборону от американских империалистов. Оно решило построить заводы для производства танков и боевых самолетов. Руководство полагает, что это важнее, чем строить заводы по производству сапог, брюк и туалетной бумаги. Кроме того, стоит поднять цены на мясо, чтобы оплатить расходы на танки и ракеты… и вдобавок ученые установили, что мясо — менее полезно, чем кукуруза.

Но большинству рабочих наплевать на американский империализм и на полезность кукурузы. Зато их заботит отсутствие нормальной обуви, брюк и туалетной бумаги. Люди возмущены ростом цен на мясо. Тогда, «для их же блага» партия принимает решение подавить их возмущнение при помощи расстрелов и арестов…

Но, допустим, правящая партия все-таки сочла возможным строить брючные и сапожные заводы. Какие же именно брюки и сапоги нужны населению? У разных людей разные вкусы и они не обязаны ходить в униформе. Учесть запросы такого рода при централизованном планировании невозможно. Централизованно можно построить огромный завод, который станет обслуживать половину страны. Такой завод хорош для производства энергии или газовых турбин, но не предметов индивидуального потребления.

Подобные вопросы не могут быть решены центральной группой, а могут быть решены только на местном уровне, в условиях децентраизации. Они могут быть решены в независимых группах людей, которые ориентируют производство на свои непосредственные, известные им и согласованные между собой потребности. Если же людей будут заталкивать в прокрустово ложе неких потребностей, «установленных» сверху, то возникнет разрыв между коллективным производством и его результатом.

Но ведь, существуют партии, которые — и это несомненно, защищают интересы определенных группировок буржуазии!

Однако, любая буржуазная партия защищает свои собственные интересы, как и пресловутая «пролетарская» партия, претендующая на руководство классом. И та и другая — буржуазные организации, которые служат прежде всего интересам менеджеров, управляющих этими партиями. Частные компании, лоббирующие свои интересы, выступают здесь в роли инвесторов. Они вкладывают капитал в определенную партию, расчитывая, что она расплатится с ними выгодными контрактами, кредитами или удобными законами, посредством которых бизнесмены с лихвой окупят потраченные средства.

У пролетариев нет денег на покупку крупных партий и не может быть, по той простой причине, что они — пролетарии, т.е. обездоленные, лишенные контроля над крупной собственностью и средствами производства.

Таким образом, нелепо говорить о централизованной рабочей партии. В ней, как и в компании Дженерал Моторс, может быть 90% рабочих от станка, но от этого партия будет по сути своей не более пролетарской, чем Дженерал Моторс.

Пролетарии могут отстаивать свои интересы. Но для этого им необходимо создать самоорганизованные коллективы, автономные собрания. И помнить, что никакому партийному менеджменту не может быть выгодно обретение всем трудовым классом, или даже малой его частью независимой коллективной воли. Иначе, куда денутся сами менеджеры?

Михаил Магид

Существует миф о том, что только централизованная (в смысле — управляемая из единого центра, каковой центр обладает правом принятия ключевых решений во всем важнейшим вопросам) социальная (политическая) организация, может добиваться своих целей. Высказывается даже мнение о том, что централизм есть синоним организации. Ниже мы постараемся показать, почему это мнение ошибочно.

Совершенно не из чего не следует, что успешная организация должна быть централизованной. Есть свои тактические преимущества у децентрализации. К ним относится способность гибко реагировать на местах на быстро меняющуюся ситуацию. Действуя из единого центра невозможно предусмотреть все.

Кроме того, у децентрализованной организации нет уязвимого центра, ликвидация которого могла бы обрушить и парализовать все движение. Так в Польше в 1980-1981 гг. существовал огромный профсоюз Солидарность. В нем насчитывалось 10 миллионов человек, — четверть всего населения страны. Но в декабре 1981 г. польское правительство ввело военное положение и разгромило Солидарность. Не смотря на огромную численность, профсоюз оказался крайне уязвим, именно потому, что имел жесткую централизованную структуру. А в ее рамках все ключевые решения принимались несколькими сотнями профсоюзных чиновников. Кроме того, организации на местах не имели опыта решительных, самостоятельных действий. Властям достаточно было арестовать руководителей, а так же чиновников, поддерживающих связь между центром и различными региональными отделениями Солидарности, чтобы парализовать всю работу профсоюза.

Напротив, в Венгрии в 1956 г. рабочие собрания и подконтрольные им органы координации (советы) победили государство без централизации. Афганские моджахеды из 10-15 разрозненных группировок разгромили централизованную армию Советского Союза в 1980-1987 гг. Союз вольных городов Италии разбил в XII веке армию Фридриха Барбароссы. В V веке до н.э. союз независимых полисов Греции уничтожил огромную армию централизованной персидской империи.

О том, как современное децентрализованное общественное движение может победить централизованную силу государства, свидетельствуют революционные события в Боливии в 2003 г. Вот что писали об этом движении (именуемом ‘газовой войной’) боливийские анархисты: «В «газовой войне» не было единого центра. Существовало множество центров, сходящихся вместе к одному-единственному центру, резиденции правительства, сметая силы государства и превращаясь в единую кочующую военную машину, продвигающуюся к центру государственной власти, разрушая власть. Эта военная машина состоит из многих центров активности и силы. Одним из них неожиданно стало движение крестьян-аймара из айлью (сельских общин), аграрных коммун и пастухов степи, которые захватывали дороги и перегораживали их камнями, исчезая перед самым появлением армии. Та приступала к разблокированию дорог, на что тратила большую часть дня. Таким образом аймара перерезают движение транспорта между городом Ла-Пасом и озером Титикака, с Перу, с Юнгас и Бени на севере и с Оруро, Кочабамбой и Санта-Крусом на юге. Эти акции не ведут к жертвам среди солдат репрессивных сил. Но государству наносится огромный экономический ущерб, поскольку затрудняются торговые перевозки из Ла-Пасом в остальную часть страны и на внешние рынки, и перевозки из внутренних районов страны и с внешних рынков в Ла-Пас… Шахтеры Уинуни предпринимают обходный маневр и стремительно продвигаются к Ла-Пасу в некоем подобии блицкрига или маневренной войны. Шахтеры выступают из Уинуни по направлению к Оруро, армия выступает, чтобы перехватить их на равнинах Сора-Сора, шахтеры обходят армию с флангов через холмы. Таким образом, они вступают в Оруро и занимают его, обходят армию с тыла… Основная часть контингента из 3000 шахтеров доходит до Патакамайи, где ее задерживает армия, а затем снова возобновляет движение вперед, пока не достигает Ла-Паса. Шахтеры несут динамит и старые ружья «маузер». Импровизированные воины. Настоящая военная машина. Кочевая жизнь и стремительность… Эль-Альто, огромный пригород (Ла-Паса, столицы Боливии — прим. пер.), временное прибежище крестьян-аймара, мигрантов с плато Альтиплано, бывших шахтеров, переселившихся из Потоси и Оруро, рабочих-механиков и текстильщиков, ремесленников, огромной массы молодежи, не имеющей работы, образования и надежды и находящейся в безвыходной ситуации, эмигрантов из Перу (…). Взрывная нищета, выброшенная городом вон. Сила, вобравшая в себя потенциал ответа. И был дан прекрасный ответ — ответ восставшего города. Огонь, динамит, камни, баррикады и траншеи ответили автоматическим ружьям, танкам, вертолетам армии и полиции.

На убийства население ответило взрывом ярости и всеобщей самоорганизацией. Ночью соседи натягивали колючую проволоку между фонарями, чтобы помещать проходу солдат. Кварталы объединялись вокруг своих соседской ассоциаций, ставших центрами и руководителями борьбы. Каждый приходской колокол подавал горячие призывы, призывал обитателей на битву. Они организовывались по группам домов; были сооружены сотни баррикад и траншей. Динамит, принесенный шахтерами, послужил для того, чтобы взорвать железобетонные пешеходные переходы на главной улице Эль-Альто и помешать проходу танков, грузовиков и военных отрядов. Блокада очистительного завода ЯПФБ в Сенката, который производит горючее, жидкий газ, керосин и дизельное топливо, вызвала нехватку горючего для танков и армейских грузовиков. Это побудило военных сформировать караваны (один провалился, второй оказался относительно успешным), из танков, грузовиков и вертолетов. Они стоили многих жизней людям Эль-Альто и Ла-Сехи. И все же то было поражение армии, ведь ей пришлось организовать целую военную экспедицию, чтобы раздобыть хоть немного горючего… Ла-Пас (столица Боливии — прим. ред.) был атакован с четырех сторон. Крестьяне из окрестностей Ла-Паса, Юнгаса и Ачакачи продвигались к городу и мало-помалу почти неуловимо проникали в него… Что касается распространения информации в ходе конфликта, мы можем сказать, что оно осуществлялось не иерархически, а через газеты, радио — прежде всего, народные, квартальные и принадлежащие ассоциациям — и некоторые каналы телевидения. Оно было горизонтальным и осуществлялось по многим направлениям, идя отовсюду и во всех направлениях и обличая убийства и правительственные репрессии. В Ла-Пасе и по всей стране действует прекрасная система радио и связи «Эрболь», которая образует сеть радиостанций во всех внутренних районах страны и разъясняла различные события движения.’

Действуя подобным образом, боливийское социальное движение добилось своих целей, сместило действующего президента страны. В долгосрочном плане оно добилось и другой цели: национализации газовой промышленности, приносящей основные доходы стране. Другое дело, что более глубокой и последовательной социальной программы у движения не было. Но это уже совсем другая история.

Социально-революционное действие предполагает отсутствие централизованного руководства в обществе и в организации. Оно неразрывно связано с принципом федерализма. Федерализм означает, что отдельные самоуправляемые коллективы свободно договариваются между собой о совместной деятельности.

В то же время социально-революционное (анархистское) дйествие предполагает централизованную координацию усилий. Это означает наличие избранных от самоуправляющихся сообществ делегатов. Делегаты на своих совещаниях осуществляют координацию работ этих сообществ и решают технические вопросы, связанные с такой координацией. Каждый такой делегат действует строго в рамках наказа, данного его сообществом. Сообщество может его отозвать в любой момент. Это так называемая система советов, которая органично дополняет самоуправление на местах. Как писала Ханна Арендт — один из крупнейших социальных философов 20го столетия, в Венгрии 1956 г. мы видим ту же систему советов, что и в мятежном Кронштадте 1921 года, систему, которую большевики так опозорили, что теперь вряд ли кто понимает ее смысл и назначение. Так кронштадский ВРК (Временный революционный комитет) все ключевые решения приводил в действие только после совещаний делегатов с собраниями сообществ (городских кварталов, или коллективов линейных кораблей), избравших этих делегатов.

Именно низовые собрания являются носителями суверенного права принятия решений. Поэтому любое решение совета может быть ими в принципе отклонено. Вот что, к примеру, происходило недавно во Франции во время протестов против государственной реформы систем образования. Рассказывают рабочие-анархисты из Монпелье: ‘Движение выросло из ряда ассамблей (собраний), которые постепенно стали массовыми и в ходе которых выработались структуры и идеи, прежде чем люди на самом деле перешли к действиям. Это позволило придать движению глубину и связность… Ассамблеи позволяли людям понять друг друга, вместе выдвигать идеи, до каких отдельные индивиды никогда не додумались бы. Это место встречи всех участников движения. Там возникают группы единомышленников, которые предпринимают акции, каких никогда бы не получилось, если бы все не собрались вместе. Там растет понимание того факта, что возможно организоваться без лидеров. Там, наконец, зарождается сознательная сила, способность анализировать положение вещей… Такие ассамблеи стали собираться в крупнейших залах и аудиториях французских университетов… Движение университетских ассамблей начало координировать свои действия в масштабах страны. Координационные собрания проводились еженедельно; каждый блокированный университет посылал по 7 делегатов, каждый бастующий — по 5. Каждый из них имел четкий наказ, обязательный для исполнения.»

Те же самые принципы могут и должны работать в анархистской организации трудящихся до и во время социальной революции. Те же самые принципы лягут в основу анархо-коммунистического общества.

К тому же у нас нет выбора. Централизованная организация (партия, профсоюз) такова, что в ней, по определению, все ключевые решения принимаются центром. Несколько десятков человек, профессиональных менеджеров-управленцев, принимают решения о том, как действовать всем остальным людям. Они распоряжаются временем рядовых членов организации, отдают им приказы, контролируют их усилия, управляют финансами и прочими материальными ресурсами организации. Даже если их время от времени переизбирают, они обладают такой огромной властью, что имеют возможность влиять на исход выборов и, даже, определять его, превратив выборы в чистую формальность.

В рамках такой организации люди не учатся думать и действовать самостоятельно, они, напротив, привыкают подчиняться приказам. Масштабы этого явления таковы, что, как отмечал немецкий революционер Отто Рюле, компартия Германии и немецкие профсоюзы с их централизмом и подчинением нижестоящих организаций вышестоящим ‘подготовили немецкий рабочий класс к фашизму’, с его жестко авторитарными методами управления обществом.

Михаил Магид

Устойчивость любого общества основана на подобии всех его частей целому.

Первобытное общество состояло из небольших неиерархически устроенных общин охотников и собирателей. Римская империя состоял из множества клеточек — колоний, муниципий и т.д., которые с теми или иными вариациями повторяли структуру самого Рима-полиса. Эти структуры тяготели друг к другу и дополняли друг друга.

Феодальное общество было большой феодальной пирамидой во главе с королем или крупнейшими аристократами, но состояло при этом из множества маленьких пирамид — относительно небольших феодальных владений, где над крестьянскими или городскими общинами возвышались феодалы с их дружинами, чем-то напоминавшие современных рекитиров.

Единство капиталистического общества так же поддерживается его однородностью. Первичным кирпичиком капиталистического общества является частное предприятие, основанное на авторитарном управлении и присвоении небольшим меньшинством (акционерами предприятия и верхушкой менеджмента) результатов коллективного труда всех работников.

А что лежит в основе безгосударственного коммунистического общества?

Социальная система, в которой мы живем сегодня, является чрезвычайно сложным организмом. Огромные города, начиненные под хзавязку крупными и мелкими предприятиями, сложнейшими транспортными системами, узлами управления — неизбежно подразумевают бюрократизм. Нужны профессионалы-управленцы, чтобы контролировать современным десяти- двадцать- миллионный мегаполис. Отсюда господство аппарата профессиональных чиновников над всеми прочими людьми. Кроме того, усложнение всех социальных и производственных процессов порождает узкую специализацию. Люди все меньше понимают друг друга — слишком уж различна их деятельность, а, следовательно, и круг интересов (правда, в современном капиталистическом обществе имеется и противоположная тенденция, направленная на преодоление специализации; из-за необходимости часто менять работу, средний житель США сменяет на протяжении жизни 4 профессии).

Огромность современного общества порождает и еще одну, поистине фатальную проблему — его хрупкость. Система слишком сложна. Сбои на отдельных ее участках способны привести к ужасным последствиям. Случись пожар в небоскребе, или прорыв ядохимикатов в реку, питающую город водой, выход из строя системы энергоснабжения зимой, и мегаполис превратиться в смертельную ловушку. События в Бхопале, Чернобыле, 11 сентября в Нью-Йорке, катастрофа в Харбине в 2005 году заставляют специалистов говорить о наступлении эпохи техногенных катастроф.

Безгосударственное коммунистическое общество, напротив, является подвластным коллективному разуму, управляемым силами народных собраний. Следовательно первичная структура этого общества должна быть относительно небольшой, обозримой, простой. Из опыта греческих полисов и средневековых независимых городов, мы знаем, что уже полис в несколько десятков тысяч жителей (Афины) становился плохо управляемым (рост образования и современные системы коммуникации позволяют, вероятно, расширить число обитателей коммуны).

С другой стороны задачи освоения редких природных ресурсов, потребность в крупномасштабных промышленных и иных проектах (от строительства мощных электростанций до высокой хирургии и систем образования) и глобальное экологическое планирование потребует концентрации усилий в больших масштабах. Поэтому коммуны будут связаны между собой общими проектами (хозяйственными, научными, социально-культурными, образовательными и т.п.) в единую сеть.

Современному человеку, сфабрикованному капитализмом, все труднее представить себе иные социальные миры. Но они существовали в прошлом, и, коли человечество не погибнет в какой-нибудь катастрофе, появятся и в будущем.

В прошлом человечество умело создавать простые, устойчивые и эффективные структуры для решения сложнейших социальных вопросов. Причем строились такие структуры на принципах сотрудничества, а не конкуренции.

Одной из них была крестьянская община. Это сообщество численностью от нескольких десятков до нескольких тысяч человек, состояло из семей, самостоятельно обрабатывавших участки земли и распоряжавшихся продуктами труда по своему усмотрению (за вычетом того, что приходилось отдавать под принуждением государству или феодалу). Но земля находилась в коллективном распоряжении общины и периодически переделялась между ее членами в соответствии с принципом равенства. Кроме того, различные работы выполнялись коллективно. Вопросы, касающиеся всех членов общины (от строительства моста до порядка коллективного выпаса скота) тоже решались коллективно, на сходе сельских жителей. Процветала взаимопомощь между крестьянами. Господствовал принцип «я помогу тебе сегодня, а ты мне — завтра». Ведь от процветания отдельно взятого члена общины зависели все прочие ее члены. Индивидуальные интересы в далеко идущей степени совпадали, таким образом, с коллективными.

Невозможно и не нужно восстанавливать древнюю сельскую или городскую общину. Но можно, используя современные технологии, создать социальный организм, который во многом воспроизводил бы ее черты на новом этапе истории.

Как могло бы выглядеть такое общество? Об этом рассуждает французский экономист и социолог, специалист по современным социальным движениям Андрэ Горц: «Продукция из действительно прочных тканей, обувь, сохраняющаяся годами, машины, лёгкие в починке и способные функционировать в течение века — все это можно представить в пределах техники и науки, также как и широкое развитие общественных служб (транспорт, прачечные и т. д.) освобождающих людей от покупок дорогих, хрупких и пожирающих энергию машин. Представьте себе в каждом коллективном доме: прекрасно оснащенную мастерскую для поделок, прачечную-автомат с воздушной сушкой и глажением, и будете ли вы тогда по-прежнему нуждаться в вашем индивидуальном оборудовании? Станете ли вы торчать в пробках на дорогах, если есть удобный общественный транспорт, стоянки для велосипедов и мопедов на площади, плотная транспортная сеть, общая и для городов и для пригородов? Представьте себе также централизованно планируемую крупную промышленность, выпускающую только необходимое: четыре или пять моделей прочной обуви и одежды, три модели вместительных и видоизменяемых машин, необходимых для общественных нужд. (Андре Горц полагал, что централизованное управление промышленность будет осуществляться на основе планов, составленных рабочими советами таких предприятий совместно с территориальными коммунами и исходя из потребностей последних. Поскольку число промышленных товаров резко сократится, индустриальное производство окажется более управляемым, чем сегодня. — прим. ред.) Это невозможно в ориентированной на непрерывный рост капиталистической экономике? Да. Это вызвало бы массовую безработицу? Нет. Потому что рабочая неделя занимала бы двадцать часов, оставляя возможность менять жизнь по своему усмотрению. Все было бы однообразным и серым? Нет — вообразите вот что: Каждый квартал, каждая коммуна располагают открытыми день и ночь мастерскими, оснащенными всем, что может оказаться полезным, включая машины. Жители кварталов индивидуально, коллективно или группами изготовляли бы различные вещи для себя, а не для рынка, согласно своим вкусам и желаниям. Так как они работали бы только двадцать часов в неделю (а может быть и меньше), взрослые могли бы все время учиться тому, что дети изучали бы в начальной школе: работе с тканью, деревом, металлами, работе электрика, механике, керамике, агрокультуре… Это утопия? Это может стать программой. Ибо эта «утопия» соответствует наиболее прогрессивной и не ложной форме социализма. То есть общества без бюрократии, общества, где рынок отмирает, где всего всем хватает и где люди индивидуально и коллективно свободны формировать свою жизнь, выбирать то, что они хотят делать и иметь больше необходимого. Общества, где «свободное развитие всех станет целью и условием свободного развития каждого» (Маркс)’.

Итак, основой самоорганизованного общества, его ядром, может стать самоуправляемая община (квартал, район) с населением в несколько тысяч (или в несколько десятков тысяч) человек. Производство будет переориентировано на нужды этой самоуправляемой общины, коммуны, будет находиться под ее коллективным контролем. Все что коммуна сможет произвести для себя, она будет делать самостоятельно. Крупные же промышленные проекты будут совместными предприятиями коммун, будут находится в их совместном управлении.

Михаил Магид