Против демократии

Перевод перепечатан с сайта инициативы ФАЛЬШЕ

Задача этой небольшой заметки – убедить вас в том, что революционеры должны противостоять демократии во всех ее формах.

Прежде чем мы приступим, я хотел бы сразу ответить на возможные возражения по поводу значения слов. Многие люди согласятся с тем, что я выскажу, но при этом ответят в духе «Да, ты прав, но ты говоришь о буржуазной демократии. Я же под демократией понимаю нечто другое…» Мне кажется, что когда люди говорят о «реальной», «прямой», «рабочей» демократии в противоположность «буржуазной», «представительной» демократии, то они под демократией имеют ввиду именно то, что и буржуазия, только лишь с некоторыми поверхностными различиями. Сам факт использования слова «демократия» говорит о многом, о гораздо большем, чем эти люди думают. Вот почему так важно повторять лозунг: «Смерть демократии!» Тоже верно и для многих других слов, например, для выражения «развитие экономики». Каждый левак скажет вам, что он за развитие экономики. Если вы спросите, «а разве МВФ не хочет того же?», они скажут «нет, нам нужно реальное развитие экономики». Если вы углубитесь в дискуссию, то выясниться, что они хотят именно того же, что и МВФ, только у последних более реалистичное понимание этого термина.

Я стою на той точке зрения, что если вы выступаете за демократию, то как бы вы не противопоставляли себя собственности (как марксисты) или государству (как анархисты), вы, в конечном счете, выступаете и за собственность и за государство.

Что такое демократия?

В самом общем смысле, демократия – это господство прав и равенства. Не трудно догадаться, что это предельно капиталистическая идея. «Права» предполагают существование атомизированных индивидов, конкурирующих друг с другом. Права также предполагают существование государства или полугосударства, которое могло бы гарантировать их соблюдение. «Равенство» предполагает существование общества, в котором люди имеют равную цену – то есть общество, основанное на абстрактном труде. Демократия часто переводиться как «власть народа», в котором «народ» всегда понимается как масса атомизированных граждан, наделенных правами.

Таким образом, можно сказать, что капитализм всегда демократичен; демократия выражает суть капитала – равенство как выражение эквивалентности товаров. Читать далее

Парижская коммуна

Когда речь заходит о Парижской коммуне, то чаще всего представляют себе изолированное рабочее восстание в одном отдельно взятом городе, жестоко подавленное после героического сопротивления через 72 дня. Между тем, парижская революция 1871 г. отнюдь не была таким изолированным движением. Тогда, в 70-е годы прошлого века городское коммунальное восстание против централизованного буржуазного или буржуазно-феодального государства было основной формой революционного повстанческого выступления пролетариата. Это было время, когда, говоря словами Кропоткина, «знамя коммунального восстания поднимают уже не маленькие города, а такие как Париж, Лион, Марсель, Сент-Этьен, Картахена (в Испании)». В 1870-1871 гг. движение за превращение городов в самоуправляющиеся коммуны, объединенные затем в федерации, охватило Францию, в последующие несколько лет — Испанию. С полным основанием можно утверждать, что это было революционное движение с общеевропейскими перспективами.

Однако, революционный взрыв не случайно начался именно во Франции. Франция была классической страной революций. С 1789 по 1914 гг. не было десятилетия, чтобы эта страна не стояла на пороге социальной войны или восстания. Более того, очень часто во Франции начинались революционные движения, которые затем быстро выходили за ее границы и распространялись по европейскому континенту. Так было, например, с революцией 1848 г. Вот почему все правительства Старого континента были заинтересованы, чтобы во Франции стоял у власти реакционный режим. Одним из таких режимов, который, по словам Маркса, довел идею государства до своего полного апогея, после которого должен был неминуемо последовать крах, была диктатура Наполеона III (1851-1870), или так называемая «Вторая империя».

Вторая Империя

Наполеон III пришел к власти как президент республики, совершивший государственный переворот в декабре 1851 г.; на следующий год он объявил себя императором. Экономическая и социальная история Второй империи весьма поучительна и позволяет обнаружить немало параллелей с современной политикой правящих классов мира с их переходом от социального государства благосостояния к неолиберальному хаосу со всеми его тяжелейшими социальными последствиями. Наполеон III пришел к власти на волне популистских лозунгов и начал с создания своего рода «социального государства». Огромные средства — совсем как при нацизме или «новом курсе» Рузвельта — вкладывались в общественные работы. благодаря которым трудящиеся получали работу и, следовательно, гарантированный заработок. Правда, это имело и свою оборотную сторону — меньше денег вкладывалось в индустриально-техническое развитие и в торговую экспансию. Другой оборотной стороной стало появление мощного государственного аппарата. Он пожирал значительные средства, регламентировал общественную жизнь.

Тем не менее, в течение 50-х гг. императору удавалось поддерживать популярность своего режима. Чтобы найти средства для финансирования программы общественных работ, Наполеон III поощрял создание инвестиционных групп, готовых идти на рискованные спекулятивные финансовые операции. При его покровительстве братья Перейра создали крупнейшее кредитное общество «Креди мобилье», которое в течение первого десятилетия империи практически контролировало финансы страны. Начав с первичных инвестиций в 60 миллионов франков, фирма только в 1855 г. получила прибыль в 31 миллион франков. Старые банки (включая Ротшильдов и «Банк де Франс») взирали на все происходящее с ужасом и завистью: они умоляли императора перейти к экономии средств и более здоровой политике капиталовложений. Наконец, в 1861 г. император назначил министром финансов Ашиля Фульда, кандидата консервативных банковских кругов. Новый министр сократил финансирование общественного строительства и муниципальных проектов. Рабочие, привыкшие к стабильным рабочим местам, столкнулись с растущей безработицей. Терпимость трудящихся классов к режиму моментально сменилась враждебностью, стали возрождаться прежде разгромленные рабочие общества, и последнее десятилетие империи ознаменовалось растущей активностью, стачками, антиправительственными выступлениями, которые, в конечном счете, и вылились в коммунальную революцию. Сигналом краха стало внезапное банкротство «Креди мобилье» в 1867 г.

1860-е гг. стали периодом повсеместного социального брожения и недовольства. Недовольны были все, даже монархистские депутаты парламента требовали либеральных реформ. Стачки прежде неслыханной силы и продолжительности охватили почти все отрасли промышленности. В 1869-1870 гг. забастовочное движение стремительно нарастало, вспыхнули стачки на фабриках в Обене, Ле Мане, Альби, Лионе, Марселе, Руане, Ле Крезо. Особенно ожесточенной была за-бастовка сталелитейщиков в Ле Крезо, на заводе преуспевающего предпринимателя Эжена Шнейдера. Рабочие забастовали осенью 1869 г. из-за сокращения зарплаты; вспыхнули столкновения между рабочими, штрейкбрехерами и жандармами, хозяин дважды вызывал войска. Во второй раз, в марте 1870 г., забастовщиков поддержал весь город, и события стали напоминать восстание. Рабочие требовали не только выплаты зарплаты, но также права на собрания и свободу слова, некоторые требовали восстановления республики. На подавление движения была брошена целая армейская бригада под командованием двух генералов.

В попытке смягчить напряжение и позволить «стравить пар» власти в 1868 г. смягчили дотоле почти полную цензуру. Но в результате почти вся оживившаяся пресса — левая, правая и центристская — принялась вовсю ругать империю, императора и императрицу.

Великолепным отражением духа времени стало появление в рабочих кварталах Парижа нового, бешеного танца. Он гораздо лучше свидетельствовал о хаосе и тяге к переменам, чем любая критическая статья в каком-нибудь республиканском журнале. Этим танцем был канкан, выразивший ощущения конца старого мира и первых шагов человечества на пути к чему-то новому. Откуда пошел канкан, точно до сих пор неизвестно. Некоторые уверяют, что его привезли солдаты, вернувшиеся из Алжира. Позднее, как это были в Аргентине с танго, танец превратился в развлечение для туристов и богачей в кабаре и кафешантанах, но тогда, первоначально, его танцевали под открытым небом, как мужчины, так и женщины. Тот канкан был даже не столько танцем, сколько состоянием духа свободы, сексуальной раскрепощенности. Женщины и девушки из рабочего класса, работницы, служанки танцевали без нижних штанов, охотно демонстрируя интимные части своего тела всем желающим. Это был вызов консервативным нравам и буржуазии, и консервативные наблюдатели именно так это и воспринимали. Это был знак переворота, хаоса и карнавала, который через несколько месяцев охватил Париж и изменил мир.

Франко-прусская война

Крах Второй империи последовал в результате Франко-Прусской войны. Как и Первая мировая война, это была катастрофа, которую многие предсказывали, но лишь немногие действительно ожидали. Когда социальное и политическое напряжение во Франции стало расти, правящие круги империи решили пойти на «маленькую победоносную войну» в расчете укрепить авторитет режима и отвлечь внимание населения. Но война получилась не маленькой и не победоносной. Бисмарковская Пруссия тоже нуждалась в войне с Францией, но по своим причинам, стремясь завершить дело создания могучей Германской империи. Вопреки ожиданиям самоуверенных и совершенно бездарных французских генералов, немецкая сторона подготовилась к этой войне гораздо лучше. Сказалось и полное разложение военного аппарата наполеоновской империи. К тому же, французская армия так и не смогла использовать ни свои сравнительно современные ружья, ни свое новое секретное оружие — пулемет-митральезу. Гигантские пушки Круппа перемалывали французских солдат в фарш прежде, чем тем удавалось встретиться с врагом лицом к лицу. В результате всего этого поражение следовало за поражением, дело было решено в течение каких-нибудь 6 недель. Война была формально объявлена 19 июля 1870 г., а уже 2-3 сентября главные армейские силы императорской Франции под командованием генерала Базэна бы-ли окружены и уничтожены под Мецем. Император попал в плен.

Реакция на войну во Франции была неоднозначной. Некоторая часть республиканцев в парламенте выражала сомнения в разумности этой войны. Большинство буржуазии было не против войны, но хотело перемен. В парижских секциях Первого Интернационала хорошо понимали подлинные причины войны, но никаких реальных мер по сопротивлению ей организовано не было. Среди рабочих война не вызывала энтузиазма. В рабочем пригороде Бельвиль, позднее сыгравшем активную роль в событиях, связанных с Коммуной, попытки агентов власти вызвать взрыв шовинистических чувств среди толпы провалились, люди кричали: «Да здравствует мир!», толпа была разогнана жандармами. Аналогичные события произошли в Марселе и Лионе.

Ещё до официального объявления войны огромный митинг рабочих Парижа обратился к немецким рабочим: «Братья, мы протестуем против этой войны. Мы желаем только мира, свободы и работы. Не верьте людям, старающимся вас обмануть насчет истинного настроения французского народа». Берлинские рабочие ответили на обращение в том же духе. Но когда война все же началась и стала сопровождаться поражениями, настроение людей изменилось.

Здесь мы впервые сталкиваемся с одной из особенностей революционного движения 1870-1871 гг. — его своеобразным промежуточным положением между прошлым и будущим, между буржуазными и народными революциями прошлого, образца 1793 г. и революциями организованного пролетариата, то есть революциями будущего. Как и для революционного народа 1793 г., который буржуазия использовала в качестве пушечного мяса, для революционеров 1870-1871 гг. были характерны сильные национал-оборонческие мотивы. Хотя знаменитая фраза о том, что пролетарии не имеют отечества, была уже произнесена, представления о классовом интернационализме еще не сформировались. Зато, как и в период Великой Французской революции представления о защите отечества и о революции тесно переплетались в своеобразное «революционное оборончество». Иными словами, люди все еще считали, что революция может быть наилучшим способом защиты нации, если правящие круги с этой задачей справиться не в состоянии. Французские революционеры не предприняли никаких попыток наладить настоящую революционно-интернационалистскую работу с немецкими рабочими, одетыми в солдатские шинели, и в этом была их первая ошибка. Национальная идея наложила отпечаток на дальнейшую судьбу французской революции; позже это кристаллизовалось в тезис о первичности войны и обороны и вторичности революционных преобразований. Уместен вопрос: были ли трудовые массы Франции целиком заражены патриотизмом и национализмом, которые поощрялись революционерами 1871 г.? Сказать трудно. Во всяком случае, голоса тех, кто был против, не слышны.

Когда новость о поражении под Мецем дошла до Парижа 3 сентября, население обвинило имперскую власть в поражении. Была созвана чрезвычайная сессия парламента. На следующие день парижане оделись в мундиры «национальной гвардии» (городского ополчения) и ворвались в здание парламента, где проходила сессия. Люди, предводительствуемые бланкистами Граньером и Левро, потребовали провозглашения республики. Толпа заставила депутатов проследовать в ратушу Парижа, которая была уже занята народом. Наряду с трехцветным флагом во дворе развевалось и рабочее, красное знамя. Якобинцы составляли свой список кандидатур во временное правительство, однако депутаты так называемой «левой» фракции парламента отказались уступить власть и объявили о создании правительства. Среди его членов были умеренные республиканцы Гамбетта, Фавр, Кремле, Ферри, монархист Тьер. Рабочие требовали включения в правительство якобинца Делеклюза, Бланки и Роллена, депутаты не уступали. В итоге удалось договориться о компромиссе: во временное правительство «национальной обороны» во главе с начальником парижского гарнизона генералом Трошю помимо умеренных республиканцев и монархистов был включен только популярный в народе левый журналист Рошфор, освобожденный из тюрьмы. Как позднее вспоминала коммунарка-анархистка Луиза Мишель, «верили, что Республика принесет и победу и свободу. Тот, кто заговорил бы о сдаче, был бы растерзан на месте… Правительство клялось, что никогда не сдастся. Все были преданы родине беззаветно; каждый хотел иметь тысячу жизней, чтобы принести их в жертву. Революционеры были повсюду, и число их все возрастало; в каждом чувствовалась огромная жизненная мощь. Казалось: вот здесь сама революция». Люди надеялись, что Республика разобьет прусские войска, а «по заключению мира, Республика не будет воинственной, агрессивной по отношению к другим народам. Интернационал завоюет весь мир в горячем порыве социального Жерминаля».

Ничего себе начало для социальной революции — наивный, оборонческо-националистический подъем, можете сказать вы. Тем не менее, начиналось именно так. И это будет не последний парадокс революции 1870-1871 гг.

Перед правительством 4 сентября стояло множество задач. Прежде всего, продолжить войну с учетом того, что 19 сентября прусские войска подступили к Парижу, что население требовало оружия, а дать его ему было бы опасно для имущих классов. Можно было, конечно, заключить мир, но условия были бы явно тяжелыми, и националистически на-строенное население вряд ли согласилось бы с ними. Следовало быстрее созвать Национальное собрание и стабилизировать режим. Необходимо было стабилизировать внутриполитическое положение, ибо по стране разливалась широкая волна стачек, волнений и беспорядков. Надо было также попытаться как-то сдержать или нейтрализовать радиальные революционные течения.

Сейчас самое время несколько отвлечься от хода развития событий и посмотреть, о каких радикальных революционных течениях шла речь во Франции 1870 г. и чего они, собственно говоря, добивались?

Революционные течения

Старейшим из этих течений были якобинцы. Они вели свое происхождение от Якобинского клуба периода Великой Французской революции, выступая как продолжатели традиций Робеспьера и Сен-Жюста, Парижской коммуны 18-го века и Комитета общественного спасения. Иными словами, они были главными выразителями «духа 1793 года». С тех пор якобинцы принимали активное участие в каждой последующей французской революции. Подобно умеренным республиканцам, они также требовали республики, но понимали ее несколько иначе. Изначально якобинцы были сторонниками частной собственности, требуя, чтобы каждый человек стал собственником, ибо только это гарантирует его свободу. Из этого логическим образом вытекало представление о том, что собственность не должна быть чрезмерно сконцентрирована в руках немногих богачей, что ее следует распределить более или менее равномерно. В 19 веке среди якобинцев появились и сторонники социалистического отношения к собственности, но все же социальный момент в их воз-зрения имел второстепенное значение, на первом плане стояла Республика. Более противоречивым стало и отношение якобинцев к государству. В эпоху Великой революции они были рьяным поборниками государственной централизации, «единой и неделимой республики». После 1865 г., столкнувшись со сверхцентрализованным государством Второй империи и не без влияния федерализма Прудона, они несколько смягчили свою позицию, отстаивая самоуправление на местах. Национализм сочетался у якобинцев с идеей «Всемирной республики» в духе Тома Пэна, который был когда-то депутатом Конвента.

Второе течение было представлено последователями Огюста Бланки. Бланкистов многие определяли как «якобинцев-социалистов». Исторически их идеи восходили к «заговору равных» 1796 г. Бабефа. Бланки и его сторонники активно участвовали в революциях и восстаниях 1830. 1848 и 1851 годов. По его представлениям, революция должна была совершиться небольшим, организованным меньшинством, это была бы своего рода «революция-заговор». Эти революционеры заговорщики должны были сплотить и поднять массы, а после победы создать режим революционной диктатуры и осуществить социальные мероприятия и реформы. Они не были против местного самоуправления, но в рамках сильной революционной власти. Социальные мероприятия новой власти бланкисты представляли себе с трудом и хотя в теории и были скорее «коммунистами-государственниками», на деле никакой четкой программы не имели. С 1860-х гг. по всей стране стали возникать бланкистские тайные общества, состоявшие преимущественно из студенческой молодежи.

Наконец, третье (по времени возникновения, но не по значению) течение было представлено французскими последователями Первого Интернационала — МАТ. Они также не были монолитны, но опирались преимущественно на рабочее движение. Во французских секциях ощущалось сильное влияние либертарных и про-анархистских идей федерализма, они даже приняли свой соответствующий устав, существенно отличавшийся от линии Генерального совета вокруг Маркса. Первоначально большинство французских членов и сторонников Интернационала находились под влиянием идей Прудона, прежде всего о необходимости ликвидации централизованного государства и замене его федерацией самоуправляющихся территориальных единиц, а во-вторых, о развитии параллельной капитализму экономики в виде самоуправляемых рабочих кооперативов. Однако члены Интернационала создавали рабочие ассоциации, которые не только вели экономическую борьбу с буржуазией, но и считали свои союзы основой экономической системы будущего общества, поскольку им предстояло экспроприировать частную собственность. На этой почве пролегла разделительная линия между ними и традиционными прудонистами, избегавшими стачек и требования обобществления частной собственности (коллективизации). Эта позиция была близка к взглядам Бакунина. Так сформировалось течение антиавторитарных коллективистов, среди его активистов были рабочие Варлен, Пэнди, а также Лефрансэ, Малон и другие. Секции Интернационала активно участвовали в поддержке волны забастовок 1868-1870 гг., собирали забастовочные фонды, проводили митинги, создавали дискуссионные группы, занимались образованием рабочих. Члены подвергались арестам и жестоким преследованиям со стороны Имперских властей, которые боялись Интернационал больше, чем какую-либо другую революционную организацию Франции.

Хотя члены МАТ занимались социальными проблемами больше, чем какие-либо другие революционеры, у них тоже не было четкого представления о том, что следовало делать. Но была одна идея, очень популярная среди революционеров самого разного толка и быстро распространившаяся в народе. Это была идея местного самоуправления — свободной Коммуны. Она состояла в требовании, чтобы все аспекты жизни, включая оборону и поддержание порядка, управление, налоги, услуги, медицину и обеспечение бедных, контролировались самим городом и его избранным Советом — Советом Коммуны. Эта идея восходила к истории средневекового городского самоуправления, к коммунальной революции 12 века против феодалов и сеньоров, движению за вольные города. Идея территориальной децентрализации выдвигалась в 1860-х гг. и в умеренных и буржуазных кругах, тем более с учетом того, что Париж не имел собственного городского управления с 1848 г. Среди левых идея приняла форму требования «революционной Коммуны» как формы суверенитета революционного народа — в духе Парижской Коммуны 1792-1793 гг. и секций революционного Парижа.

Таковы были силы и идеи, выступившие на поверхность после падения Империи. Но на первом плане по-прежнему стояли национал-патриотические, а не социально-революционные требования и лозунги — «национальная оборона». И по мере того, как правительство проявляло все больше неспособности продолжать войну и все больше готовности пойти на мир с Пруссией, парижское население — прежде всего, рабочие и мелкая буржуазия — самоорганизовывалось.

Самоорганизация трудящихся

Одной из форм такой самоорганизации были так называемые Клубы. Еще в период конца Империи в Париже стало проводиться множество публичных собраний. Население, активно не участвовавшее в политической жизни с июня 1848 г., открывало ее для себя. С первых же дней республики политические собрания граждан стали проходить систематически. В них участвовали тысячи жителей того или иного квартала или сторонников какой-либо группы. Участники таких митингов принимали резолюции; одной из основных тем были обращения к правительству с требованием вести «революционную войну», провести чистку бонапартистских элементов и т.д. Традиция собрания жителей кварталов по не-сколько раз в неделю восходила к традициям Французской революции 18 века с ее секциями — собраниями жителей. Опираясь на аргументы эффективной обороны, клубы поднимали фактически и вопросы народного суверенитета и социальные вопросы. Они требовали раздачи оружия народу, обеспечения населения продовольствием, выдвигали лозунг Коммуны, который с конца декабря 1870 г. стал обычным в клубах.

В Парижских округах стали возникать «народные комитеты округов», ставивших перед собой задачу осуществлять контроль над 20 мэрами округов города или при необходимости сменить их. Важнейшую роль в создании этих комитетов («республиканских комитетов», «комитетов бдительности и обороны» и т.д.) сыграли секции Интернационала. МАТ в Париже имела двойную структуру — территориальную и профессиональную. Первая была образована квартальными секциями, соединенными в «Федерацию парижских секций» (другое название — «Федерация рабочих обществ»). Профессиональная структура состояла из «Федеральной палаты рабочих обществ». Парижский федеральный совет Интернационала с начала сентября призывал соединить революцию и патриотизм и организовать республиканские комитеты «как первые элементы будущих революционных коммун».

Именно по инициативе МАТ, Федеральной палаты и групп граждан стали проводиться народные собрания, на которых формировались комитеты. В их задачу входила также организация обороны и распределения продуктов.

Окружные комитеты парижан вскоре объединились в федерацию — Центральный республиканский комитет 20 округов (по 4 делегата от окружных комитетов), собравшийся впервые 11 сентября и воспринимавший себя как своего рода контрвласть. Окружные комитеты продолжали активную работу. Народные собрания в кварталах проводились регулярно и определяли состав членов комитета. Комитеты представляли свои резолюции в ЦК. На их основе можно составить представление об их требованиях и программе. Так, один из наиболее продвинутых комитетов (3-го округа) требовал, среди прочего, ликвидации прежней полиции, изгнания бонапартистских элементов, отмены всех ограничений гражданских свобод, отделения церкви от государства и установления чисто светского образования, введения выборности офицеров в «национальной гвардии», проведения выборов в Коммуну, экспроприации всех продовольственных запасов и их бесплатного рационированного распределения, возвращения всех необходимых вещей, заложенных в ломбарде. Секции Интернационала в 3 округе предложили правительству принять декрет об экспроприации мастерских и фабрик, всех учреждений, могущих производить вооружение и амуницию. После установления мира эти предприятия должны были быть переданы рабочим ассоциациям, которые бы вели их за свой счет и выкупили бы их за счет продукции. Федеральная палата рабочих обществ во множестве прокламаций требовала коммунальной организации кредита, обмена и ассо-циации, чтобы обеспечить работнику полную стоимость его труда.

22 сентября ЦК 20 округов провозгласил: «Спасение Франции и европейской революции зависит от Парижа». 28 сентября ЦК 20 округов опубликовал манифест за «суверенную коммуну, которая осуществит революционный разгром врага и затем установит гармонию интересов и прямое самоуправление граждан». ЦК постоянно требовал от правительства назначения выборов в Коммуну, впрочем, под нажимом правительства, с начала октября это слово было заменено на «выборный муниципалитет». 8 октября он организовал народную манифестацию за Коммуну, но она закончилась неудачей.

Недовольство населения правительством росло по мере новых военных поражений. 31 октября 1870 г. одновременно с вестью о падении Меца распространилось известие о перемирии с Пруссией. Тысячи людей вместе с национальными гвардейцами наводнили двор ратуши — местопребывания правительства, объявили его низложенным. Парижане требовали отменить перемирие, продолжать сопротивление и сформировать Коммуну. Бланкисты захватили здание ратуши. Правительство выиграло время, объявив о назначении выборов в Коммуну, а затем нарушило обещание и подавило выступление. Многие ведущие революционные активисты были арестованы.

После 31 октября ЦК 20 округов пытался удержать инициативу, отстаивая «бесспорное право народа на Коммуну». 1 января 1871 г. ЦК был переименован в «Делегацию 20 округов». В ночь с 5 на 6 января 1871 г. по городу было расклеено ее воззвание (т.н. «красная афиша»), призывавшая народ Парижа взять свою судьбу в собственные руки, создать Коммуну — единственное средство спасения и осуществить всеобщее вооружение народа. С начала февраля 1871 г. «Делегация» стала готовиться к созданию «революционной Коммуны наподобие 1792 г.».

Между тем, положение парижан продолжало ухудшаться. Германская осада продолжалась 4 месяца; жизненные припасы давно подошли к концу, голод стал обыденным явлением. Конина считалась лакомством. Люди ели мышей, собак, крыс, кошек. Дрова были на вес золота. Возросла детская смертность.

Характерно, что в это время предпринимались общественные инициативы по организации снабжения города. Рабочий активист, член Интернационала Варлен основал систему потребительских кооперативов (к 18 марта 1871 г. таких кооперативов было 4). Будущий член Коммуны Альикс организовал в сентябре 1870 г. «новые столовые», объединенные в «Социальную коммуну Парижа». Еще в период осады пытались стихийно разработать службы эгалитарного распределения с помощью рационирования.

Несмотря на трудности, население не хотело капитуляции, к которой склонялись имущие классы. Рабочие кварталы возмущались предстоящими переговорами с пруссаками. 21 января представители всех клубов собрались, чтобы принять последнее решение, пока не наступило окончательное поражение. Туда же явились национальные гвардейцы; поддерживалась связь с комитетами. Было решено назначить вооруженное выступление на следующий день. Заседание закрылось под крики: «Да здравствует Коммуна!». 22 января несколько полков национальной гвардии восстали, но были тотчас же разогнаны регулярными войсками при содействии национальных гвардейцев из имущих классов. Последовали новые аресты; власти распорядились закрыть все клубы Парижа. Наконец, 28 января Бисмарк и французский мининдел Фавр подписали перемирие. Условия гласили: прекращение боевых действий на 15 дней, немедленный созыв Национального собрания, занятие пруссаками фортов, разоружение всех парижских войск, кроме одной дивизии, выплата Парижем 200 миллионов франков в течение 15 дней.

8 февраля 1871 г. состоялись выборы в Национальное собрание. Интернационал и комитет рабочих организаций выставили собственных кандидатов. В Париже левые имели успех, но провинция проголосовала за правых, надеясь, что они принесут мир. Из 750 депутатов 450 были монархистами. Новый парламент собрался в Бордо — подальше от Парижа. Было создано новое правительство во главе с монархистом Тьером. Париж воспринял это как объявление ему войны. 20 и 23 февраля столичные комитеты бдительности объявили, что во имя суверенитета народа отвергают любое Учредительное и Национальное собрание и признают только управление городом революционной Коммуной, состоящей из делегатов от социально-революционных групп этого города..

Накануне вступления в столицу прусских войск Париж все более волновался. Манифестации следовали одна за другой. Войска, бросаемые на их усмирение, братались с народом. Тюрьма Сент-Пеленси была взята приступом, а политические заключенные освобождены. С 6 февраля проходили собрания национальных гвардейцев, 15 февраля было одобрено введение к уставу национальной гвардии, в котором речь шла о замене армии народной милицией. 28 февраля собралась комиссия по выработке устава ЦК национальной гвардии. Представители военных комитетов и командиры батальонов высказались за то, чтобы не впустить прусские войска, предместья вооружались. Однако Интернационал и федерация рабочих ассоциаций отговорили население от выступления, опасаясь неминуемой бойни. Когда 1 марта германские войска вступили в Париж, город встретил их бойкотом и публичным трауром. 3 марта войска противника были выведены.

Революция началась

3 марта делегаты батальонов национальной гвардии решили поручить будущему ЦК перед лицом монархического состава парламента заботиться о сохранении республики вплоть до выхода Парижа из состава Франции. Правительство Тьера явно ориентировалось на конфликт, бросая революционно настроенному Парижу один вызов за другим. Оно приняло решение перенести резиденцию власти из Парижа в Версаль, назначило начальником национальной гвардии ненавистного парижанам генерала Д`Ореля.

Прекращение военных действий в первое время почти не отразилось на материальном положении большинства трудящихся. Цены на продукты оставались недоступно высокими; смертность почти втрое превышала довоенную. Народ периодически громил лавки, в районе рынка вспыхивали беспорядки.

Правительство настроило против себя не только рабочих, но и мелкую буржуазию. Вызванный войной экономический кризис вызвал лавину банкротств, но правительство отказалось продлить срок платежа по векселям. С 13 по 17 марта было опротестовано векселей на 150 тысяч франков. Для мелкой буржуазии это значило разорение, для рабочих — рост безработицы. Недовольство в Париже стало всеобщим. 15 марта 215 батальонов национальной гвардии избрали ЦКНГ. У него не было четкой классовой программы, речь шла о защите республики от попыток восстановления монархии. 18 марта правительственные войска попытались отобрать у национальной гвардии 250 имевшихся у нее пушек. При помо-щи населения пушки были отбиты. Правительство Тьера в панике бежало из Парижа в Версаль. Толпа расправилась с ненавистным сенатором Тома; генерал Леконт был застрелен собственными солдатами. Национальная гвардия заняла казармы, типографию, ратушу, над которой взвилось красное знамя. Население принялось возводить баррикады. 19 мар-та ЦКНГ начал заседание в ратуше, завладел министерствами и правительственными учреждениями и назначил выборы в Коммуну на 23 марта. Было решено отменить осадное положение и военные суды, освободить политзаключенных. Мэры 20 округов, депутаты парламента от Парижа и предпринимательские круги пытались посредничать между восставшим городом и правительством Тьера и урегулировать конфликт миром, но все эти попытки провалились.

ЦКНГ считал себя временным административным органом, не имеющим полномочий на приятие каких-либо кардинальных мер. Так, он не принял предложение Варлена отложить платежи по векселям. ЦКНГ не захватил Французский банк, а занял у него 1 миллион франков, которые были пущены в т.ч. на пособия 300 тысячам парижских безработных. Он не организовал и немедленный поход на растерявшийся Версаль, позволив клике Тьера собрать силы и перейти в контрнаступление. Более того, он приказал народу прекратить разгром редакций реакционных газет.

Многие революционеры в те дни критиковали решение сосредоточиться на выборах Коммуны. Большинство членов ЦК 20 округов в конце концов выступило в поддержку ЦКНГ, но критиковало его за нерешительность и промедление. По их мнению, следовало действовать скорее, ибо сейчас нужны революционные меры, а не выборы. Федерация парижских секций Интернационала колебалась в поддержке ЦКНГ и лишь 23 марта выпустила манифест в поддержку Коммуны, туманно призвав к «свободе, равенству и солидарности», к «реорганизации труда» на новых основах. Временная комиссия 1-го округа Парижа еще 3 апреля заявляла: революция самодостаточна и легитимна, она не нуждается в легитимации посредством выборов.

По справедливому замечанию Кропоткина, трудовой народ Парижа не знал, что ему надо сделать в день революции. В последствии это станет главным аргументом последователей Кропоткина против марксистов, отрицающих возможность разработки проектов утопии. Парижане не были подготовлены к сознательному революционному действию, весьма смутно представляя себе свои задачи, не имели планов конкретных социальных преобразований. И все это несмотря на огромную тягу и способность к самоорганизации. «Вместе с мелкой буржуазией он (народ) кричал в марте 1871 года: «Коммуна!». Но ни в 1848, ни в 1871 году он не имел ни малейшего понятия о том, как решить вопрос о хлебе и труде ни в Республике, ни в Коммуне. «Организация труда», этот лозунг 1848 года… был так смутен, что под ним можно было разуметь все, что угодно; то же самое можно сказать о столь же смутно понимавшихся тогда идеях коллективизма, высказанных в… Интернационале. Если бы в марте 1871 года организаторов Коммуны спросили, что нужно сделать для разрешения вопросов о хлебе и труде, то произошло бы истинное вавилонское столпотворение самых противоречивых ответов. Нужно ли было завладеть фабриками и заводами во имя Парижской Коммуны? Можно ли было захватить частные здания и провозгласить их общественной собственностью восставшего города? Нужно ли было объявить все богатства, нагроможденные в Париже, общественным достоянием французского народа и употребить эти могущественные средства в целях освобождения..? Ни на один из этих вопросов в народе не было сложившегося мнения. Занятый нуждами каждодневной борьбы, Интернационал упустил из виду основательное обсуждение этих вопросов».

В обращении ЦКНГ от 20 марта Париж назывался «вольным городом». Накануне он призвал другие города и районы Франции следовать примеру Парижа. 19 апреля Парижская Коммуна приняла свою политическую программу («Декларацию к французскому народу»). В ней значились следующие основные пункты: республика, абсолютная автономия Коммун по всей Франции, соединяющихся в общефранцузскую ассоциацию, право Коммун принимать бюджет, собирать и распределять налоги, руководить общественными службами и коммунальным имуществом, избрание должностных лиц на основе принципа постоянного контроля и переизбираемости, гарантия индивидуальных свобод, свободы совести и свободы труда, постоянное участие граждан в коммунальных делах, организация обороны с помощью НГ. Предполагалось, что Коммуны, возникшие таким образом, затем соединятся в нечто общее.

Провинция

Коммунальная революция охватила не только Париж, но распространилась и в провинции. В Лионе еще 4 сентября 1870 г. был создан Комитет общественного спасения, преобразованный 15 сентября в выборный муниципалитет. Большинство его членов составляли рабочие представители и радикальные революционеры. Они добились принятия коммуналистских мер: создания народной национальной гвардии, введения светских школ, введения налога на собственников. В город прибыл Бакунин, который вместе с Ришаром и Бастелика попытался продвинуть революцию в социальном и антиавторитарном направлении. По их инициативе были созданы из членов Интернационала в Лионе и Марселе Центральный комитет спасения Франции и Лигу Юга. 28 сентября 1870 г. во время протестов рабочих судоверфей Бакунин организовал захват ратуши и провозгласил Коммуну. В изданной «Красной афише» выдвигалась идея «революционной федерации Коммун». В ней говорилось, что французская нация оказалась на краю гибели и спасти ее может с помощью отчаянного действия только народ, ставший полным хозяином себя самого. «Ликвидация административной и правительственной машины государства стала необходимостью». Должна была установиться «народная справедливость», налоги не должны были больше уплачиваться и т.д. Но восстание было быстро подавлено буржуазными батальонами, а Бакунин арестован и выслан. В начале ноября народ вновь безуспешно попытался захватить ратушу. Власть в городе принадлежала правительственному префекту, но над ратушей до 2 марта продолжал развеваться красный флаг. 22 марта 1871 г. после событий в Париже префект был арестован рабочими батальонами национальной гвардии, 23 марта временная комиссия назначила выборы в Коммуну. Однако она проявила нерешительность и пошла на соглашение с властями 25 марта. Но в народных кварталах продолжали работать эмиссары Парижской Коммуны. С помощью анархистов они организовали новое восстание 30 апреля. Был захвачен ряд мэрий, воздвигнуты баррикады. Однако 1 мая восстание было подавлено с использованием артиллерии и пулеметов.

В Марселе еще 7-8 августа 1870 г. тысячи демонстрантов ворвались в мэрию и создали Революционный комитет. Уже 10 августа выступление было подавлено. В городе действовала сильная секция Интернационала во главе с Бастелика, требовавшая закрытия религиозных школ, отделения церкви от государства, сокращения оклада чиновников и введения на-лога на богачей. 1 ноября восставшие захватили ратушу, и объявили Коммуну. Однако в течение 24 часов в городе был восстановлен прежний порядок, поскольку власти воспользовались отсутствием согласия между различными ассоциациями. В городе сохранялось неустойчивое равновесие между буржуазной и рабочей гвардией, действовали революционные клубы. 23 марта 1871 г. рабочие отряды национальной гвардии захватили префектуру; радикалы и рабочие активисты организовали департаментскую комиссию. Коммуна во главе с республиканцем Кремье продержалась до 4 апреля. Движение поддерживалось не только рабочими, но и мелкой буржуазией, что придавало неопределенный характер ее целям и средствам. Парижские эмиссары, люди молодые и неопытные, не смогли организовать сопротивление правительственной армии, мелкая буржуазия в критический момент проявила нерешительность. В итоге отряды флота и бур-жуазной национальной гвардии с использованием пушек подавили движение, была устроена кровавая расправа. Убито св.150, арестовано более 900 человек.

В Алжире 5 сентября 1870 г. тысячи французских рабочих и радикалов устроили массовую манифестацию и свергли императорскую колониальную власть. Во всех городах с европейским населением были созданы комитеты обороны, требовавшие участия в управлении, чистки от бонапартистов, ликвидации военного режима. Но представитель новой власти — префект не допускал их к реальному контролю и добился удаления рабочих из их состава. По инициативе алжирских секций Интернационала была создана Республиканская ассоциация. Она выступала за превращение Алжира в федерацию муниципалитетов-коммун. В составе РА были не только французы, но и некоторое количество арабов и берберов. При этом ассоциация не поддерживала идеи национальной арабской независимости Алжира, хотя допускала возможность отделения от Франции, если на континенте победит монархия. В то же время она считала, что национальная гвардия должна бороться не только с монархистами, но и с восстаниями, руководимыми местными феодалами и вождями. Национальная гвардия с выборным командным составом была подчинена комитетам обороны и выборным муниципалитетам. Председателем Комитета обороны и мэром Алжира был Вюйермоз, сторонник мелкобуржуазной демократии. 28 октября рабочие-европейцы и арабская беднота штурмовали и захватили дворец генерал-губернатора. После капитуляции французской армии под Мецем в Алжире вспыхнули новые манифестации. 7 ноября РА потребовала передать всю власть комитетам обороны. На следующий день КО и муниципалитет Алжира избрал Вюйермоза временным чрезвычайным комиссаром. Было объявлено, что основой демократии является коммуна, а страна будет федерацией коммун. Однако уже 11 ноября Вюйермоз поспешил передать власть правительственному комиссару, переподчинившему себе национальную гвардию и развернувшему чистку революционных элементов. После провозглашения Парижской коммуны РА послала делегацию в Париж. В Алжире был вновь поставлен вопрос о Коммуне, но умеренные сорвали его решение. Ситуация усугубилась началом нового арабского восстания. На его подавление в апреле Версальское правительство прислало нового генерал-губернатора, который без больших трудностей разогнал муниципалитет и национальную гвардию.

В Сент-Этьене рабочие активисты и либералы из «Республиканского альянса» требовали Коммуны еще после 4 сентября 1870 г. 23 марта 1871 г. революционеры, собравшиеся в одном из клубов, вместе с местным комитетом НГ потребовали провозгласить Коммуну, муниципальный совет подал в отставку. 24 марта продолжались переговоры сторонни-ков Коммуны с мэром и префектом. После убийства в перестрелке одного из рабочих ратуша была взята, клуб и офицеры НГ сформировали «правительственную комиссию» и назначили выборы на 29 марта. Однако в городе царила сумятица, и 28 марта войска без сопротивления вновь заняли ратушу.

В рабочем сталелитейном городе Крезо 24 марта 1871 г. произошло восстание в поддержку революционного Парижа. 25 марта демонстранты потребовали Коммуны, которая и была провозглашена на следующий день. 27 марта в город вернулся префект с 1000 солдат. Продолжались демонстрации против версальцев, но стороны избегали столкновений. Мало-помалу национальная гвардия была разоружена, а борьба переведена в русло муниципальных выборов.

В Нарбонне 12 марта 1871 г. 2 тысячи демонстрантов требовали вооружения национальной гвардии и принятия крас-ного знамени. 24 марта народ захватил мэрию и провозгласил Коммуну, продержавшуюся 8 дней. 31 марта выступление было подавлено: восставшие сдались под угрозой бомбардировки города.

В Тулузе префект-республиканец отказался подчиниться решению Тьера о своем смещении. Опираясь на НГ, он согласился с провозглашением Коммуны. Но одновременно тайно известил версальцев о своей верности. Когда прибыл новый префект, ему не было оказано никакого сопротивления. Либералы попросту подставили рабочих.

В Лиможе агитацию за Парижскую Коммуну велась с 23 марта. 4 апреля солдаты, которым было приказано идти на Париж, братались с рабочими. Часть НГ захватила префектуру и провозгласила Коммуну. Однако в тот же день после боев с регулярной армией восстание было подавлено.

Итак, коммунальные восстания вспыхнули почти одновременно в различных крупных центрах, но с первых же шагов терпели поражение из-за разнородного состава участвовавших сил. Волнения продолжались. Но Париж остался один.

Париж

Выборы в Совет Коммуны Парижа все же состоялись 26 марта. Выборы проводились по норме: 1 представитель от 20 тысяч населения. Всего было выбрано 86 (90) человек, в том числе 17 (18) буржуазных либералов и радикалов, которые вышли из Коммуны в первые же дни. Осталось 68 человек. Социальный состав, по одному из французских источников, был следующим: 12 журналистов. 2 художника, 1 архитектор, 1 инженер, 3 адвоката, 3 врача, 1 фармацевт, 1 ветеринар; 25 рабочих различных специальностей, 12 ремесленников, 4 служащих, 4 торговца. Советские исследователи дают такие цифры: 32 представителя интеллигенции, лиц свободных профессий и военных (журналисты, адвокаты, врачи, офицеры и пр.), 25 рабочих. 8 служащих, 1 ремесленник, 2 мелких предпринимателя. Точную принадлежность членов Совета Коммуна к идейным течениям определить довольно трудно. Французский источник дает такие цифры: 14 активистов Интернационала, 9 активистов бланкистских групп, около 20 якобинцев и 25-30 «независимых революционеров». Советские исследователи — такие: 19 якобинцев, 18 бланкистов, 13 прудонистов, 10 коллективистов-федералистов («левых прудонистов»), 3 — близки к Бакунину, 2 — близки к Марксу. В любом случае, тенденция видна достаточно ясно. В Совете образовалось свое «большинство», группировавшееся преимущественно вокруг якобинцев, бланкистов и независимых , и «меньшинство», состоявшее преимущественно из прудонистов и коллективистов. Первые больше интересовались политической революцией, вторые — социальной. Впоследствии в Совет 16 апреля проводились довыборы.

Первое заседание Совета состоялось 28 марта 1871 г. под председательством старого друга Прудона Белэ. На следующий день новый муниципалитет был официально переименован в «Парижскую Коммуну».

Смена названия не была чистой формальностью. Коммуна действительно сломала старую государственную структуру, заменив ее коммунальным управлением. Рядом декретов и постановлений она объявила недействительными решения версальского правительства, то есть, по существу, объявила о независимости Парижа. В программе Коммуны Париж обосновывал свое право организовывать жизнь по-своему, предложив остальным регионам страны вступить в новые, равноправные, федеративные отношения (в будущем допускалось создание администрации из представителей коммун, которая будет заниматься только общенациональными делами). Была упразднена регулярная армия и прежняя полиция. Единственной вооруженной силой в городе признавалась НГ — народное ополчение. Был установлен максимальный размер жалования работникам коммунальных служб — 6 тыс. франков в год, что не превышало размеров средней зарплаты. Бежавшие чиновники старого режима были заменены коммунальными служащими. Административные обязанности были разделены между членами самой Коммуны, которые возглавили 10 тематических и отраслевых ко-миссий: исполнительную, военную, продовольствия, финансов, юстиции, общественной безопасности. Труда, промышленности и обмена, общественных служб, внешних сношений, просвещения. Во главе окружных мэрий были поставлены члены Коммуны, избранные от соответствующих округов. Выборность, сменяемость и ответственность всех должностных лиц были принципами работы Коммуны.

Что же представлял из себя коммунальный режим 1871 года? Мы имеем дело с противоречивой смесью элементов народного самоуправления, т.е. общих собраний, с одной стороны, и сильной муниципальной власти, с другой. Грань между ними еще не представляли себе со всей отчетливостью.

Коммуна была попыткой пролетариата разбить ярмо государства, она открыла новую историческую эру. «В 1871 году, — писал Кропоткин, — народ Парижа, который так низверг правительства, сделал лишь первую попытку восстания против самой правительственной системы: он впал в правительственный фетишизм и дал себе правительство. Последствия известны». Коммуна не порвала «окончательно с традицией государства, представительского правления, и все это не пытались достигать в пределах Коммуны методом организации «от простого к сложному», объявляя при этом независимость и свободную федерацию Коммун». «Вместо действия для себя… люди доверились своим представителям, отдали им в руки всю инициативу». Вероятно, это является оборотной стороной коммунализма, восходящего к средневековому городу. Ведь в последнем также не разделяли представительную и прямую демократию, а использовали и то и другое. Анархо-коммунистический идеал безгосударственного самоуправления, основанного на суверенных общих собраниях и полностью подконтрольных им советах, в то время еще полностью не сформировался в 1871 г, и, по-существу, именно опыт Коммуны способствовал его формированию.

Однако, вот парадоксальный факт: парижское население в 1871 г. не смогло создать столь же стройную систему народного самоуправления, какую представляли из себя секции 1792-1793 гг. — регулярные общие собрания обитателей парижских кварталов. Может быть, чем дальше от Средневековья, тем сильнее сказываются последствия разрушения общества коммерциализацией и конкуренцией, и, соответственно, тем слабее силы самоорганизации?

Народные собрания (территориальные и профессиональные) в 1871 г. были активны и многочисленны, но они не сложились в единую структуру и не могли превратить членов Совета Коммуны в своих простых делегатов с императивным мандатом. Члены Совета были наполовину делегатами, наполовину депутатами. Тогда левый прудонист, а затем анархо-коммунист Лефрансэ описывал это следующим образом: «Не отменять правительственное действие, а поддерживать его с помощью прямого участия всех интересов в управлении; Коммуна — это исполнительный аппарат народной воли, но без права передавать суверенитет третьим лицам».

Через 10 лет после Коммуны ее участник Вайан в анархистском журнале «Ни бога, ни хозяина» противопоставлял ЦК 20 округов выборной Коммуне: «Вместо революционной Коммуны Париж стал выборной Коммуной… По самому факту своего выборного происхождения она не могла обладать тем единством действия и энергией, какие имеет комитет, спонтанно, революционно созданный восставшим народом. Несмотря на всю свою добрую волю, она не могла иметь те результаты, какие в свои лучшие дни имел ЦК 20 округов…». Не удивительно, что Совет Коммуны проявил, по словам Кропоткина, «полное революционное бессилие» в социальных вопросах и, фактически, тормозил народную инициативу пролетариата. К примеру, 3 апреля на заседании Коммуны депутат Растуль потребовал, чтобы никто не имел права трубить сбор без решения исполнительной комиссии. 5 апреля соответствующее решение было принято. Однако народные стихийные инициативы такого рода с сооружением баррикад продолжались весь апрель. 6 апреля Коммуна распустила окружные комитеты НГ, централизуя командование в ущерб местной инициативе. То же самое происходило и с социальными инициативами, не санкционированными Советом. Так, когда в официальной газете Коммуны было опубликовано извещение за подписью члена ЦКНГ Грелье о сожжении в течение 48 часов всех обязательств по государственным ценным бумагам, на заседании Коммуны 21 мая прудонисты, якобинцы и часть бланкистов потребовали опровержения заметки и немедленных репрессий против его автора. Было поручено Комитету общественного спасения принять меры пресечения «против гражданина Грелье и его сообщников». Интересно, что предложение внес ни кто иной, как Лефрансэ, который через несколько лет станет одним из первых анархо-коммунистов.

Народные организации

Что представляли собой народные организации периода Парижской Коммуны и чего они хотели?

Основной формой народного самоуправления оставались клубы. После 18 марта их количество значительно возросло. При Коммуне они возникали почти повсюду, кроме 7,8 и 16 округа. В центральных кварталах 1,3, 4-6 округов они были наиболее многочисленны. Клубы издавали свои бюллетени; большинство из них существовали несколько дней, но не-которые — дольше: «Красная», «Пролетарий», «Коммунальный бюллетень» и т.д. Социальный состав точно неизвестен. Вход был иногда бесплатным, чаще 5-25 сантимов (своего рода членские взносы). Клубы собирались в самых различных местах — в школьных и университетских аудиториях, в закрытых театрах, в банкетных и спортивных залах. Когда количество участников возросло, были экспроприированы помещения церквей, но днем обычно туда пускали верующих для богослужений. Заседания проходили по вечерам. Вело их обычно бюро в составе председателя и 1-2 членов, бюро обновлялось регулярно, иногда по несколько раз за вечер. Заседания начинались с сообщений о предыдущих заседаниях, о новостях и местных решениях. Затем переходили к дебатам, выступали ораторы, принимались решения. Клубы долго не имели формальной связи, только с 15 мая началась работа Федерации клубов, которая размещалась перед ратушей, ее бюро заседало ежедневно.

Клубы имели 3 задачи: образования, информации и выражения мнений. На них обсуждались наиболее актуальные общественные вопросы: труд и капитал, практические средства организации, функции и задачи Коммуны, женские проблемы. В плане информации клубы были местом, где жители могли узнать о состоянии снабжения и борьбе с версальцами. Обсуждались решения Коммуны, каждый мог выступить с их критикой. Если по этой критике принималось соответствующее решение, оно немедленно направлялось в ратушу. Клубы обсуждали различные инициативы и добивались их реализации: в области зарплаты, медицинского обслуживания, снабжения (создание муниципальных мясных магазинов). Клубы добивались установления практики обязательного присутствия на заседании одного из членов Коммуны. Хотя это не было осуществлено, некоторые члены Совета часто бывали на таких заседаниях индивидуально.

Излюбленными темами на заседании клубов были оспаривание права собственности, необходимость освобождения труда и введения налогов на капитал, критика бюрократии, армии, полиции, требования развития образования. Среди тем были и права женщин, проблемы алкоголизма, проституция.

С зимы 1870-1871 гг. клубы выступали за проект Коммуны, которая бы состояла из рабочих ассоциаций, заменяющих хозяев, крупные компании и в частности железнодорожные компании, откуда изгонят акционеров, администраторов и иных паразитов.

ЦК 20 округов после избрания Коммуны быстро терял влияние, хотя его заседания происходили иногда ежедневно. Он пытался выдвинуть более конкретную программу революции. В третьем манифесте ЦК 20 округов в связи с выборами в Коммуну развивалась программа политического устройства в духе федерации коммун. В документе, в частности, говорилось: «Посредством революции 18 марта, благодаря стихийному и отважному усилию НГ Париж возвратил себе автономию, то есть право организовывать свою общественную силу, свою полицию и финансовую администрацию». Эта автономия рассматривалась как продолжение «традиции старых коммун и французской революции». В манифесте был предложен перечень необходимых преобразований: политических (индивидуальные свободы, выборность на всех уровнях с императивным мандатом, ликвидация постоянной армии и полицейских префектур и т.д.); экономических («немедленная реорганизация округов города в соответствии с промышленным и торговым положением каждого квартала», «беспрестанное изучение и принятие наиболее адекватных мер для того, чтобы обеспечить производителя капиталом, орудиями труда, сбытом и кредитом»), социальных («интегральное и профессиональное» светское образование, «организация системы коммунального страхования против любого социального риска, включая безработицу и болезнь). В целом, речь шла о прудонистско-социалистической программе.

Манифест Интернационала, опубликованный 27 марта, требовал «свободы, равенства, солидарности», «обеспечения порядка на новых основах, первой предпосылкой которого будет реорганизация труда».

Социальные преобразования?

В Комиссию труда и обмена Коммуны поступали многочисленные проекты от различных самоуправляемых инициатив, касающиеся реорганизации социальной жизни. Так, Ф.Каролюс предложил в апреле, чтобы все трудящиеся каждой отрасли объединились а федерацию, а те затем — в Федерацию всех парижских ассоциаций. Рабочие синдикальные пала-ты должны были провести обследование, чтобы установить наличные производственные силы и для беспрепятственного определения спроса и предложения. Будущие объединенные ассоциации должны были финансироваться «Федеральным банком». Один рабочий-скульптор, член Интернационала, предложил создать отраслевые корпорации, подразделенные по секциям или округам», то есть соединить профессиональную организацию Парижа 1871 г. с секционной системой Парижа 1793 г. Соединением должен был служить дом, в котором размещались бы коммунальные предприятия, оказывающие услуги и выполняющие работы по самым выгодным ценам. Автор проекта предполагает разорять предпринимателей с помощью конкуренции, поддерживать стачки, постепенно расширять число корпораций, создавая сферу, свободную от коммерции и капитала. Та могла бы служить примером и способствовать установлению «всеобщей ассоциации» трудящихся под влиянием Интернационала.

В период Коммуны получили дальнейшее развитие «новые столовые», основанные Альиксом, правда лишь в рамках 8 округа. Были выпущены потребительские книжечки, распространяемые среди тех, кто пользовался столовыми. В них отмечались в обмен на труд количество и вид предоставляемых благ: порционные боны (овощи суп), боны на хлеб, вино, мясо, одежду, дрова, уголь, «прочие объекты» (шоколад, кофе, сахар), жилье и, наконец, «боны обмена» (если сумма труда была выше, чем сумма выданных бонов). Каждую неделю производился расчет; аванс, указанный на обложке, позволял требовать трудовых услуг или в случае отказа не выдавать новые боны. Альикс предполагал затем расширить эту систему, создав специальные мастерские и муниципальные рынки для продажи изготовленных на них товаров. Удалось привлечь некоторое число женщин к медицинскому уходу. Альикс предложил в Коммуне организовать помощь бедным и старикам. Ему было заявлено, что администрация округов с этим не справляется.

Организации Интернационала, выдвигая своих «революционно-социалистических» кандидатов Коммуну, обещали осуществить социальные мероприятия по реорганизации трудовых отношений на новых началах. Они и раннее требовали развития рабочих ассоциаций как основы экономической кооперативной системы, альтернативной капитализму. Это была старая прудонистская идея, разделявшаяся и многими французскими коллективистами. Однако Совет Коммуны не торопился выполнять эти требования рабочих. Рабочие производственные общества возникали еще в период Империи, и Коммуна обязалась в принципе оказывать им покровительство. Согласно учету Коммуны, к 14 мая в Париже было 42 таких рабочих производственных ассоциации по профессиональному принципу. Согласно старой идее французских организаций Интернационала, следовало передать в их руки жизненно важные средства производства. Рабочие организации предлагали передать ассоциациям брошенные владельцами предприятия. Но большинство членов Коммуны проявило удивительное, временами даже рабское уважение к принципу собственности и заботу о собственниках.

Социальные мероприятия, осуществленные Парижской Коммуной, в большинстве своем не выходили за рамки социал-реформизма, стремившегося, чтобы и собственники-волки были сыты, и рабочие-овцы целы. Почти сразу же после создания Коммуна отменила задолженности населения по квартплате и отсрочила внесение квартирных платежей с 1 ок-тября 1870 по 1 июля 1871 г., однако ее членам и в голову не пришла мысль о социализации жилья. Была приостановлена продажа вещей, заложенных в ломбарде. Церковь была отделена от государства, а церковное имущество национализировано (прудонисты выступили против такого посягательства на собственность, что они и впоследствии делали не раз).

13 апреля коммунальная комиссия труда и обмена представила три законопроекта о платежах по просроченным векселям и другим обязательствам. Цель всех трех заключалась в оживлении системы кредита и обращения капитала. При этом авторы — прудонист Белэ и прудонист Журд вместе с коллективистом Варленом — стремились соблюсти интересы как должников, так и кредиторов. Белэ предлагал отсрочку выплаты, а часть средств вернуть за счет Коммуны. Журд возражал, что Коммуна не имеет права вмешиваться в частные отношения и предлагал выпустить новые долговые обязательства. Бланкист Тридон предлагал трехлетнюю отсрочку выплаты с 2%-ной надбавкой. Большинство членов Коммуны поддержало проект Журда, что с энтузиазмом встретила парижская буржуазия.

Коммуна ликвидировала прежние посреднические конторы по найму и создала при каждой окружной мэрии бесплатные бюро по регистрации предложений и спроса на труд.

Член Интернационала Лефрансэ в конце марта предложил в Совете Коммуны проект создания своего рода органа планирования — «генеральной ассоциации статистики», состоящей из делегатов рабочих ассоциаций, Торговой палаты, Синдикальных палат, директоров Французского банка и руководителей железнодорожных предприятий. Цель — «изучить средства для обеспечения труда и обмена».

В рамках поощрения рабочих производственных ассоциаций Коммуна передала им заказы на пошивку обмундирования для НГ. 16 апреля по предложению Авриаля Коммуна приняла решение о передаче бездействующих мастерских, брошенных бежавшими предпринимателями, в руки рабочих производственных ассоциаций. Однако вначале надлежало провести статистический учет этих предприятий, затем решать должны были третейские суды. К тому же ассоциациям предстояло в будущем выплатить владельцам компенсацию. Тем не менее, многие воспринимали декрет как социалистический. Будущий анархо-коммунист Лефррансэ даже назвал его «первым настоящим шагом к социальной революции». Авриаль привлек к разработке практических мер Союз механиков и Ассоциацию металлистов. 23 апреля они направили делегатов в комиссию по реализации декрета, поручив им «положить конец эксплуатации человека человеком, этой последней форме рабства: организовать труд путем солидарных ассоциаций, коллективно владеющих неотчуждаемым капиталом». Экономическое освобождение труда, указывали рабочие, может быть достигнуто «только через ассоциацию рабочих, которая должна превратить нас из наемных работников в членов производительного товарищества». Как видим, рабочие явно не захотели понять умеренности декрета и потребовали гораздо большего — рабочего управления промышленностью. 24 апреля член комиссии по труду и обмену Франкель призвал синдикальные палаты рабочих ассоциаций к активному сотрудничеству в осуществлении декрета и выделил им помещение. Но потребовался еще месяц, чтобы создать Рабочую комиссию по изучению предприятий. 16 мая к механикам и портным присоединились слесари и ювелиры. Федерация рабочих обществ — главная парижская организация Интернационала — 16 мая созвала «все рабочие корпорации Парижа (синдикальные палаты, общества взаимного кредита, общества сопротивления, общества солидарности, производственные и потребительские ассоциации)» на вторую генеральную ассамблею Комиссии по исследованию и организации труда 18 мая. К сожалению, мы так и не знаем, состоялась ли эта встреча. Вскоре революционному Парижу было уже не до этого.

В итоге осуществления декрета от 16 апреля была конфискована дюжина предприятий, важных с точки зрения обороны, починки оружия и производства амуниции. Одно из них — оружейные мастерские Лувра — с начала мая перешли под управление Рабочего совета, избираемого трудовым коллективом и переизбираемого в любой момент. В него входили представители рабочих, руководителей цехов (также избиравшихся рабочими), директора и делегаты от Коммуны. Совет собирался ежедневно для обсуждения текущих операций и обсуждения предложений, приема на работу и увольнений. Рабочий контроль был установлен и в Национальной типографии. Однако наиболее значительные предприятия города не были затронуты декретом от 16 апреля. Впрочем, в последние дни Коммуны подготовлялась экспроприация одного из крупнейших заводов — «Баррикан».

3 мая Союз женщин для обороны Парижа и ухода за ранеными (фактически — женская секция Интернационала) предложил комиссии труда и обмена создание женских кооперативных производственных ассоциаций и последующее объединение их в федерацию. Проект предусматривал сокращение рабочего дня, равную оплату труда с мужчинами, предоставление мастерским займов, заказов, сырья, вступление ассоциаций в Интернационал. 6 мая Франкель изложил это предложение в Совете Коммуны. Квартальные комитеты Союза женщин должны были провести подготовительную учетную работу. Мастерские должны были открыться в середине мая. Были организованы мастерские по пошивке военного обмундирования, в котором нашли работу безработные женщины. 3 тысячи работниц были трудоустроены в мастерских по изготовлению патронов.

Предложения об экспроприации капиталистических предприятий чаще всего не получали поддержки в Совете Коммуны. Был введен контроль Коммуны над железными дорогами, но предложение Жоаннара от 28 апреля о конфискации имущества «Северной компании» не было поддержано. Не были услышаны намеки военного делегата Клюзере 23 апреля и Шалэна 4 мая об экспроприации крупных заводов «Кэль». Наконец, 4 мая близкий к бланкистам Везинье внес в Коммуну предложение об экспроприации с возмещением всех крупных монополистических предприятий со всем их инвентарем, временной передаче их рабочим ассоциациям, передаче им заказов и открытии кредита. Проект даже не был обсужден.

13 мая Коммуна приняла декрет, направленный против эксплуатации рабочих и работниц, производящих обмундирование для НГ. Представитель комиссии по труду Франкель предложил передавать заказы впредь рабочим ассоциациям. В итоге Коммуна предоставила комиссии право пересмотра контрактов с подрядчиками и решила передавать заказы рабочим организациям. Был также установлен минимальный гарантированный уровень зарплаты. Однако попытки Франкеля внести пункт о (всего лишь!) 8-часовом рабочем дне не были поддержан Коммуной.

Крайне неохотно вмешивалась Коммуна в отношения между предпринимателями и рабочими. Прудонистские догмы гласили, что это не дело посторонних органов (в данном случае, Коммуны). Парижские рабочие пекарен в течение 2 лет боролись за отмену практики ночного труда. Они добивались соответствующего решения от Коммуны. 20 апреля исполнительная комиссия Коммуны приняла его, но хозяева выступили с протестом. 28 апреля Коммуна вернулась к обсуждению этого вопроса. Часть членов Коммуны предложила отложить осуществление декрета. Вийар, Бийорэ, Тейс и другие, как и право-прудонистская печать, считали, что Коммуна не должна вмешиваться в частные вопросы отношений между хозяевами и работниками. Авриаль, Варлен, Ледруа, Малон, другие члены Интернационала поддержали рабочих. «Они могли бы забастовкой заставить хозяев исполнить» свое требование. «Но рабочие пекарен не могут бастовать: государство запрещает им это», — пояснял Авриаль на заседании Коммуны. За свое терпение рабочие были вознаграждено: с 3 мая ночная работа в булочных была отменена. Революционные социалисты 1871 г. с трудом договорились о мере, естественной для самых умеренных социал-демократов 100 лет спустя! Но дальше дело пошло чуть легче: 27 апреля по предложению исполнительной комиссии после многочисленных писем рабочих было принято постановление об отмене штрафов, которые предприниматели налагали на рабочих.

Прудонистская газета «Ла Сосиаль» взывала к буржуазии: успокойтесь, мы не собираемся отнимать у вас ваших завоеваний. Вы на законных основаниях владеете имуществом. Мы хотим встать не на ваше место, а рядом с вами. Мы можем идти параллельно.

Большинство социалистов 1871 г. уважали собственность. Коммуна несколько раз возвращалась к судьбе вещей, заложенных в ломбарде. Для бедного трудового люда Парижа вопрос имел жизненное значение. 25 апреля член комиссии труда Авриаль предложил Коммуне в принципе ликвидировать ломбард как учреждение, а для начала безвозмездно вернуть заложенные инструменты труда, мебель, белье, одежду ценностью менее 50 франков. Прудонисты были возмущены. «Это было бы несправедливостью по отношению к ломбарду; уничтожить ломбард значило бы причинить ущерб собственности, чего мы еще никогда не делали», — заявил Журд. А будущий зять Маркса Лонге объявил, что, по его мнению, и в вопросе о списании долгов по квартплате Коммуна проявила «идеализм» и «сентиментализм», голосовала «сердцем, а не разумом» Коммуна должна примирять интересы, а не действовать в интересах одних против других. Принятие декрета было отложено. Только 6 мая вопрос был поставлен вновь. На сей раз было решено вернуть владельцам вещи стоимостью менее 20 франков.

Коммуна так и не посмела прикоснуться к ценностям, размером в 3 млрд. франков, хранившимся во Французском банке. А ведь кроме обычных муниципальных расходов, она должна была выплачивать пенсии семьям погибших национальных гвардейцев, увеличила жалование учителям и тратила все больше на войну с версальцами. Деньги приходилось униженно выпрашивать в банке. Член Совета Коммуны Амурру предлагал захватить банк и управлять им, председатель одного из клубов и член ЦК 20 округов Троель призывал конфисковать содержащееся там имущество. 12 мая бланкисты попытались занять банк. Но делегат Коммуны прудонист Белэ категорически не допускал даже возможности давления на банкиров в виде присылки национальных гвардейцев.

Как видим, Бакунин был совершенно прав, когда говорил, что Совет Коммуны «стал самым большим препятствием для революции».

Политическая борьба

Мы не будем останавливаться на всех перипетиях и подробностях политической истории Парижской Коммуны. Она проходила в основном под сенью и под давлением боевых действий с версальскими войсками. 2 апреля версальцы открыли кампанию. Война разворачивалась неудачно для Коммуны, которая упустила время для похода на Версаль. Вспыхивали острые разногласия между ЦКНГ и Коммуной и внутри самой Коммуны по военным вопросам, о контроле над национальной гвардией. Военные неудачи побуждали бланкистов и якобинцев требовать централизации власти. Уже 21 апреля было сформировано своего рода «правительство» Коммуны: исполнительная власть была передана собранию делегатов комиссий. 28 апреля член Коммуны Мио предложил создать по примеру 1793 г. «Комитет общественного спасения». При обсуждении вопроса 1 мая вспыхнули острейшие разногласия, которые продемонстрировали, насколько по-разному понимали революцию различные течения. Большинство, состоявшее из якобинцев, бланкистов и независимых, склонялось к сильной диктаторской власти, меньшинство же (члены Интернационала, небольшая часть бланкистов) отвергало всякие чрезвычайные полномочия, доказывая, что слабость Коммуны происходит не от недостатка власти, а от отсутствия организованности, что диктатура не спасает свободы, а подавляет ее. Предложение было принято 45 голосами против 23. Новый КОС был избран всего лишь 37 членами Коммуны из более чем 80. Не удовлетворившись этим, бланкисты и военный делегат Россель в тот же вечер обсудили возможность военного переворота и разгона Коммуны. В конечном счете, по предложению прокурора Риго было решено подождать до возвращения в Париж Бланки, а пока подготовить общественное мнение и добиться ограничения роли ЦК НГ. Утверждали, что 9 мая Россель намеревался действовать в одиночку, но в итоге выступление не состоялось. Россель подал в отставку. Отношения между большинством и меньшинством стремительно ухудшались. Участие меньшинств в избрании нового КОС 9 мая не сгладило противоречий (в новый КОС были снова избраны только якобинцы, бланкисты и их союзники). ЦК НГ предложил Росселю пост диктатора, но тот отказался. Коммуна приказала арестовать его. 12 мая большинство добились от Коммуны решения о том, что КОС имеет право менять состав всех делегаций и комиссий Коммуны. 14 мая меньшинство объявило о бойкоте работы Совета Коммуны и о перенесении работы в округа. В ответ 17 мая в Коммуне был поставлен вопрос об аресте членов меньшинства. Переворот с большим трудом предотвратил старый ветеран-революционер якобинец Делеклюз, использовав весь свой авторитет. Некоторые предупредили также, что национальная гвардия не поддержит аресты. В итоге предложение возглавляемой бланкитстами прокуратуры об аресте было отклонено. 20 мая Федеральный совет Интернационала поддержал призыв об отмене диктаторских полномочий КОС, но призвал к единству. Меньшинство вернулось в Коммуну, но полного примирения так и не произошло вплоть до последнего заседания Коммуны 21 мая. В тот же день версальские войска ворвались в Париж. Последовала неделя ожесточенных и героических боев. Население Парижа воздвигло баррикады и сражалось за каждую улицу. Но силы были неравны. 28 мая все было кончено. Начались дикие репрессии, они унесли жизни, по некоторым подсчетам, 30-40 тысяч человек. Коммунальная революция во Франции была залита потоками крови и подавлена.

Итоги

Какие выводы можно сделать из опыта французских Коммун 1870-1871 гг.?

Прежде всего, коммунальные восстания, как отмечал Кропоткин, «указали, какою должна быть, какою, вероятно, будет политическая форма будущей революции…» «Свободная община — такова политическая форма, которую должна будет принять социальная революция». Однако необходимо в будущем решительно ликвидировать всякие остатки и элементы государственной власти, системы представительного правления и заменить ее прямым самоуправлением народа, объединенного в общие собрания, коммуны и их свободные федерации. «Если не нужно центральное правительство, чтобы приказывать свободным общинам, если национальное правительство уничтожается и единство страны достигается с помощью свободной федерации общин, — в таком случае таким же лишним и вредным является и центральное городское управление… Федеративный принцип, то есть вольные объединения кварталов, промышленных союзов потребления и обмена и т.д. вполне достаточен, чтобы установить внутри общины согласие между производителями, потребителями и другими группами граждан»

Второй вывод. Не следует разделять социальную и политическую революцию, утверждать, что можно начать с первой, а затем перейти ко второй, или наоборот. Революция должна быть именно действием самоорганизованного народа, захватом трудящимися своих предприятий, домов, кварталов, жизненных припасов и предметов потребления — самоорганизованными жителями. «Чтобы общинная политическая революция могла восторжествовать, надо уметь провести одновременно революцию экономическую». «Народ — крестьяне и городские рабочие — должен будет начать сам строительную и воспитательную работу на более или менее широких коммунистических началах, не ожидая приказаний и распоряжений сверху». Немедленная и всеобщая экспроприации власти и собственности устанавливает систему вольного, безгосударственного коммунизма. На основании уроков Парижской Коммуны анархисты в 1870-х гг. выдвинули теорию вольного, анархистского коммунизма, принятого в 1880 г. Юрской федерацией Интернационала. Важную роль при этом сыграли участники Коммуны Элизэ Реклю, Лефрансэ и другие.

Наконец, для победы революции нужно единство трудового народа. Дело в том, что Коммуна относилась к сельским жителям Франции, как к «реакционной деревенщине». Она не хотела установить отношения прямого продуктообмена с трудовым крестьянством и не могла бы этого сделать, поскольку не экспроприировала и не передала рабочим ассоциациям производство. Для крестьян Коммуна так и осталась непонятным и враждебным формированием, чем немедленно воспользовались контрреволюционеры, направив мобилизованных в армию сельских тружеников на ее подавление.

Экономические и политические решения взаимосвязаны, социальная революция может быть лишь интегральной, и политико-общинной и экономической одновременно, в противном случае она обречена на поражение. Может быть, в этом и состоит главный урок Коммуны.

К сожалению, проблему «хлеба» не удалось решить и в следующей великой революции — Российской. Это было сделано только во время Испанской революции благодаря анархистской коммунизации сельского хозяйства. Но то уже совсем другая история.

Эдуардо де Гусман: «Заметки об Испанской революции»

Эдуардо де Гусман

Заметки об Испанской революции»

70 лет назад был впервые в истории провозглашен либертарный коммунизм

 

Анархистам часто заявляют, что их общественного идеала никогда не существовало, что все их предложения – всего лишь красивые мечты, рассчитанные не на людей, а на ангелов. Такие утверждения – результат незнания истории и сознательной дезинформации. Общество, основанное на принципах анархистского коммунизма, не только возможно в принципе; в ХХ веке было немало случаев, когда оно возникало и оставалось вполне жизнеспособным, пока его не уничтожали превосходящие силы врага извне. Наибольших масштабов опыт либертарного коммунизма достиг в испанской провинции Арагон во время Испанской революции в конце 1936 – начале 1937 гг.: в объединившихся в федерацию свободных коммунах жили тогда сотни тысяч людей (коммуны были задавлены снятыми с фронта танками генерала-сталиниста Листера). Но первое в истории провозглашение либертарного коммунизма произошло в январе 1932 г. Коммуна, созданная шахтерами городка Фигольс в другом испанской регионе – Каталонии, просуществовала тогда всего несколько дней, но послужила примером для всех следующих революционных выступлений, которые, в конечном счете, и вылились в Испанскую революцию 1936 г. Шахтеры Фигольса принадлежали к испанскому анархо-синдикалистскому союзу НКТ (испанской секции Международной ассоциации трудящихся).

 

Мы перепечатываем перевод статьи о событиях января 1932 г. в Фигольсе, которую один московский историк обнаружил в архиве Международной ассоциации трудящихся в Институте социальной истории в Амстердаме. Это – репортаж главного редактора независимой мадридской газеты «Ла Тьерра», опубликованный в ее № 343 от 27 января 1932 г. Свидетельство написано не анархистом, а буржуазным журналистом; его автор не всегда понимает взгляды анархистов и их логику, он предпочитает сосредоточивать внимание на фигурах «лидеров», которые кажутся ему более яркими и чью роль – в противовес «обычным» людям и активистам он явно выпячивает. Но зато его никак нельзя обвинить в пристрастности и в приукрашивании в пользу анархистов.

***

 

Восстание в Фигольсе вспыхнуло в воскресенье ночью. Прието спокойно спал, но был разбужен группой рабочих. Это были шахтеры из того же самого городка. Но с ними вместе были и некоторые люди из окрестностей, которые решили участвовать в восстании. Несколько человек обратились к будущему лидеру: «Настал момент совершить в Фигольсе социальную революцию. Мы хотим, чтобы ты нас возглавил».

 

Прието был известен своими отвагой и смелостью. Большинство горняков уже было на улице. Вскоре подошли и остальные. Прието вышел к ним. Это были суровые люди, в глазах которых горел огонь неколебимой решимости.

 

Короткое собрание. Все единодушны. Первые отблески зари застают несколько групп решительно настроенных людей, начинающих социальную революцию в горной цепи Сан-Корнелио.

 

Надо разоружить соматенов (проправительственные ополчения, прим. перевод.), граждан, представляющих опасность для нового общественного строя. Люди разделяются на небольшие группы. Скрытными путями патрули отправляются к врагам социальной революции, чтобы отобрать у них оружие. Это не злоумышленники, а решительные люди, которые хотят бороться за победу либертарного коммунизма.

Господин директор

 

Никто не сопротивлялся. Гражданская гвардия (жандармерия, – прим. перевод.) увидела собственное бессилие и отступила в свои казармы. Соматены и гражданские ополчения сдали оружие. Вооруженные рабочие стали полными хозяевами положение. Наконец впервые в истории Испании в одной из общин победил либертарный коммунизм.

 

Теперь рабочие решили пойти к директору шахты. У господина директора было хорошее оружие. Он был человеком несгибаемым, нетерпимым и властолюбивым. Рабочие, принужденные годами терпеть его режим, не могли сказать о нем ничего хорошего. Иногда он даже сам помогал гражданской гвардии жестоко арестовывать тех или иных горняков.

 

Высокомерный и гордый, когда он был абсолютным господином, директор опасался теперь мести рабочих. Он думал, что с ним теперь рассчитаются и его ждет неминуемая смерть. Когда рабочие во главе с Прието подошли к его дому и потребовали от него сдать оружие, директор спросил:

 

— Вы оставите мне жизнь?

 

— Да.

 

— Мне трудно в это поверить. Вы даете честное слово, что не убьете меня?

 

— Даем вам наше честное слово, что у вас даже волос с головы не упадет.

 

Все еще не вполне успокоившись, директор открывает дверь. Революционеры входят в дом. Там много ценностей и человек, которого они ненавидят. Но чистота идей у этих грубых людей выше, чем их гнев. Они не трогают директора. Они забирают с собой только оружие, которое находят в доме, и уходят прочь. Из их уст не вырывается ни единого оскорбления, их глаза не излучают ненависти и презрения. Теперь, после того, как они победили и стали хозяевами положения, они обращаются со своими врагами так, как всегда хотели бы, чтобы обращались с ними. Хотя они убеждены, что к ним не проявят никакой человечности в том случае, если дела обернутся не в их пользу, они поступают человечно.

Организация

 

Революция на марше. Там, на равнине, последовали примеру, поданному в горах. В Фигольсе Прието, уверенный в победе, приступает к организации жизни общины при новом режиме.

 

В данный момент ничего не угрожает победившему либертарному коммунизму. Бежавшие в свои казармы жандармы не представляют из себя угрозы; буржуазия — директор, священник, судья, технический персонал и т. д .- пользуются полной свободой, но у них нет оружия, чтобы бороться против рабочих. Кому это не нравится, тот волен уйти, и ему никто не помешает. Казарма получает подкрепление, но революционеры могут в любой момент сразу же разрушить ее с высот. Некоторые наиболее страстные предпочли бы так и сделать, немедленно, особенно когда они вспоминают о прежних боях. Но более рассудительные сдерживают их. Необходимо предотвратить братоубийственное кровопролитие.

 

Организация охватывает три сферы: военную, экономическую и административную, или политическую. Первую проблему решают с помощью создания добровольной милиции, чтобы мочь защищаться в случае необходимости. Вторую — путем назначения революционного комитета, который занимается регулированием производства и потребления. Третью — путем выборов вольной коммуны.

 

На шахтах необходимо продолжать работы. Рабочие добровольно продолжают работать на благо общины. Так, благодаря добровольной работе всех производство продолжается.

 

Потребление регулируется общинным управлением. Денежная система отменена с самого начала. Полностью. Чтобы получить необходимые продукты питания и предметы потребления, достаточно справки от революционного комитета. Прието просил всех не требовать больше, чем им необходимо. И то, что произошло, служит обнадеживающим симптомом для всех, верящих в возможность анархистского общественного строя: рабочие последовали его совету. Никто не потребляет больше обычного. Это видно хотя бы из того, что в течении 5 дней общинное управление потратило на 1 тысячу жителей всего 3500 песет.

 

Управление политическими делами обеспечили с помощью проведения всеобщих выборов с тем, чтобы определить лиц, которые должны образовать вольную коммуну. Выборы были проведены в среду; на основе всеобщего избирательного права были выбраны главный делегат и 8 других делегатов.

 

После того, как все это было урегулировано, в сердце Каталонии могла начать действовать вольная коммуна.

Прието

 

Прието — душа движения. С воскресенья и до среды он не ел, не спал и даже ни минуты не отдыхал. Ему 43 года, он среднего роста и слегка прихрамывает. Борец и мятежник, у которого преследования и тюрьмы не смогли вырвать из сердца надежду. Однако перенесенные страдания преждевременно состарили его. Вероятно, он не слишком интеллигентен, и уж во всяком случае — не философ революции. Это рабочий, освещенный изнутри великой верой. Он создан из того же материала, что и апостолы. Как галилейский рыбак Петр, распространявший по миру революционные идеи Иисуса. Как Бакунин, неутомимый в борьбе против несправедливости и клеветы.

 

Прието таков же, как они — страстный, неколебимый, мужественный. Когда он говорит, из его уст не льются красивые слова, но в глазах его горит такой огонь, а в его фразах чувствуется такая убежденность, что он пользуется огромным влиянием среди рабочих.

 

За его плечами — целый ряд преследований, арестов, высылок и истязаний. Последние истязания ему пришлось перенести совсем недавно, когда в сентябре прошлого года он был арестован и содержался в заключении на корабле «Лопес Антонио».

 

И этот человек не испытывает ненависти и какого-либо желания мстить теперь, когда он стал хозяином положения. Он проповедует мир и уважение ко всему живому. Когда группа шахтеров упражнялась в стрельбе и в качестве мишени избрала себе дерево, Прието сказал им: «Не стреляйте в дерево; оно тоже живое и чувствует. Цельтесь, если хотите, в камни или воздух, но не в это дерево, потому что вы не имеете права лишать его права на жизнь».

 

В этих простых словах Прието ощущается огромная любовь ко всем творениям — любовь почти буддийская. Шахтеры послушались его. Они поставил несколько камней и стали целиться в них.

Планы

 

Коммуна на марше. Дни проходят спокойно, и все почти как всегда. Но новостей из долины нет. Прието отправляется за новостями. Он едет в Барселону — в большой революционный город, где любой духовный порыв встречает великодушное эхо.

 

Шахтеры спокойно ожидают его возвращения. А пока они подбадривают друг друга и строят планы. У некоторых этих планов очень много. Шахта очень производительна. Того, что в ней можно добыть, более, чем достаточно, чтобы поддерживать общину, и еще много останется.

 

С этим излишком можно многое создать на общую пользу. В первую очередь, школы, где дети смогут получить культуру, которую им не смогли дать их родители. Затем большую библиотеку, которой смогут пользоваться все, чтобы продолжить свое образование. Затем больницы, бани и т.д.

 

Фантазия людей бьет через край и выливается в большие проекты. Никто не помышляет о своем личном интересе. Проникнутые учением либертарного социализма, все мечтают об общем благе.

 

А пока шахтеры мечтают, в общине царит полный покой. Никаких споров, никаких столкновений. Рабочие заботятся о поддержании порядка. Никто не может пожаловаться на учиненную несправедливость. Предпринята попытка анархистской коммуны, и рабочие особенно заинтересованы в том, чтобы все устроилось как можно лучше.

Падение

 

Но реальность непримиримо разбивает все планы и надежды. И выглядит она так, что, за исключением нескольких окрестных деревень, социальная революция в Испании не наступила. И правительство готовит гражданскую гвардию и солдат, пушки и пулеметы, чтобы подавить революцию.

 

В пятницу утром возвращается Прието, грустный и отчаявшийся. В городе движение не нашло отклика. Борьба захлебнулась. Войска продвигаются и очень скоро будут в Фигольсе.

 

В Сан-Корнелио, высокогорной части Фигольса, где окопались шахтеры, имеется множество тонн динамита и 400 винтовок и ружей. Продуктов питания хватит на много дней, и если понадобится, шахтеры дорого продадут свою жизнь.

 

Но все усилия и борьба лишены смысла. Это будет только бесполезное кровопролитие. Время для социальной революции еще не пришло. Какое-то количество рабочих и солдат отдадут свои жизни, но это никому ничего не даст.

 

Принимается решение не оказывать сопротивления. Солдаты уже внизу и разбили лагерь у казармы жандармерии. Наиболее замешанным приходится поторапливаться с бегством. В пятницу ночью происходит сдача, без каких-либо боев или столкновений, без единого выстрела.

 

Прието и многие другие товарищи укрываются в горах. Все задумчивы, грустны и разочарованы. Но они спокойны: они не оставили позади себя убитых и ненависть.

 

Долгий, трудный, бесконечный путь по горам. 17-часовой непрерывный марш посреди жгучего холода. А потом на повозках и поезде — к границе…

 

Утром в субботу, 23 января правительственные части без единого выстрела занимают группу домов Сан-Корнелио. Революционное приключение, начавшееся 6 дней назад, окончено.

 

Так шахтеры Фигольса в течении 5 дней жили при революционном режиме и впервые осуществили либертарный коммунизм.

Михаил Магид: «Аргентинская революция»

Михаил Магид

АРГЕНТИНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

 

Кажется, будто снова просыпается общество, по крайней мере, одно из обществ·нашей планеты и на ход истории начинают воздействовать живые сознательные силы.·Россиянам сегодня с трудом верится в то, что такое возможно. Над страной витает·дух порядка, дух Большого Брата. Очень и очень многие смирились со своей·участью. Люди воспринимают как реальность мир коммерческой и политической·рекламы, который демонстрирует им телевизор, а заодно и ценности конкуренции,·коммерции и индивидуалистического господства над другими, которые должны в этот·мир аккуратно привести. Хотя, правда, не все так однозначно. Функционирование·капитала не гармонично: он не сдерживает обещаний построить мир грёз наподобие·рекламы и вызывает возвратную (протестную) реакцию. По последним данным опросов·60% россиян не доверяют СМИ. Ну, положим, не доверяют, но живут, подчиняясь не·ими самими изобретенным правилам, а куда деваться-то? Но, вот оказалось, есть·куда деваться. Массовые протесты в Аргентине и формирование там новых структур·самоуправления вновь поставило под сомнение систему Большого Капитализма.

Снова классы?

 

«Развитие капитализма, вопреки ожиданиям многих, не привело к росту·строительства всё более крупных фабрик — замечает современный британский·социальный мыслитель -, напротив, закрываются не только фабрики, но и целые·отрасли промышленности. Вследствие этого наблюдается снижение процента·населения, соответствующего архетипу рабочего марксистской или синдикалистской·традиции. Это привело к тому, что многие рассматривают класс, как старомодную·идею. И тем не менее, разделение общества на классы остаётся фундаментальным.·Концентрация власти и богатства вместо того, чтобы уменьшаться, увеличивается в·виде капитала, контролируемого крошечным меньшинством. Каковыми бы ни были·трудовые, культурные и личностные изменения, больше чем когда-либо выросло число·людей, которые могут теперь выжить только обменивая свою жизнь на зарплату и·попадая во все большую зависимость от капризов экономики».

 

Даже политкорректная служба Евроньюс вынуждена было сквозь зубы признать:·»Правящий класс Аргентины замер, в ожидании грандиозной первомайской·демонстрации трудящихся.» Ого! А мы-то думали, СМИ и не знакомы с такими·понятиями. У них все больше разговоры о «среднем классе» или на худой конец о·»бедных слоях населения», но чтобы так откровенно признавалось, что,·оказывается, в Аргентине (возникает крамольная мысль, что и в остальных странах·тоже!) есть правящий класс и противостоящий ему класс трудящихся… Видно дела·делаются необычные, раз такие внезапные признания.

В Аргентине все как везде

 

В современной Аргентине, как и во многих странах мира, где в недавнем·прошлом большинство населения работало на крупных промышленных предприятиях,·ситуация в корне изменилась. Во время приватизационной волны 90 х годов, многие·предприятия были куплены американскими корпорациями, после чего закрыты, с тем·чтобы не составлять более конкуренцию американским предприятиям. На других·прошли массовые увольнения. Сегодня большинство трудового населения Аргентины -·это частично или временно занятые наемные работники, мелкие индивидуальные·производители, находящиеся в кабальной зависимости от банков и государственных·налогов, безработные. Вся эта многомилионная масса людей, составляющая·большинство населения Аргентины, распылена, рассеяна, не сконцентрирована более·на крупных предприятиях. Положение всей этой огромной массы незавидное, очень уж·она зависима от колебаний рынка. В прошлом эта зависимость наемных работников·смягчалась (амортизировалась) системой коллективных соглашений между·профсоюзами, бизнесом и государством. Работникам крупных предприятий было легче,·кризис не бил так больно, могли снижатся зароботки, но без работы (или, на худой·конец, без пособия) никто не оставался.

 

А теперь ты сам себе хозяин (формально). Захотел, устроился работать на·завод (там временно возникла работа под очередной заказ, когда она закончится,·тебя уволят или просто перестанут платить зарплату). Захотел, открыл·индивидуальную или семейную торговлю бутебродами на последние сбережения·(работай, пока тебя не раздавили более мощные компании, пока очередной кризис не·ударил по карману покупателей, пока банк, у которого ты берешь кредит, не начал·повышать проценты, пока не повысили налоги, пока не подняли цены на продукты).·Захотел, взял временную работу на дом, макетируешь какие-нибудь книги или газеты·(пока редакция в этом нуждаются, до первого серьезного экономического спада,·после которого из десяти таких «хозяев» как ты, у редакции останется один, если·редакция вообще будет существовать). С пособиями сегодня то же все не так, как в·прошлом. Время, в течение которого их выплачивают, постоянно сокращается везде и·всюду, даже в самых богатых странах мира. А в бедных, таких как Россия или·Аргентина, это просто не существенно. Сам себе хозяин, сам себе режисер, «новый·самостоятельный». А на самом деле? Полурабочий, полуслужащий, полу- мелкий·бизнесмен, полу- нищий, полу- люмпен…

 

Это все на одном полюсе. А что на другом? Гигантские слияния крупных·компаний, в результате которых возникают супер-гиганты, с капиталом в сотни·миллиардов и даже триллионы долларов. Менеджмент и крупные акционеры этих·компаний и есть «правящий класс» (плюс еще политики, чиновники министерств и·ведомств). Угадайте с трех раз, на кого вы в конечном счете работаете, оставаясь·»самостоятельным», кому платите проценты, налоги… Но вернемся к Аргентине.

Профсоюзная бюрократия на марше

 

Большинство все еще занятых в крупной промышленности рабочих состоят в·управляемых проправительственными чиновниками профсоюзах. Перонистские профсоюзы·(называемые так в честь своего создателя, союзника Гитлера и большого почитателя·Муссолини, аргентинского генерала Перона) верой и правдой служат правительству.·Почему? Потому, что за долгие десятилетия своего существования они привыкли, что·власть и бизнес с ними делятся кусочком пирога. Не столько с рядовыми·участниками (это тоже было, но осталось в прошлом) а с чиновниками, которые·профсоюзами управляют. И так везде. Взять к примеру российский ФНПР, наследник·ВЦСПС. Или израильский Гистадрут. К тому же в Аргентине у власти находится·президент, связанный с той же самой перонистской партией, что и профсоюзы, так·что надежда чиновников урвать кусочек пирога чуть-чуть больше. Разумееется при·условия отсутствия стачек и полной лояльности.

Народные собрания

 

Именно поэтому протестная самоорганизация по квартальному, территориальному·(а не по производственному принципу) получила максимальное распространение в·Аргентине. С нашей точки зрения в этом есть определенные плюсы. Ведь борьба не·привязанная к конкретной фабрике, а нацеленная на изменение самого образа жизни·в обществе и общества, как такового, позволяет избежать сепаратизма, узости·отдельных интересов отдельной фабрики. Настоящий пик классовой борьбы·происходит, когда рабочие выходят с предприятий и борются на территории·общества. Но важны, конечно, и непосредственные захваты фабрик суверенными·общими собраниями рабочих. Этого в Аргентине пока почти не наблюдается.

 

Народные собрания, которые каждую неделю собираются в той или иной·местности, на сегодня охватывают большинство районов 12 миллионного·Буэнос-Айреса, распространяясь также и по другим провинциям. Начиная с 12·января, народные ассамблеи собираются в Буэнос-Айресе еженедельно по·воскресеньям, чтобы согласовать свои действия и обсудить текущие дела. Эти·встречи делегатов от различных районных собраний («interbarrial») выросли в·размере и теперь собирают от 3 до 4 тысяч человек. Имеются сообщения о подобных·встречах в провинциях. Например в Розарио регулярно встречаются делегаты,·представляющие 24 народных собрания.

 

ти встречи обсуждают одновременно программу ассамблей и предпринятые акции.·Каждому дается только три минуты на выступление, причем только делегатам,·избранным от районных собраний или групп рабочих, позволяется говорит на·встречах interbarrial. В конце встречи все предложения выносятся на голосование.·В самом начале событий ассамблеи ораганизовывали массовую экспроприацию одежды и·продуктов в магазинах и их распределение. Сейчас в основном все свелось к·выдвижению тех или иных требований к правительству и к попыткам сформировать·устойчивую структуру самоуправления, и к организации протестных маршей.

 

собенно обращает на себя внимание резко антипартийный характер народных·собраний. Люди больше не верят политикам. Как можно им доверять? Левые и правые·уже миллион раз обманывали трудящиеся классы, одни обещали райскую жизнь в·условиях свободного рынка, другие райскую жизнь при социализме, когда все·основные вопросы будет решать «рабочее государство». А на самом деле и те и·другие неизменно оказывались ворами.

 

ргентинский капитал естественно испуган событиями, хотя у него в резерве·остается несколько сильных ходов (например, военный переворот). Одна из·оффициальных медиа, газета «La Nacion» объявилa, что «хотя появление этих·собраний выглядит следствием усталости народа и разочарования ненадежным·поведением политического класса, мы должны также принять во внимание, что такие·механизмы народного обсуждения представляют опасность, так как по своей природе·они могут развиться в нечто подобное этой зловещей модели власти — советам». Со·своей стороны мы можем только согласиться с подобными аналогиями.

 

а встрече interbarrial 16 февраля было принято решение о необходимости·создания национальной ассамблеи квартальных собраний, а так же рабочих и·пикетчиков. Было заявлено так же о необходимости передачи власти ассамблеям и о·необходимости национализации крупной промышленности и транспорта. Скорее всего·эти требования или, намеренья, не имеют для аргентинского обездоленного·населения ярко выраженной государственнической окраски: как и во время русской·революции, люди вкладывают в слова национализация и власть двойной смысл. С·одной стороны речь может идти об огосударствлении и создании нового аппарата·регулирования и подавления (государства), с другой о самоуправленнии через·систему квартальных собраний, interbarrial и рабочих комитетов на фабриках.·Именно в этой двойственности и скрыта главная опасность.

 

Аргентинская революция может оказаться дезориентирована, как это произошло·с русской революцией. Всегда есть люди и их объединения (партии), которые,·манипулируя популярными лозунгами, попытаются установить контроль над движением.·Говоря о самоуправлении советов («вся власть советам!») или народных ассамблей,·они попытаются превратить советы делегатов и ассамблеи в новое эксплуататорское·государство. Так было в русской революции, где эту роль сыграли большевики,·выдвинувшие лозунги власти советов, но, утвердившись внутри самих советов,·уничтожившие сами корни системы самоуправления и народной автономии и·установившие затем свою партийную диктатуру.

 

Как тут не вспомнить слова лидера левых эсеров Марии Спиридоновой, писавшей·в ноябре 1918 года в своем письме к Центральному Комитету партии большевиков:·»…Своим циничным отношением к власти советов вы поставили себя в лагерь·мятежников против Советской власти…, своими разгонами съездов и советов и·безнаказанным произволом назначенцев-большевиков. Власть советов, это, при всей·своей хаотичности, большая и лучшая выборность, чем всякие думы и земства.·Власть советов — аппарат самоуправления трудовых масс, чутко отражающий их волю,·настроения и нужды. И когда каждая фабрика, каждый завод и село имели право·через перевыборы своего советского делегата… защищать себя в общем и частном·смысле, это действительно было самоуправление. Всякий произвол и насилие, всякие·грехи, естественные при попытках массы управлять и управляться, легко излечимы,·так как принцип не ограниченной никаким временем выборности и власти населения·над своим избранником даст возможность исправить своего делегата радикально,·заменив его честнейшим и лучшим, известным по всему селу и заводу. И когда·трудовой народ колотит своего советского делегата за обман и воровство, так·этому делегату и надо, хотя бы он и был большевик, и то, что в защиту таких·негодяев вы посылаете на деревеню артиллерию…, доказывает что вы не принимаете·принципа власти трудящихся, или не признаете ее. И когда мужик разгоняет и·убивает насильников-назначенцев — это… народная самозащита от нарушения прав,·от гнета и насилия. Для того, чтобы Советская власть была барометрична, чутка и·спаяна с народом, нужна беспредельная свобода выборов, игра стихий народных, и·тогда-то и родится творчество, новая жизнь, живое устроение и борьба. И только·тогда массы будут чувствовать, что все происходящее — их дело, а не чужое. Что·они сами — творцы своей судьбы, а не кто-то их опекает и благотворит…»

 

Чего же хотят аргентинцы? Опыт предшествующей жизни толкает их к привычному·сценарию: поддержать какое-нибудь новое правительство, состоящие из новых людей,·которое национализирует (огосударствит) фабрики и заводы, даст всем спокойную·обеспеченную жизнь, постоянную работу. Ведь почти так когда-то Аргентина и жила,·при генерале Пероне, этот опыт, кстати, очень похож на наш собственный недавний·опыт жизни в СССР. Правда, это означает и изнурительный труд на фабрике,·диктатуру, подавление недовольных или протестующих, с известной периодичностью·убийства недовольных, иногда массовые… С другой стороны, опыт последних дней·или месяцев говорит о совершенно другой возможности — возможности подлинного·самоуправления — взятия всей жизни в свои руки. Здесь нет никаких гарантий,·потому что если это произойдет, все будет зависеть только от самих людей… и не·к кому будет больше предъявлять требования… и это страшно, но и заманчиво.·Отсутствие ясного, четко сформулированного желания самостоятельно и напрямую·управлять своей жизнью, отсутствие, выраженное в двойственности требований·ассамблей может оказаться крайне опасным в самом ближайшем будущем.

В Аргентине и везде!

 

За шумом и гамом официальных СМИ, редко угадываются настоящие новости. Что·мы видим на экранах: марши идиотов-антиглобалистов, непонятно зачем бьющих·витрины магазинов и маленьких семейных кафе, наглую физиономия Буша младшего,·уверенно заявляющего о существовании «мировой оси зла» (пришедшей на смену·»Империи зла» Рональда Рейгана) и уверенного в необходимости «продолжить и·расширить анти-террористическую опперацию» (проблемы с семьей Бин-Ладенов, с·ними семья Бушей имеет крупные дела чуть ли не с 60 х годов, а теперь кажется,·рассорилась, в чистую). Что еще? Очередная резня на Ближнем Востоке, которую·устроили окончательно свихнувшиеся сионисты и их оппоненты из числа палестинских·фанатиков-исламистов (интересно, что так было и во время славной венгерской·революции 1956 года, самой глубокой из всех революций XX го столетия, когда·параллельно возникновению рабочих советов Большого Будапешта, израильские,·английские и французские войска осуществили нападение на Египет). Русский·мыслитель XIX столетия Михайловский считал, что когда дремлют живые,·сознательные силы истории, действуют бессознательные стихии. Вот мы и смотрим в·отвратительное лицо этих стихий, вот мы и видим все эти морды — Буша, Путина,·Шарона, Арафата, Ле Пена, Басаева. И то, что за ними: разбитая вдребезги Чечня,·целые поля, усеянные трупами, боевые корабли и самолеты, обломки Дженина. И·миллионы, миллиарды глаз, по ту сторону экрана, безучастно наблюдающие за всем этим.

 

И все-таки, в мире есть ТО, настоящее, подлинные события. Так было, когда в·1996 году восстали против приватизаторов и воров, устроивших финансовые·пирамиды, города Южной Албании, где возникли на короткое время «мини-республики·советов» (по замечательному выражению замечательного мыслителя XX го столетия·Ханны Арендт). И так сейчас, в Аргентине.

 

Настоящая социальная революция не делает ставку на репрессии. Во время·венгерской революции 1956 года было расстреляно только 200 гэбэшников, причем·большинство из них погибло в бою и с оружием в руках, а не у стенки·(большевистский режим Ракоши и его ГБ репрессировали около миллиона венгров из 9·миллионов населения за 10 лет своего правления). Во время восстаний в Испании (в·Лабрегате и Таррагоне в 1934 и 1936 ом годах), когда там трудящимися были·созданы самоуправляющиеся коммуны, полицейские и солдаты правительственной армии·не репрессировались и не один волос не упал с их головы. У них просто отобрали·оружие и сообщили, что не собираются просто так кормить: «Полиция и армия больше·не нужны, хотите есть, работайте вместе с нами!»

 

Социальная революция не столько подавляет, сколько «подрывает». Она·разрушает почву под ногами своих противников. Она уничтожает старые социальные·структуры, заменяя их новыми. Конечно, во время революции, есть люди, мечтающие·с ней покончить (финансовая и военная верхушка, государственные чиновники), есть·спекулянты, наживающиеся на последствиях революционного хаоса (переход от одного·образа жизни к другому всегда сопровождается некоторым хаосом), есть люди,·подобные большевикам. Но если большинство обездоленного населения окажется·способно преодалеть свое экономическое и политическое обездоление, т.е.·управлять своей жизнью (территорией, предприятиями, инфраструктурой,·распределением произведенной продукции) через систему ассамблей и подконтрольных·им советов, через систему прямых договоренностей между ассамблеями и·непосредственного диалога между индивидами, то исчезнет почва под ногами·чиновников и капитала, последние просто станут не нужны.

 

Если люди в большинстве своем окажутся способны сами принимать решения, то·будут лишены всех своих манипулятивных возможностей большевики. Если·общественные самоуправления и их ассоциации сумеют обеспечить бесплатное·распространение необходимых людям изделий и продуктов, то исчезнет и почва для·спекуляции и спекулянтов. Ясное понимание всего этого — условие успеха для·аргентинской и любой другой революции.

Михаил Магид: «Леваки»

Михаил Магид

ЛЕВАКИ

 

Средь всплесков яростных стихии одичалой

Я был, как детский мозг, глух ко всему вокруг.

Лишь полуостровам, сорвавшимся с причала,

Такая кутерьма могла присниться вдруг.

Мой пробужденья час благословляли грозы,

Я легче пробки в пляс пускался на волнах,

С чьей влагою навек слились людские слезы,

И не было во мне тоски о маяках (…)

Я больше не могу, о воды океана,

Вслед за торговыми судами плыть опять,

Со спесью вымпелов встречаться постоянно

Иль мимо каторжных баркасов проплывать.

 

А.Рембо Пьяный Корабль

 

…Зачем тревожить тени тех, кто давно оставил этот мир? Мы задаем ушедшим, сгинувшим поколениям вопросы, которые стоят перед нами сегодня. Получим ли ответы?

ТРУДОВАЯ ЛИЧНОСТЬ

 

В решениях Учредительной конференции Союза Социалистов-Революционеров Максималистов говорилось: «Краеугольным камнем социально-философской сущности максимализма является трудовая личность, стремление которой к всестороннему и полному развитию своих сил и способностей нещадно подавляется буржуазным строем. Трудовая личность есть самоцель».

 

Краеугольным камнем максималистской программы, а также сердцевиной всех программ всех леворадикальных сил русской революции — максималистов, левых эсеров и анархистов – был трудящийся индивид. Ибо свободного общества несть без свободного человека. Если личность подавляется, то община превращается в стадо. Ее члены еще могут развить в себе какое-то одно качество, нужное общине, но только путем разрушения и подавления всех остальных. Личность, подчиненная обществу полностью и целиком, стесненная со всех сторон ради общего блага, лишенная всякой самостоятельности, самобытности и умения при случае сказать обществу — нет, со временем превращается, по выражению учителя максималистов Н.К.Михайловского в большой палец ноги. Человек, например, — земледелец. Или — воин. Но не личность, простирающая свои интересы на все, во все вникающая, все подвергающая сомнению или критике. Он — то, что он делает, он — его профессия, его ремесло, его место в обществе. Но не личность, способная вместе с другими управлять этим обществом и самим собой, в конечном итоге. Кроме того, над такой общиной, состоящей из больших пальцев обычно всегда возвышаются правители – те, кто все же сумел подняться над унылой приземленностью полускотского существования. Такими были, например, спартанцы, — прекрасные воины, более ничего не умевшие и их вожди-стратеги (геронты и эфоры) сурово правившие большинством, опираясь на авторитет, более широкие, чем у других, представления о вещах и… предсказания звезд. Напротив, афинская гражданская община (при всей своей противоречивой сложности) умела соблюсти баланс между индивидуальной свободой и гражданской ответственностью. Не случайно этот крошечный коллектив в тридцать тысяч человек за два столетия подарил миру десятки гениев, поднял культуру на недосягаемую высоту, заложил основы всей европейской мысли на 2 тысячи лет вперед. Во главе движения — за радикальную демократию, полную свободу индивидуальных мнений и критики стоял военно-морской порт Пирей — афинский Кронштадт…

 

Да разве общество состоит не из отдельных людей? А если это так, что за абстракция – «общее благо», которое защищают сторонники тоталитарных идей — марксисты и им подобные? Оказывается, все огромные усилия всех революций — только ради того, чтобы воплотить в жизнь убогий, конформистский идеал, превратить общество какое-то «коллективистское» стадо баранов, где личность подавляется! Какое же это благо, частное или общее, если каждый подавлен, стеснен другими, обязан разделять вкусы и навыки других, их убеждения и интересы? Разве могут такие жалкие существа, какие-то люди-термиты управлять своей жизнью сами? Что это за таинственная сущность – «благо других», если все конкретные человеческие существа несчастны, подавлены и замордованы?

 

Верно, конечно, и вот что: без диалога и поисков взаимопонимания, без солидарности с другими — твоими конкретными товарищами по общине — личность превращается в монстра, одержимого манией величия пополам с комплексом неполноценности. Это существо утверждает себя в конкурентной борьбе с другими. Оно не знает ни сострадания, ни сочувствия, лишено способности понимать других, и знает только удовлетворение своих амбиций. Это любимый архитипический персонаж современных США — маниакальный убийца. Солидарность же невозможна в обществе, разделенном на классы, где одни принимают решения об управлении производством и государством, о перераспределении произведенных благ, а другие обязаны подчиняться управленцам, довольствуясь компенсацией за свое рабство в виде зарплаты. Или, вернее, солидарность возможна, но только между угнетенными (солидарность с угнетателем — это половое извращение под названием «мазохизм»). Солидарность станет полнокровной тогда, когда будет уничтожено само угнетение, унизительное для человека разделение общества на классы. Когда все получат возможность через институты самоуправления контролировать производство и распределение благ, общественный быт, законодательство и т.д. Когда на место конкурентной борьбе придет содружество индивидов, коллективно управляющих вещами и свободно критикующих все, что достойно критики. Именно такой смысл вкладывали левые эсеры и максималисты в такие понятия, как «федеративная самоуправляющаяся республика Советов» или «Трудовая республика» — их цель, общественный идеал. Только в системе всеобщего самоуправления личность становится по-настоящему свободной.

 

Как только мы признаем право личности на свободное развитие, на свободную критику всего и вся — порядков, быта, господствующих убеждений и т.д. (при необходимости поисков согласия с другими), так немедленно видим и возможность свободной личности или группы таких личностей влиять на ход истории. Тогда безличная история прекращает свое течение, или, во всяком случае, отступает, законы истории ломаются, им на смену идет свободное самоопределение. Так полагал учитель максималистов русский социолог Н.К.Михайловский и сами максималисты и левые эсеры. Для воплощения этого, однако недостаточно недовольства своим экономическим положением, необходима страстная, поистине религиозная вера в свои человеческие права, в справедливость и равенство. «Великие революции — всегда религиозные революции. Они борются за правду, а не за хлеб. Их меч — не меч раба, восстающего против господ, а меч «Бога и Гедеона»», — писал максималист Энгельгардт, вторя словам Михаила Бакунина: «Нищеты с отчаянием мало, чтобы возбудить социальную революцию. Они способны произвести… местные бунты, но недостаточны, чтобы поднять целые народные массы. Для этого необходим еще и общенародный идеал, вырабатывающийся всегда исторически из глубины народного инстинкта, воспитанного, расширенного и освященного рядом знаменательных происшествий, тяжелых и горьких опытов, нужно общее представление о своем праве и глубокая, страстная, можно сказать, религиозная вера в это право. Когда такой идеал и такая вера в народе встречаются вместе с нищетою, доводящей его до отчаяния, тогда Социальная Революция неотвратима, близка, и никакая сила не может ей воспрепятствовать».

СПОРЫ

 

Вот почему неприемлем оказался для максималистов и левых эсеров большевизм. Только они это поняли не сразу, в 1917 г. активно сотрудничали с большевиками, а многие и в начале 20-х продолжали считать большевиков своими товарищами, хоть и заблуждающимися. Иванов-Разумник, один из крупнейших теоретиков леворадикального народничества, член ЦК ПЛСР (партии левых социалистов революционеров), прошедший крестный путь в советских концлагерях, сокрушается: «Как мог я, посвятивший столько лет борьбе с марксистами, как мог принять в 1917г. сотрудничество с марксистами?» Социал-демократ Суханов в своих «Записках о революции» отмечает, что Ленина (которого Суханов знал много лет) никогда не интересовала демократия советов сама по себе. Советы ему нужны были лишь как орудие для того, чтобы прийти к власти.

 

Советы были органами самоуправления, куда сплоченные коллективы (трудовые коллективы заводов и фабрик, сельские общины) посылали делегатов с наказам поддерживать те или иные вещи (и могли отозвать делегатов в любой момент, как только сочли бы, что делегаты нарушают наказ).

 

Как же сами большевики смотрели на Советы? Ленин в своих работах написанных до и после Октября – «Что делать», «Детская болезнь левизны в коммунизме» и т.д. — подчеркивал жесткий авторитарный принцип отношений между беспартийной массой и авангардной партией. Масса, сама по себе, способна, якобы, лишь на тред-юнионизм (т.е. на требования увеличения зарплаты и улучшения условий труда). Она должна быть руководима и направляема партией, якобы владеющей абсолютной политической и философской истиной. Фабричные рабочие, как, тем не менее, самый прогрессивный отряд «массы» ведут за собой и оформляют крестьянство, рабочих оформляет партия, партию – вожди. В итоге выстраивается какая-то феодальная пирамида власти и подчинения.

 

Почти сразу же, когда цель была достигнута, большевики отбросили советскую власть. Бросая в массы популярные, левонароднические максималистско-анархистские лозунги: «Власть – Советам», «Земля – крестьянской общине», «Фабрики – рабочим», — большевики смогли перехватить инициативу у максималистов и анархистов.

 

Правый эсер Виктор Чернов правильно отмечает, что максималисты влюбились в Советы уже в 1905-1906 г, но неправильно ставит знак равенства между максимализмом и большевизмом. Разница между этими двумя течения огромная. Это разница между сторонниками самоорганизации и популистами, рассматривающими институты самоорганизации как трамплин для прыжка во власть. Как отмечает в 1919 г. в докладе ВЦИКу, СНК и ЦК РКП (б) председатель Высшей военной инспекции Н.И. Подвойский: «Рабочие и крестьяне, принимавшие самое непосредственное участие в Октябрьской революции, не разобравшись в ее историческом значение, думали использовать ее для удовлетворения своих непосредственных нужд [Как они посмели!] Настроенные максималистски с анархо-синдикалистским уклоном, крестьяне шли за нами в период разрушительной полосы Октябрьской революции, ни в чем не проявляя расхождений с ее вождями. В период созидательной полосы, они естественно должны были разойтись с нашей теорией и практикой». Все сказано предельно ясно. Осталось, правда, непонятно, что такое «Созидательная полоса» — очевидно, продразверстка и национализация, т.е. ограбление крестьянства и развал промышленности… Здесь коренное различие между максималистско-левоэсеровско-анархистскими элементами и большевизмом.

 

Левоэсеровско-максималистско-анархисткая составляющая русской революции из одна из наиболее мощных в ней. Но, в сущности, идеи леваков были лишь оформлением, кристаллизацией того, к чему долго, упорно, окольными тропами шло народное сознание. Общинное крестьянство нуждалось в земле, чтобы жить и работать на ней не по законам конкуренции, а в братском содружестве.

 

Позиция крестьянства в 1919-1921гг. была радикально-общинной, а не (как утверждают апологеты большевизма) контрреволюционно-буржуазной. Разумеется крестьянство выступала против продразверстки — насильственного изъятия у него хлеба большевиками. В этот период большевистская власть стремительно превращалась в мафиозно-террористическую структуру. Наложив лапу на городскую промышленность, большевистское государство этим не ограничилось и послало отряды вооруженных наемников из числа разоренных экономическим кризисом рабочих и городских уголовников в деревню. Конфискуя все продовольствие, большевистские власти гнали его через сеть спекулянтов на рынок по удесятеренным ценам. А крышевало торговцев могущественное ЧК, имевшее свою долю (и немалую) в предприятии. И горе тем крестьянам, которые помимо этой мафиозной системы, пытались выменять добытое своим трудом на изделие городской промышленности — плуг или мануфактуру.

 

Не за свободную торговлю в современном стихийно-рыночном смысле слова, выступали крестьяне-повстанцы, а за отмену мафиозно-спекулянтской монополии большевиков и за прямой обмен с городом через кооперативы. Такова была программа крупнейших крестьянских восстаний.

 

Позиция крестьянства просто не могла быть «буржуазной и рыночной» — как её пытались представить большевики. Дело в том, что к этому времени сельская буржуазия (частные владельцы земли, использовавшие наемный труд и дававшие своим соседям деньги в рост) практически исчезла, а традиционная община была восстановлена и консолидирована. Причины этого две. Продразверстка по иронии судьбы не вызвала в деревне классовую войну (в долговременной перспективе), а уничтожила в ней классы. После того как продотряды ограбили практически всех и все вынесли подчистую, богатых не осталось, только бедные, но бедные, имевшие самоуправление — традиционный сельский сход и опыт вооруженной борьбы, приобретенный в первую мировую войну. Вторая причина- уравнительные переделы земли. Они стали результатом раскулачивания — первого и последнего настоящего раскулачивания в истории России (с лета 1917, по осень 1918). Тогда земли были изъяты не только у помещиков, но и у крестьян — столыпинских частных собственников, мироедов (т.е. разрушителей «мира» крестьянской общины) и переделены общиной. Уравнительные переделы продолжались долго и дело шло медленно, но в общем, по оценке Ф. Дзержинского, к 1921г. деревня стала практически однородной в социальном плане. В итоге, как отмечали большевистские комиссары сельсовет даже моста не мог починить без одобрения крестьянского схода. Настоящей буржуазией этого периода были не нищие общинные крестьяне, коллективно владевшие землей, а спекулянты, имевшие монополию на продажу продовольствия, да их покровители из Органов с «холодной головой, горячим сердцем» и очень чистыми руками (ревизор Наркомата госконтроля Б. Майзель докладывал Ленину в 1920 г, что органы ВЧК повсюду вступают в соглашения со спекулянтами и что многие обыски и аресты осуществляются ими исключительно в целях наживы — такая большевистская форма рэкета). Впрочем, этими мерами политика большевиков не ограничилась. Вокруг промышленных предприятий, расположенных в сельской местности, в больших поместьях стали создаваться совхозы — государственные предприятия под началом бывших помещиков или капиталистов вместе с новыми «коммунистическими» комиссарами, на которых крестьяне вынуждены были вкалывать от зари до зари под дулами винтовок. Фактически это было новое издание крепостного рабства.

КРИСТАЛЛИЗАЦИЯ ИДЕИ

 

Близкая левакам перспектива свободного строя всеобщего самоуправления, в массах была смутно осознаваема и затемнена различными идеями иного плана, а также мифами, присущими народному сознанию. Так, русское крестьянство постепенно превращалось в “класс для себя”, вырабатывало на крестьянских съездах собственную корпоративную общинно-уравнительную программу. Вопреки мнению марксистских историков, крестьянские съезды 1906г. (как отмечает ведущий современный специалист по крестьянскому вопросу в России американец Теодор Шанин) вовсе не были подконтрольны партийной интеллигенции и даже сельской беспартийной интеллигенции. Отношение к интеллигентам и партиям было доброжелательным, но настороженным. Наибольшей популярностью пользовались беспартийные крестьяне. Ссылками на Евангелие, притчи и древние традиции они оправдывали необходимость “черного передела” (безвозмездной передачи помещичьей и государственной земли в пользование сельской общине, с регулярными выравнивающими переделами), местного самоуправления и судопроизводства (сельским сходом и его избранниками), изгнания из села государственных чиновников. Но в то же время крестьянство сохраняло присущие ему мифы, например своего рода латентный монархизм. И это, зачастую, приводило к тому, что на место монархии ставились партии и вожди.

 

То же самое относится и к городским рабочим, или матросам. Матросы и рабочие в Питере и Кронштадте продемонстрировали в период 1917-1921гг. удивительные способности к самоорганизации и самостоятельному политическому действию, опровергнув ленинскую догму об их неистребимом тред-юнионизме. Именно простыми людьми были созданы органы рабочего контроля (фабрично-заводские комитеты (фабзавкомы)), Советы. Обращенные в фабричных рабочих крестьяне были особой силой. Они были, по замечанию американского анархиста Мюррея Букчина, разозлены утратой общинной автономии, они хотели вернуть мир общинной солидарности и ремесла, но уже на иной, индустриальной основе. Именно эти крестьяне в первом поколении сделались становым хребтом русской, испанской и многих других революций. Не “вываривание в фабричном котле”, как ошибочно полагал Маркс, а память об общинном содружестве и самоуправлении толкала их на революцию (современные рабочие, утратившие эту память, вследствие длительного вываривания в фабричном котле, сильно уступают в этом отношении своим предшественникам). В памяти этих рабочих еще жило воспоминание об иных (впрочем, стесненных, но стесненных по-иному) условиях жизни. Капитализм, с его крупными фабриками, наемным рабством и машинным насилием против человека, возникал на их глазах. Он не был в их понимании незыблемой реальностью, как для современного наемного раба. А раз так, то почему бы не попробовать сломать машину принуждения и наемничества, поставив на ее место иные, основанные на солидарности и самоуправлении, общественные отношения? Но, к сожалению, идеи эти были смутны, несли на себе отпечаток прошлого, азиатского самодержавного рабства и покорности. Да и потом трудно самим наладить управление такой сложной машиной, как современное предприятие, а тем более отрасль, а тем более страна! Не проще ли передать управление в руки «народных избранников» — принадлежащих к той или иной социалистической партии?

 

Даже восставшие против большевистского комиссародержавия кронштадские матросы, до самого последнего момента, по воспоминаниям анархиста Александра Беркмана, не подвергали критике Ленина в своей газете. Они полагали, что он, может быть «не знает всей правды о происходящем», а когда узнает, то их поддержит.

 

Все же резолюции Временного Революционного Комитета (ВРК), как и сама программа кронштадтских повстанцев выдержаны в левоэсеровско-максималистско-анархистском духе. Левоэсеровско-максималистский характер восстания признавали и чекисты. Де-факто кронштадтский ВРК и был тем самым вольным Советом, за который выступали максималисты. Почти весь его состав был беспартийным. Подавляющее большинство делегатов сочувствовало идеям анархистов, максималистов или левых эсеров. Все основные решения принимались путем консультаций с собраниями населения (после голосования в ВРК делегаты направлялись в свои округа и там обсуждали принятые решения с собраниями населения). И это в условиях отчаянной вооруженной борьбы, когда даже и самый убежденный анархист-теоретик признал бы допустимость большей централизации! Все продовольственные запасы в городе были разделены между населением и матросами, торговля отменена.

 

Левоэсеровско-максималистские идеи разделялись (смутно и стихийно) и крупнейшими антибольшевистскими восстаниями крестьян — западно-сибирским, чапанным и рядом других.

РАЗРЫВ С БОЛЬШЕВИЗМОМ

 

В полемике с большевизмом леворадикальные элементы осознали свое коренное отличие от него. Разрыв этих элементов с большевизмом был фактором осознания своего положения в русской революции, как противовеса белой и красной контрреволюции. Причем история показала, что большевистский авторитарный популизм был намного опаснее белой реакции. Значит, правы были именно те «левейшие» активисты, из анархистов Подполья, максималистов и левых эсеров, что организовывали антибольшевистские восстания и партизанские операции против красных.

 

Показателен следующий момент. В начале 1919 г. самарский максималист Дорогойченко заявляет о том, что никакой альтернативы большевистской составляющей революционного движения не видит и вступает в РКП. А всего через два месяца, в первых числах марта, в самарской и симбирской губерниях вспыхивает крупнейшее в истории России антибольшевистское крестьянское восстание — Чепанное (приблизительно 200.000. участников) — под лозунгами Октября: власть — Советам, земля — общине, фабрики – трудовым коллективам. Рабочие Ставрополя присоединяются к крестьянам-повстанцам, стихийно возникает синдикально-советская самоуправляемая республика, та самая трудовая республика, за которую борются максималисты и левые эсеры. Восстание носит, по словам чекистов отчетливый левоэсеровский характер. Но вот поразительный и прискорбный факт — среди повстанцев не было ни одного максималиста или левого эсера. Вот другой прискорбный факт: у всей огромной крестьянской армии вооружение — пики да топоры, да тысяча винтовок, да пара пулеметов на всех. Конечно большевистские каратели, до зубов вооруженные, громят эту армию. Ах, как нужны были здесь запасы оружия, создававшиеся левоэсеровскими и максималистскими дружинами в 1918 для борьбы с контрреволюционерами! Где же это оружие? Отдано той самой красной армии, которая теперь расстреливает крестьян из этих же пулеметов. Или захвачено силой большевиками еще в 1918г., когда у леваков не хватило решимости стрелять в «товарищей» большевиков и они предпочли сформировать анархо-левоэсеровско-максимальные дружины и отправится воевать с белыми. Где, кстати, левоэсеровские и максималистские боевики? Они в Красной армии, в первых (в истории) диверсионно-штурмовых отрядах «спецназа» — из этой среды вышел левый эсер Наум Эйтингон, будущий знаменитый руководитель советской разведки, организовавший в 1940г. (Так поздно! Надо было на 20 лет раньше!) убийство Троцкого. Где левоэсеровские пропагандисты, максималистские ораторы, анархистские бунтари-активисты? Они частью в подполье, частью в большевистских тюрьмах или в РКП, которой «не видят альтернативы».

 

Левые эсеры только после событий 6 июля и разрыва с большевиками создали полноценную программу и стратегию, основанную на советском федерализме и идеях синдикально-кооперативной федерации. Ее авторы – Чижиков, Штейнберг, Трутовский и др. Фабрично-заводские комитеты возьмут на себя управление предприятиями. Союзы фабрично-заводских комитетов самоуправления объединятся в ассоциации (синдикаты) и возьмут на себя управление промышленностью. Через сеть потребительских кооперативов будет осуществляться выявление потребностей населения, заказы производителям на необходимые обществу вещи, распределение произведенной продукции. Советы будут сформированы исключительно делегатами от городских предприятий и крестьянских общин, партии не должны руководить Советами. Советы будут обязаны выполнять наказы, данные им их трудовыми коллективами, причем последние смогут в любой момент заменить избранного делегата, если сочтут, что он действует неправильно. Советы будут принимать решения политического и законодательного характера, но не экономического (необходимо раздробить единый монолитный кулак власти Советов, представляющий угрозу свободе личности и общества). Возникнет новое трудовое право. Будут сформированы специальные экономические советы — делегатами от синдикатов и кооперативов — именно там будут согласовываться интересы производства и потребления.

 

Федерализм, широкая автономия местных Советов станет залогом спонтанного развития регионов и нацменьшинств. Левоэсеровскими или близкими к ним активистами (Михаил Шелонин, Яков Браун, Надежда Брюллова-Шаскольская) разрабатывалась программа трудового национально-экстерриториального самоуправления — федерации этнических групп на основе вольного труда. Это альтернатива националистической ленинской идее «национально-государственного самоопределения». Села и города, а также любые территории с компактным проживанием того или иного народа получат широкую автономию в рамках общей федерации. Наряду с общесоветскими органами самоуправления пусть существуют, и разделяют с ними власть — национально-территориальные. Национальные советы трудящихся займутся развитием социально-культурных институтов своих этносов — организацией школ, изданием книг, просветительской литературы и прочим.

 

Вокруг левых эсеров группируется революционная часть интеллигенции — Есенин, Блок, Белый, Иванов-Разумник и сотни других, менее известных людей. При активном участии ПЛСР создана знаменитая ВОЛЬФИЛА — вольная философская ассоциация, объединившая все оппозиционные большевикам леворадикально-интеллигентские силы.

 

В яростной полемике с большевиками ПЛСР приходит к идее чистой советской власти неподконтрольной партия. Последние должны лишь выступать идейным вдохновителем или катализатором народного самоуправления, но не заменять его собой. Как тут не вспомнить слова лидера левых эсеров Марии Спиридоновой, сказанные в письме к Центральному Комитету партии большевиков: «…Своим циничным отношением к власти советов вы поставили себя в лагерь мятежников против Советской власти…, своими разгонами съездов и Советов и безнаказанным произволом назначенцев-большевиков. Власть Советов, это, при всей своей хаотичности, большая и лучшая выборность, чем всякие думы и земства. Власть советов — аппарат самоуправления трудовых масс, чутко отражающий их волю, настроения и нужды. И когда каждая фабрика, каждый завод и село имели право через перевыборы своего советского делегата… защищать себя в общем и частном смысле, это действительно было самоуправление. Всякий произвол и насилие, всякие грехи, естественные при попытках массы управлять и управляться, легко излечимы, так как принцип не ограниченной никаким временем выборности и власти населения над своим избранником даст возможность исправить своего делегата радикально, заменив его честнейшим и лучшим, известным по всему селу и заводу. И когда трудовой народ колотит своего советского делегата за обман и воровство, так этому делегату и надо, хотя бы он и был большевик, и то, что в защиту таких негодяев вы посылаете на деревню артиллерию…, доказывает что вы не принимаете принципа власти трудящихся, или не признаете ее. И когда мужик разгоняет и убивает насильников-назначенцев — это… народная самозащита от нарушения прав, от гнета и насилия. Для того, чтобы Советская власть была барометрична, чутка и спаяна с народом, нужна беспредельная свобода выборов, игра стихий народных, и тогда-то и родится творчество, новая жизнь, живое устроение и борьба. И только тогда массы будут чувствовать, что все происходящее — их дело, а не чужое. Что они сами — творцы своей судьбы, а не кто-то их опекает и благотворит…»

 

Но… поздно, поздно! Сколько сил растрачено на вооруженную борьбу, где леваки в первых рядах, чтобы принять в грудь пулю от белых, а в спину — от красных. Так, подло, в спину, застрелен крупнейший левоэсеровский полевой командир Киквидзе, так погибли отборные махновские части в Крыму (вместе с большевиками штурмовавшие белогвардейские укрепления) в предательской большевистской ловушке. Да и по некоторым, впрочем, непроверенным данным, от рук «своих» большевиков принял смерть близкий к анархистам легендарный Чапаев. Сколько сил затрачено на бесплодные споры — считать большевиков товарищами или все же нет. Упущено, потеряно безвозвратно время. Лучше ли теперь попытаться сохранить хоть что-то в условиях страшной диктатуры, в надежде на перемены, как Спиридонова и многие другие, убитые много позже в 30-е в большевистских концлагерях? Или погибнуть, как левый эсер, Донат Черепанов, университетский профессор, организовавший взрыв горкома РКП в Леонтьевском переулке в 1919г.(пред смертью он сказал чекистам: «Только об одном жалею, что ваши люди напали на меня сзади и я не смог в них стрелять»)?

 

Спадает вал народного недовольства. Он сбит победами большевистских карателей над почти безоружными крестьянами-повстанцами и подачками этим крестьянам в виде НЭПа. Страна замирает в тисках новой диктатуры… надолго… не навсегда ли? Вот уж и большевиков давно нет, да на их месте другая диктатура, не лучше той, да население на миллион человек в год сокращается, от недоедания и болезней, а народ все безмолвствует… не сломана ли его способность к сопротивлению навсегда, безвозвратно, а с ней и витальность, интерес к жизни, сила и разум? Не заселят ли в таком случае территорию России иные, более жизнеспособные народы, не разучившиеся сопротивляться, радоваться жизни, думать?

НАЧАЛО НАЧАЛ

…Революция — ужасный и прекрасный процесс. Революция — попытка самых обычных людей управлять своей жизнью, иначе говоря, сознательно творить историю. И потому она, революция, исполнена смысла и красоты. Вся поверхностная кутерьма, все ужасы революции, ее безумства и ее поражения, не должны заслонить ее подлинный смысл. И тех, кто шел к этому смыслу, ошибаясь и страдая. Архипелаги звезд я видел, видел земли,

Чей небосвод открыт пред тем, кто вдаль уплыл…

Не в этих ли ночах бездонных, тихо дремля,

Ты укрываешься, Расцвет грядущих сил?

 

А.Рембо

 

1.Стариков Е.В. «Политическая борьба в Поволжье: Левые социалисты в 1917-1918 гг.»

 

2. С.А. Павлюченков. Крестьянский Брест.

 

3. С.А. Павлюченков Военный коммунизм: Власть и массы. РКТ-ИСТОРИЯ

 

4. Союз эсеров-максималистов. Документы и Публицистика. РОССПЭН.

 

5. Партия левых социалистов-революционеров Документы и публицистика. РОССПЭН.

 

6. Анархисты. Документы и материалы. РОССПЭН

 

7. С.Л.Бехтерев Эсеро-максималистское движение в Удмуртии. УрО. РАН.

 

8.Крестьянское движение в Поволжье 1919-1922 гг. Документы и материалы. РОССПЭН.

 

9. Кронштадт 1921. Документы. Международный фонд. Демократия.